Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович (список книг .TXT) 📗
Впрочем, как и многие хищники, смельчаком он отнюдь не являлся. Беспощадно подминая под себя всех слабых (не только животных, но и людей), Басурманов имел привычку лебезить и заискивать перед сильными мира сего. Уважать он никого на этом свете не уважал, но до времени побаивался. Его жизненное кредо напоминало поведение шакала, сегодня трусливо крадущегося вслед за львом в надежде поживиться объедками, а завтра смело вгрызающегося в еще теплое брюхо издыхающего царя зверей.
Что касается его качеств охотника, тут Басурманову равных в Талашевском районе не было. С одинаковым успехом он ходил и на лося, и на кабана, и на рысь, и на зайца. Обмануть его не могла ни хитрая лиса, ни осторожная норка. Немало городских модниц щеголяло в мехах, добытых лично им. Читал Басурманов еле-еле, писал еще хуже, зато звериные следы распутывал так, что ему мог бы позавидовать даже пресловутый Натти Бампо, он же Кожаный Чулок и Соколиный Глаз.
Само собой разумеется, что ни одно серьезное охотничье мероприятие, будь то открытие охоты на водоплавающую дичь или облава на волчий выводок, без Басурманова не обходилось. В его приятелях числилось чуть ли не все районное начальство. Среди наиболее азартных охотников были судья, прокурор и начальник милиции. Имея такой авторитет в высших инстанциях, Басурманов мог бы жить припеваючи. Мог бы, да не получалось. Недостатки Басурманова являлись прямым продолжением его достоинств. Законы дремучего леса и звериной стаи не очень-то вписывались в структуру человеческого общества, среди которого ему волей-неволей приходилось жить.
Беспричинная ревность и порождаемое ею перманентное рукоприкладство, вполне естественное в кругу мартышек, не находили понимания со стороны жены Басурманова. В правоохранительные органы постоянно поступали заявления об избиениях, которым он подвергал не только потенциальных браконьеров, но и грибников вкупе с любителями лесных ягод. Привычка давить колесами служебного газика всех встречных кошек вызывала неодобрение даже у самых близких его приятелей.
Однако больше всего Басурманов страдал из-за своей прямо-таки принципиальной необязательности. Он всем что-то обещал, но никогда даже не пытался эти обещания сдержать. Наивные люди, которые не могли взять в толк, что глупо надеяться на исполнительность и честное слово медведя или, скажем, щуки, очень обижались на Басурманова. Кроме того, он совершенно не осознавал понятия «нельзя» и мог напиться до бесчувствия перед весьма важной встречей, облапать в людном месте приглянувшуюся ему женщину, без зазрения совести подмыть любую понравившуюся ему вещь.
Особенно сильно пострадал Басурманов после одного анекдотического случая.
Дело было в воскресенье, зимой (последнее обстоятельство имело немаловажное значение для развития интриги).
Сторож райзага по телефону сообщил директору о том, что бык, накануне сданный племенной станцией на убой, похоже, взбесился. Время было еще раннее, и сравнительно трезвый по этой причине директор незамедлительно выбыл на место происшествия. Волновало его, естественно, не психическое здоровье быка, уже числившегося по документам копченой колбасой, а забытый в сейфе пузырь водяры.
Слегка опохмелившись (перепало и сторожу, выставившему закуску), директор приступил к разбирательству.
Бык, лишенный гарема, персонального стойла и иных привилегий, положенных элитному производителю, действительно был слегка не в себе. В настоящий момент он вплотную занимался разрушением стенок загона. Утратив продуктивность, он отнюдь не утратил ярость и силу, свойственную своей породе. Судя по всему, загон был обречен.
Инцидент явно не вписывался в рамки обыденных событий, и директор, всегда стремившийся избегать лишней ответственности, немедленно поставил о нем в известность заместителя председателя райпо, курировавшего заготовки. Тот принял случившееся близко к сердцу и выразил желание лично ознакомиться с обстановкой.
Надо заметить, что его служебное рвение объяснялось совсем другими причинами, нежели у директора.
