Красная планета. Астронавт Джонс - Хайнлайн Роберт Энсон (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Однажды он перешагнул через шар футов трех в диаметре. Джим сначала не понял, что это такое, потом сообразил и был поражен.
Вывернув шею, он оглянулся.
Не можeт быть – и все же это так!
Он наблюдал то, что не часто доводится видеть человеку и что ни один человек не стремится увидеть.
Это был марсианин, свернувшийся в шар. Ладони закрывали все, кроме круглой спины. Марсиане – современные, цивилизованные марсиане – не впадают в зимнюю спячку, но их предкам в какую-то отдаленную эпоху это, должно быть, было свойственно: любой марсианин устроен так, что при желании способен принять вот такую позу, сохраняющую тепло и влажность тела.
Но такое желание приходит не часто.
Для марсианина такая поза означает то же, что для землянина вызов на дуэль. Он прибегает к ней только тогда, когда оскорблен до глубины души. Поза гласит: я отрекаюсь от вас, я ухожу из вашего мира, я отрицаю ваше существование.
Земляне– пионеры, прибывшие на Марс, не понимали этого и по незнанию местных обычаев часто оскорбляли чувства марсиан. Это на много лет задержало колонизацию Марса человеком. Самые искусные дипломаты и семантологи Земли с трудом смогли исправить вред, нанесенный по недомыслию. Джим смотрел, не веря своим глазам, на удалившегося от мира марсианина и думал: что же могло заставить его поступить так по отношению ко всему городу. Джиму вспомнилась одна страшная история, которую рассказывал доктор Макрей. Это случилось во время второй экспедиции на Марс.
“…И тут этот дурак набитый, – говорил доктор, – он был лейтенантом медицинской службы, как ни стыдно в этом сознаться, этот идиот хватает беднягу за руки и пытается развернуть его. Вот тогда эго и случилось.
– Что случилось? – спросил Джим.
– Он исчез.
– Марсианин?
– Нет, военный врач.
– Как это исчез?
– Ты меня не спрашивай, меня там не было. Свидетели, их было четверо, показали под присягой, что он там был, а потом его не стало. Будто надел шапку-невидимку.
– Что за шапка-невидимка?
– Экая необразованная молодежь пошла! Про шапку-невидимку есть много сказок, я тебе достану.
– Но каким образом он исчез?
– Не спрашивай. Назови это массовым гипнозом, если тебе от этого легче. Мне, например, легче, но ненамного. Все, что я могу сказать, это что семь восьмых айсберга скрыты от нас”.
Джим никогда не видел айсберг, и ассоциация ничего ему не говорила. И ему отнюдь не стало легче, когда он увидел свернувшегося марсианина.
– Ты видел? – спросил Фрэнк.
– Лучше б я этого не видел. Интересно, с чего это он?
– Может, он баллотировался в мэры и не прошел.
– Тут не над чем смеяться. Может, он… шш!
Они приближались к другому марсианину, неподвижному, и вежливость обязывала хранить молчание.
Марсианин, который их нес, повернул налево, вошел в холл и поставил мальчиков на пол. Зал показался им огромным, но марсиане, должно быть, считали его как раз подходящим для небольшой вечеринки. Множество рамок, которыми марсиане пользуются вместо стульев, были составлены в круг. Зал тоже был круглым, с куполом вверху. Казалось, что находишься под открытым небом: на куполе был изображен марсианский небосвод, голубой на горизонте, выше переходящий в глубокую синеву, потом в пурпур, а в высшей точке купола пурпурно-черный с проглядывающими звездами.
Миниатюрное солнце, совсем как настоящее, висело к западу от небесного меридиана. Благодаря хитрому устройству горизонт казался отдаленным. По северной стене протекал Оэроэ.
– Ух ты! – только и мог сказать Фрэнк, а Джима и на это не хватило.
Марсианин поставил их как раз около рамок, но мальчики не собирались на них садиться: на приставной лестнице сидеть и то удобнее. Марсианин посмотрел на них и на рамки большими печальными глазами и вышел.
Вскоре он вернулся в сопровождении еще двоих, все трое несли в руках охапки разноцветных тканей, которые сложили посреди комнаты. Первый марсианин взял Джима и Фрэнка и осторожно опустил в эту груду.
– По-моему, он предлагает нам присесть, – заметил Джим.
