В отеле «Риальто» - Уиллис Конни (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗

– Вы не видели Дэвида?

Рука доктора Уэдби соскользнула со щеки Нормы Шерер.

– Он ушел, – сказал доктор Слит, выбираясь из лауреатов 1929-1930 годов.

– Он сказал, что собирается на Лесную Поляну, – сказал доктор Уэдби, пытаясь пригладить свои всклокоченные седые волосы.

– А доктора Мендосу вы не видели? Она собиралась приехать сегодня утром.

Нет, ее не видели ни они, ни доктор Готар с доктором Тибодо, которые остановили меня в холле, чтобы показать открытку с надгробием Эми Семп Макферсон. Тиффани ушла с дежурства. Натали сказала, что на меня у нее ничего нет. Я вернулась в номер ждать звонка Дарлин.

Кондиционер по-прежнему не работал. Я обмахивалась брошюркой о Голливуде, а потом открыла ее и начала читать. Сзади на обложке был план Китайского театра Граумана. Деборе Керр и Юлу Бриннеру тоже не досталось общего цементного квадрата, а Кэтрин Хепберн и Спенсер Трейси даже не попали на карту. Она готовила ему вафли в «Женщине года», а они даже не удосужились выделить им квадратик. Интересно, не занималась ли оформлением цементных квадратов Тиффани, модель/актриса! Я вдруг увидела, как она тупо смотрит на Спенсера Трейси и говорит: «На вас здесь ничего нет».

И что это – «модель/актриса»? Означает ли это, что она модель или актриса, или же, что она модель и актриса? Ясно одно – она не служащая отеля. Может, электроны – это Тиффани микрокосмоса, что объясняет их дуализм волна/частица. А может, они на самом деле вообще не электроны? Может, они просто временно работают электронами, чтобы платить за уроки синглетного состояния?

Было уже семь часов, а Дарлин до сих пор не позвонила. Я перестала обмахиваться буклетом и попыталась открыть окно. Окно не поддавалось. Проблема в том, что никто ничего не знает о квантовой теории. Все, что мы имеем, – это несколько сталкивающихся электронов, которые никто не может увидеть и которые нельзя точно измерить из-за принципа неопределенности Гейзенберга. И еще есть хаос, который следует учитывать, и энтропия, и все это пустое пространство. Мы даже не знаем, кто такая Мэй Робсон.

В семь тридцать зазвонил телефон. Это была Дарлин.

– Что случилось? – сказала я. – Ты где?

– На Беверли-Хилз.

– На Беверли-Хилз?

– Да. Это долгая история. Когда я приехала в «Риальто», девушка-регистратор, по-моему, ее зовут Тиффани, сказала, что на тебя тут ничего нет. Она сказала, что у них все заказано под какие-то научные дела и им приходится отправлять всех вновь прибывших в другие отели. Она сказала, что ты в Беверли-Хилз в номере десять-двадцать-семь. Как там Дэвид?

– Он невыносим, – сказала я. – Он проводит время, изучая отпечатки ног Дины Дурбин в Китайском театре Граумана, и пытается меня уговорить пойти с ним в кино.

– И ты собираешься пойти?

– Не могу. Через полчаса – обзорный доклад доктора Геданкена.

– Доктора Геданкена? – в голосе Дарлин прозвучало удивление. – Минутку. – Тишина, потом снова голос Дарлин: – Думаю, тебе лучше пойти в кино. Дэвид – один из двух последних оставшихся в мире очаровательных мужчин.

– Но он не принимает всерьез квантовую теорию! Доктор Геданкен набирает команду для разработки парадигмы, а Дэвид безостановочно болтает о прожекторе на Архиве Конгресса.

– А знаешь, может, он что-то в этом нашел. Я хочу сказать, что серьезное отношение хорошо для ньютоновской физики, но, возможно, квантовая теория требует совсем иного подхода. Сид говорит…

– Сид?

– Парень, с которым мы идем сегодня в кино. Это долгая история. Тиффани дала мне неправильный номер, и там оказался парень в нижнем белье. Он квантовый физик. Он собирался остановиться в «Риальто», но у Тиффани на него ничего не было.

Кладбище Лесная Поляна закрывалось в пять часов. Я прочла это в буклете о Голливуде после разговора с Дарлин. Там ничего не говорилось о том, куда он мог пойти: в «Коричневый котелок» или в Ла Бри или еще в какое-нибудь отличное место недалеко от Голливуда и Уэйна, где подают альфа-альфа спаржу, которую Джон Харт съел прямо перед тем, как его грудь взорвалась в «Чужом».

По крайней мере, я знала, где доктор Геданкен. Я переоделась и вошла в лифт, размышляя о дуализме волна/частица, фракталах, высокоэнтропийных состояниях и экспериментах с запаздывающим выбором. Проблема в том, где найти парадигму, которая позволяет зрительно представить себе квантовую теорию, если в нее надо включить и переход Джозефсона, и страсть, и все это пустое пространство. Это невозможно. Ведь нельзя же работать только с несколькими отпечатками ног и впечатлением от колена Бетти Грейбл.

Двери лифта раздвинулись, и на меня налетел Эйби Филдс.

– Я вас везде ищу. Вы не видели доктора Геданкена?

– А разве он не в танцзале?

– Нет, – сказал Эйби. – Он опаздывает уже на пятнадцать минут, и никто его не видел. Вы должны подписать вот это. – Он сунул мне какую-то бумагу.

– Что это?

– Петиция. – Он выхватил бумагу у меня из рук. – Мы, нижеподписавшиеся, требуем, чтобы ежегодные встречи Международного конгресса по квантовой физике впредь проводились в надлежащем месте, таком, как Ресайн. – Он снова сунул мне бумагу. – Но не в таком, как Голливуд.

Голливуд.

– Вы знаете, что участнику МККФ требуется в среднем два с половиной часа, чтобы зарегистрироваться в отеле? Они даже заслали несколько человек в Глендейл.

– И в Беверли-Хилз, – рассеяно сказала я. Голливуд. Музей бюстгальтеров – и братья Маркс, и бандиты, которые могут избить вас только за то, что вы носите голубое или красное, и Тиффани/Стефани, и Самое Большое В Мире Полотно На Религиозную Тему.

– Беверли-Хилз, – пробормотал Эйби, доставая из кармана авторучку и делая для себя какие-то пометки. – Я собираюсь огласить эту петицию во время выступления доктора Геданкена. Ладно, давайте подписывайте. – Он протянул мне карандаш. – Если только вы не хотите, чтобы в следующем году конференция снова состоялась в «Риальто».