Зампредседателя, до этого работавший инструктором райисполкома и проявивший личную нескромность, выразившуюся в присвоении сорока кубов пиломатериалов и ста листов шифера, предназначенных для ремонта дома политпросвещения, был переброшен на низовую работу совсем недавно. Поэтому сейчас он даже не горел, а просто пылал желанием доказать свои отменные деловые качества.
По дороге зампредседателя захватил с собой главного ветврача района, желчного человека, давно разочаровавшегося не только в людях, но и в скотине.
Именно с подачи ветврача номенклатурная тройка вынесла решение о физической ликвидации быка-буяна.
Спустя минуту соответствующее требование поступило в милицию. Штатный дежурный без проволочек передал его заместителю начальника отдела по политчасти, в тот день осуществлявшего общий надзор за состоянием правопорядка в районе (а вернее, за стражами правопорядка, так и норовившими свалить со службы куда подальше).
Уяснив, что намечается убой крупного рогатого скота, влекущий за собой, естественно, и дележку дармового мяса, бдительный политрук пожелал принять участие в экзекуции.
К Басурманову, в те времена состоявшему в должности председателя охотхозяйства, были отправлены посыльные. (Милиция не имела права применять табельное оружие против животных, и даже отстрел бешеных собак проводился исключительно силами членов общества охотников и рыболовов.)
Из сбивчивых объяснений посыльных, в детали дела не посвященных, Басурманов понял только одно – ему предстоит застрелить райзаговского бычка. Бычков этих откармливали на подсобном хозяйстве и обычно забивали на мясо по достижении веса в два—два с половиной центнера. В соответствии с поставленной задачей Басурманов и оружие выбрал подобающее – многозарядную малокалиберку.
Ответственные лица, встретившие его на райзаге, засомневались было в эффективности такого оружия, но Басурманов поспешил заверить их, что бычок, дескать, существо нежное и помереть может даже не от пули, а от одного только звука выстрела.
Встреча с быком тет-а-тет несколько отрезвила Басурманова, однако все же не помешала ему произвести несколько прицельных выстрелов. Никакого заметного ущерба пятисоткилограммовому гиганту они не причинили, а наоборот, привели в состояние исступления.
Прежде чем ограда загона рухнула окончательно, все свидетели этой драматической сцены, в том числе и обремененный излишним весом директор райзага, успели занять безопасные позиции на господствующих высотах. Зампредседателя вскарабкался на крышу бойлерной, политрук – на лесенку водонапорной башни, ветврач – на пирамиду пустых ящиков, а директор и сторож – на поленницу ясеневых дров, предназначенных для копчения колбас.
Басурманов, самый проворный в этой компании, ухитрился перемахнуть через забор, за которым находился служебный транспорт.
– Карабин привези! – неслось ему вслед. – Или «тулку» шестнадцатого калибра с картечью! Да побыстрее!
Завладев «газоном» директора райзага, Басурманов понесся в сторону города, но вскоре был остановлен приятелем, просившим подкинуть по дороге пару мешков сечки. Крюк пришлось сделать самый пустяковый, однако по прибытии на место приятель выставил магарыч – бутылку первача.
Не успели они эту бутылку прикончить, как от соседей явились гонцы, звавшие приятеля Басурманова на крестины. Тот, естественно, согласился, но только за компанию с председателем охотхозяйства, так выручившего его сегодня.
Крестины много времени тоже не отняли, и все было бы хорошо, если бы кто-то не предложил Басурманову проверить невод, поставленный накануне на ближайшем озере. Отказаться от такого мероприятия было выше человеческих сил.
Спустя час Басурманов, разжившийся целым пудом карасей и карпов, вновь мчался к городу. Беда подкралась незаметно – в чужой машине кончился бензин.
Надеяться на попутку в воскресенье было делом бесполезным, и Басурманов тронулся дальше на своих двоих. Пешие переходы были ему не в тягость. По пути он согревался водкой, предусмотрительно захваченной на крестинах. Закусывал сырой рыбой и снегом.