Материал оказался не тканью, а полотнищем вроде паутины, почти таким же мягким, но гораздо прочнее.
Полотнища были окрашены во все цвета радуги, от пастельноголубого до глубокого, густо-красного цвета.
Мальчики растянулись на них и ждали, что будет дальше.
Их знакомый устроился в одной из рамок, двое других последовали его примеру. Все они молчали, а мальчики были не какиенибудь туристы, чтобы торопить их. Вскоре Джиму пришла в голову одна мысль.
Чтобы проверить ее, он осторожно приподнял маску.
Фрэнк рявкнул: – Ты чего это? Задохнуться захотел?
Джим поднял маску.
– Порядок. Давление а норме.
– Быть не может. Мы же не проходили через шлюз.
– Ну как хочешь.
Видя, что Джим не синеет, не задыхается, и лицо у него не отекает, Фрэнк тоже отважился попробовать.
Оказалось, что дышать можно. Правда, давление было ниже того, к которому он привык дома (жителю Земли показалось бы, что он попал в стратосферу), но для человека в состоянии покоя оно было достаточным.
Пришли еще несколько марсиан и неторопливо расположились в рамках. Помолчав, Фрэнк сказал:
– Знаешь, что тут происходит, Джим?
– Кажется, да.
– Чего там “кажется”. Это растительные посиделки.
“Растительные посиделки” – это неточный перевод марсианской идиомы, обозначающей наиболее распространенную форму общения марсиан – попросту говоря, когда все сидят и молчат. Подобным же образом игру на скрипке можно описать, как вождение конским волосом по высушенным кошачьим кишкам.
– Похоже на то, – согласился Джим. – И нам лучше заткнуться.
– Само собой.
Молчание было долгим. Джим отвлекся и стал думать о школе, о том, что ждет его там, о своих близких, о прошлом. Потом вернулся к своему душевному состоянию и понял, что давно уже не был так счастлив – без всяких видимых на то причин. Это было тихое счастье: ему не хотелось смеяться, даже улыбаться не хотелось, просто он испытывал полный покой и довольство.
Джим остро ощутил присутствие марсиан, каждого марсианина в отдельности, и это ощущение с каждой минутой становилось все сильнее. Он никогда раньше не замечал, как они красивы. У колонистов была поговорка “страшный, как туземец”, и Джим с удивлением припомнил, что и сам ею пользовался. Сейчас он не понимал, как мог говорить это.
Он чувствовал Фрэнка рядом с собой и думал о том, как его любит. Преданный друг – вот имя для Фрэнка, вот человек, на которого можно опереться. Странно, почему он никогда не говорил Фрэнку, как он ему дорог?
Немного не хватало Виллиса, но Джим не беспокоился о нем.
Такое общение не в духе Виллиса, ему подавай что-нибудь шумное, бурное и не столь изысканное. Джим перестал думать о Виллисе, лег поудобнее и стал впитывать радость бытия. Его приводило в восторг то, что по воле художника, украшавшего зал, миниатюрное солнце движется по небу, как настоящее. Джим следил за тем, как оно склоняется к западу и начинает закатываться за нарисованный горизонт.
Рядом с ним послышалось тихое гудение, слов он не разобрал.
Другой марсианин ответил. Один из хозяев встал, раскладываясь, со своего сиденья и иноходью вышел из комнаты. Фрэнк сел и сказал:
– Кажется, мне снился сон.
– Ты разве спал? – спросил Джим. – А я нет.
– Как же, как же. Храпел, как доктор Макрей.
– Да я даже не засыпал.
– Рассказывай.
Марсианин, который выходил, вернулся. Джим был уверен, что это тот самый, теперь он стал различать их.
В руках у марсианина была чаша. Фрэнк вытаращил глаза.
– Они что, собираются поднести нам воду?
– Похоже на то, – с трепетом ответил Джим.
– Лучше, чтобы это осталось между нами, – покачал головой Фрэнк, – все равно никто не поверит.
– Ты прав.
Церемония началась. Марсианин с чашей назвал свое имя, поднес край чаши к губам и передал другому. Тот также произнес свое имя, пригубил чашу, и она пошла дальше по кругу. Оказалось, что марсианина, который их привел, зовут Гекко, – Джим, подумал, что имя красивое и подходит ему. Наконец чаша дошла до Джима, сосед протянул ее с пожеланием: