Право собственности - Ильин Владимир Леонидович (читать полную версию книги .txt) 📗
Боже, ну почему я одна должна решать эту проблему?! А ведь не с кем мне этим поделиться, не с кем посоветоваться. Абсолютно. Нет, подруги-то есть, но недостаточно близкие, чтобы можно было надеяться на их понимание (а самое главное – на умение хранить тайну). А мама и отец мне тоже не помогут – вот уже десять лет, как родителей нет на этом свете…
Ты одна, совсем одна, Цинтия, и поэтому тебе одной надо решать судьбу твоего ребенка.
Даже муж, единственный самый близкий и родной человек, самоустранился от ответственности выбора.
«Ну и пусть!» – решила, стиснув зубы, Цинтия. Независимо от того, что я выберу, нам с Лео уже не жить вместе. Потому что человек, который в трудную минуту умывает руки и говорит: «Делай, что хочешь», – это не тот, кого стоит любить!..
Тем не менее в присутствии Ольфа она старалась не подавать виду, какие муки ее терзают. Даже слезам своим не давала волю.
Все должно идти так, будто ничего не случилось.
И даже еще лучше.
Чтобы заняться делом, которое отвлекло бы ее от мучительных раздумий, и чтобы доставить радость мальчику – кто знает, сколько таких маленьких радостей ему еще осталось? – Цинтия затеяла стряпать пирог с яблочным повидлом. Любимое лакомство Ольфа.
Накормив мальчика, она уложила его спать и не отходила от его изголовья до тех пор, пока он не задышал ровно и глубоко.
На миг ей показалось, что ничего страшного не происходит, что Ольф здоров и, следовательно, все ее страхи надуманны, но не прошло и пяти минут, как мальчик зашелся во сне сильным кашлем.
Цинтия побежала на кухню, чтобы сделать чай с медом, а когда вернулась, приступ уже закончился и ребенок опять мирно спал.
Она бессильно привалилась плечом к косяку, не отрывая взгляд от порозовевшего во сне личика.
Тяжкие мысли снова хлынули в ее голову.
А ведь ты можешь раз и навсегда избавиться от необходимости сделать выбор, шепнул ей на ухо вкрадчивый шипящий голос. Для этого надо всего лишь оставить Ольфа одного на полчаса, а самой отлучиться из дома… скажем, в аптеку… Имеешь же ты право пойти в аптеку, чтобы купить ребенку лекарство от кашля? Конечно, имеешь! И не твоя будет вина, если пришельцы воспользуются твоим отсутствием и похитят малыша…
Зато никто на свете не посмеет обвинить тебя в том, что ты сама отдала мальчика инопланетянам. Ни одна живая душа. Включая прежде всего твоего мужа… пока еще мужа…
Господи, да что же такое я замышляю?!.
Двигаясь, словно автомат, Цинтия отнесла поднос с чаем обратно на кухню. Там она подняла руку и с ожесточением дала самой себе пощечину. Потом еще одну, уже по другой щеке.
Нет уж, сказала она кому-то невидимому, не дождетесь вы от меня этого!
Это мой ребенок, понятно? Мой – и ничей больше! И я сделаю все от меня зависящее, чтобы он был со мной! Называйте это эгоизмом, слепой материнской любовью, как угодно – мне все равно!
И даже если бы у меня была возможность спросить сейчас у всех матерей Земли, как поступили бы они на моем месте, и если бы большинство женщин осудили меня, я все равно не отступилась бы от своего решения. Потому что голосованием такие вопросы не решаются. Каждый решает их сам для себя. Так, как подсказывает ему его сердце…
Цинтия не знала, сколько она просидела в кресле, неподвижно глядя в одну точку.
Время опять остановилось.
Когда в очередной раз она взглянула на часы, то обнаружила, что ребенок спит слишком долго. Пора его поднимать, иначе вечером не уложишь…
Но Ольф не хотел просыпаться. Она гладила его по лицу, дула в глаза и терла его руки, а он только слабо ворочался, не открывая глаз. Дышал теперь он сипло, и когда кашель снова охватил его, то был он таким страшным, словно у ребенка вот-вот разорвутся легкие.
– Олли, родненький, – с трудом выговорила Цинтия. – Что с тобой? Скажи мамочке, как ты себя чувствуешь? Где болит?
Но мальчик не отзывался. Едва ли он слышал ее.
Голова у него была горячей, а ручка – мягкой, как вареная макаронина.
Ему явно становилось все хуже и хуже.
– Олли, сыночек, – сказала, не слыша своего голоса, Цинтия. – Прости меня, дуру! Это я… я виновата во всем!..
– Почему ты? Мы оба в этом виноваты, – послышался вдруг знакомый голос за ее спиной, и Цинтия, вздрогнув, обернулась.
В дверях стоял Леонель. Лицо его было бледным и застывшим, словно его заморозили.
– Откуда ты взялся, Лео? – удивилась Цинтия. – Я же к тебе так и не дозвонилась!
– Наверное, телепатия все-таки существует, – покачал головой он. – У меня с утра сердце было неспокойно. А когда мне сказали, что в мое отсутствие мне кто-то звонил, я понял: с вами что-то неладно… Но сейчас это не важно, – махнул он рукой. – Лучше расскажи, что происходит.
Цинтия наспех поведала мужу, как стремительно протекает подозрительная простуда сынишки, а также сообщила о втором визите пришельца.
– И что же ему было нужно? – осведомился Лео-нель.
Цинтия отвернулась.
– Ты сам знаешь, что… Он сказал… в общем, он считает, что Ольф долго не протянет…
Леонель прошел в комнату, сел на край кровати и с нежностью провел рукой по щеке мальчика.
– Да, – проронил он глухо. – Похоже, инопланетянин был прав… Мальчику плохо. А завтра будет еще хуже. Конечно, если…
Он не закончил фразу, но Цинтия поняла, что муж хотел сказать: «если Ольф доживет до завтра».
– Ну и что нам делать? – с отчаянием спросила она.
Леонель отвел глаза:
– Ты знаешь мое мнение на этот счет, – сказал он. – Но я не хочу тебя уговаривать. Окончательное решение остается за тобой, Цинтия.
Он вдруг потянулся и взял с полки шкафчика, где были выстроены в ряд любимые игрушки Ольфа, черного медвежонка. Того самого, которого мальчику когда-то принес пришелец. Цинтия еще тогда хотела выбросить игрушку, но Ольф не позволил ей это сделать. «Мама, пусть мишка останется у меня, – попросил он. – Ведь это же игрушка, а разве игрушки могут быть в чем-то виноваты?» – и Цинтия уступила мольбам сына.
– Ты знаешь, дорогая, – проговорил Леонель странным голосом, вертя в руках игрушку, – мне кажется, я догадался, почему этот тип так хочет, чтобы мы отдали им ребенка.
– Ну и почему же? – вяло поинтересовалась Цинтия.
– Потому что именно с него был клонирован наш мальчик.
Цинтия вздрогнула:
– Ты хочешь сказать, что он – все равно что отец для Ольфа?
– Скорее всего. Во всяком случае, он испытывает к ребенку именно такие чувства. Цинтия закусила губу:
– Ну и что? – холодно произнесла она. – Да пусть он считает себя кем угодно! Я выносила, родила и воспитала нашего мальчика! У чужака нет никаких прав на Олли!.. Так я решила – и так будет!
Леонель внезапно встал и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.
В нерешительности оглянувшись на неподвижное тельце сына, Цинтия последовала за мужем.
Пошатываясь, как пьяный, Леонель спустился в гостиную, где рухнул в кресло, обхватив голову руками, и принялся раскачиваться из стороны в сторону так, будто его точила изнутри нестерпимая боль.
– Почему? – промычал он, не отнимая ладоней от лица. – Ну, почему вы так жестоки? Даже в своей любви!.. Да вы – не просто дикари, вы – звери!..
– Вы? – переспросила Цинтия. – Кто это – Внезапно взгляд ее упал на входную дверь, и она мгновенно все поняла.
– О боже, – упавшим голосом проронила она. – Ты не Леонель!.. Потому что мой муж не смог бы войти в дом. Посмотри: дверь заперта изнутри, и ключ до сих пор торчит в замке!
Человек, сидевший в кресле, наконец отнял руки от своего лица. В глазах его стояли слезы. Но это лицо и эти глаза уже не принадлежали мужу Цинтии.
Перед ней был опять Лиль.
– Что ж, вам не откажешь в наблюдательности, Цинтия, – сказал он, успокаиваясь и доставая из кармана платок, чтобы вытереть глаза. – Извините за маскарад, но я не мог поступить иначе. Дело в том, что за вашим домом наблюдает целая свора хорошо обученных агентов спецслужбы. Если я не ошибаюсь, она называется у вас Общественной Безопасностью.
