Люди на краю пустыни - Кард Орсон Скотт (книги онлайн без регистрации txt) 📗
Он слышал этот шепот и видел сон. В этом сне он встал и снова пошел в Агуалинду, но не по тропе, а прямо сквозь заросли джунглей. Путь оказался долгим, и пока он шел, листья деревьев касались его лица, пауки ползли по его телу, древесные ящерицы запутывались у него в волосах, обезьяны испражнялись на него, норовили ущипнуть и все время что-то тараторили, змеи обвивались вокруг его ног. Он переходил вброд ручьи, и рыбы ласково прикасались к его голым лодыжкам. И все они пели ему песню, которую могли бы петь священники на свадьбе короля. Он и сам не заметил, как во сне потерял всю свою одежду. Он вышел из джунглей на заходе солнца и абсолютно голый вошел в деревню Агуалинда. Все индейцы рассматривали его, выглядывая из дверей своих лачуг и при этом щелкали языками.
Проснувшись в темноте, Сэм услышал тяжелое дыхание своего отца. Должно быть, он проспал всю вторую половину дня. Но какой сон! Он чувствовал себя как выжатый лимон.
Сэм шевельнулся, намереваясь встать и сходить в туалет. И только в этот момент до него дошло, что он в постели не один и что это совсем не его постель. Она заворочалась во сне и прижалась к нему, а он заорал от страха и гнева.
Этот крик ее разбудил.
— В чем дело? — спросила она.
— Это же только сон, — сказал он, скорее для того, чтобы убедить в этом самого себя. — Все это только сон.
— Ну да, — согласилась она. — Так оно и было, но только всю ночь, Сэм, мы с тобой видели один и тот же сон, — она усмехнулась. — Всю эту ночь.
Это случилось, когда он спал. Но все, что с ним произошло, не исчезло, как это обычно бывает с видениями, которые видишь во сне. Его память четко зафиксировала, как он снова и снова изливал в нее свое семя, как ее пальцы сжимали его тело. Он вновь ощутил на своей щеке ее горячее дыхание и услышал ее шепот, который снова и снова повторял одно и то же слово:
— Aceito, aceito-te, aceito.
Нет, это не было любовью. Когда он испытывал оргазм вместе с землей, которая им в этот момент управляла, Анамари не любила его, а лишь впускала в себя бремя, которое он в нее извергал. До этой ночи оба они были девственниками. Теперь же, превратившись в Девственную Америку, она стала даже чище, чем прежде, а его чистота была безнадежно растрачена и навсегда исчезла. Она вошла в эту немолодую женщину, которая преследовала его в сновидениях.
— Я тебя ненавижу, — сказал он. — Ты меня обокрала.
Он встал и принялся искать свою одежду, смущаясь того, что она на него смотрит.
— Никто не сможет тебя обвинить, — сказала она. — Нас обручила земля, она свела нас друг с другом. В этом нет никакого греха.
— Да, — сказал он.
— Это случилось только один раз, но теперь у меня есть все, что необходимо. Теперь я смогу начать.
— А со мной теперь все кончено.
— Я не хотела тебя обкрадывать, — сказала она. — Я не знала, что ты все это делаешь во сне.
— Я думал, что вижу сон, — сказал Сэм, — но я полюбил этот сон. Мне снилось, что я совершаю прелюбодеяние и что оно мне в радость.
Он произнес эти слова с болью в голосе.
— Где моя одежда?
— Ты пришел сюда без нее, — сказала она. — И это было первым признаком того, что ты меня хочешь.
В небе светила луна, и до рассвета было еще далеко.
— Я сделал то, чего ты хотела, — сказал он, — теперь я могу идти домой?
— Делай, что хочешь, — сказала она, — я все это заранее не планировала.
— Я знаю. Я ведь даже не разговаривал с тобой. Когда он упомянул слово дом, он вовсе не имел в виду лачугу, провонявшую пивом, в которой сейчас храпел его отец.
— Когда ты меня разбудил, мне как раз снился сон, — сказала она.
— Я не желаю этого слышать.
— Он уже появился, — сказала она, — этот мальчик внутри меня. Он замечательный мальчик. Но думаю, что ты никогда в жизни его не увидишь.
— Ты расскажешь ему обо мне?
Она усмехнулась:
— Рассказать Кецалькоатлю о том, что его отец европеец? Человек, который краснеет? Человек, который может обгореть на солнце? Ну нет, я не буду ему рассказывать. Я не буду этого делать, пока однажды он не станет жестоким и не пожелает наказать европейцев даже после того, как они будут побеждены. Тогда я скажу ему, что первым европейцем, которого нужно наказать, является он сам. Вот, возьми эту бумагу и напиши на ней свое имя, оставь отпечаток пальца и проставь дату.
— Я не знаю, какой сегодня день.
— Двенадцатое октября, — сказала она.
— Но сейчас еще август, — возразил он.
— Пиши двенадцатое октября, — настаивала она. — Я на твоих глазах создаю легенду.
— Но сегодня же двадцать четвертое августа, — пробормотал он, но все же проставил дату, которую она назвала.
— Вертолет прилетит сегодня утром, — сказала она.
— До свидания, — попрощался он, и направился к двери.
Но ее руки не дали ему уйти. Схватив Сэма за плечо, она притянула его к себе и обняла, но теперь это произошло уже наяву. В дверях дома их тела слились в объятии. Но теперь он был спокоен, так как уже полностью исчерпал себя. Ее тело лишилось власти над ним.
— Я тебя правда люблю, — пробормотала она. — Не Бог прислал мне тебя.
Внезапно Сэм почувствовал себя очень юным. Ему даже показалось, что он моложе своих пятнадцати лет. Он вырвался из ее объятий и быстро пошел прочь, оставляя за собой погруженную в сон деревню. Он не стал блуждать по джунглям, а пошел по освещенной луной тропе и довольно скоро вышел к лачуге отца. Когда Сэм вошел, старый ублюдок проснулся.
— Я знал, что это случится, — сказал отец.
Порывшись в своих вещах, Сэм отыскал нижнее белье и натянул его на себя.
— Не родился еще тот мужчина, который не расстегнет молнию, когда этого захочет женщина, — отец злорадно расхохотался. — Ты ничуть не лучше меня, малыш.
Подойдя к отцу, который сидел на своей кровати, Сэм представил себе как бьет его по лицу. Один удар, второй, третий.
— Ну давай, малыш, ударь меня. Но от этого ты не станешь снова девственником.
— Я не такой, как ты, — прошептал Сэм.
— Да неужели? Это что, ты дал себе такой обет или что-нибудь в этом роде? Как говаривал мой папа, неважно, кто выдавил зубную пасту, все равно ее больше нет.
— Должно быть, твой папа был таким же тупым ослом, как мой.
Сэм повернулся к шкафчику, которым они оба пользовались, и стал укладывать свою одежду и книги в большой чемодан.
— Сегодня же я улечу на вертушке. Мама вышлет мне деньги на проезд из Манауса домой.
— Ей не придется этого делать. Я выпишу тебе чек.
— Не нужны мне твои деньги. Мне нужен только мой паспорт.
— Он в верхнем ящике, — отец опять расхохотался. — Я-то, по крайней мере, всегда ходил дома в одежде.
Через несколько минут Сэм закончил свои сборы. Он поднял чемодан и направился к двери.
— Сынок, — сказал отец, и поскольку на этот раз его голос звучал тихо и серьезно, Сэм остановился. — Сынок, — повторил он, — что случилось, то случилось. И это вовсе не значит, что ты такой уж плохой или слабый. Просто это значит, что ничто человеческое тебе не чуждо, — он шумно задышал. Сэм уже давно не видел его в таком взволнованном состоянии. — Ты ни чуточки не похож на меня, сынок, — сказал он. — И это должно тебя радовать.
Спустя годы Сэм часто думал о том, что ему тогда следовало сказать отцу. Простить его, извиниться перед ним, или ответить ему своей привязанностью. Он должен был тогда хоть что-нибудь ему сказать. Но он ничего не сказал, а только вышел из дома и пошел к посадочной площадке, на которой стал ждать отлета. Отец и не пытался с ним попрощаться. Потом появился вертолет. Пилот вертушки посадил свою машину, выгрузил из нее то, что привез и ушел поболтать кое с кем из нефтяников. Должно быть, пилот поговорил и с отцом, потому что вернувшись на площадку, он отдал Сэму чек. Сумма с лихвой покрывала расходы на перелет домой, ночлег в хороших гостиницах во время пересадок и покупку новой одежды, взамен испачканной в джунглях одежды, которая была на нем. Этот чек оказался последней вещью, которую Сэм получил от отца. Перед тем как он вернулся домой из этой командировки, венесуэльцы приобрели на черном рынке стойкий и смертельно опасный штамм сифилиса, который мог передаваться случайным путем. Они пустили его в ход против Гайаны. Отец Сэма попал в первый миллион людей, которые от него погибли. Он умер так быстро, что даже не успел ничего написать.
