334 - Диш Томас Майкл (список книг TXT) 📗
5
Берти валялся в кровати и ковырял под ногтями; Франсес спустилась за почтой. Когда она не работала, Берти жил у нее — собственная его комната пришла в некоторый беспорядок, пока он писал эссе. Сексуальными их отношения было не назвать, хотя пару раз, чисто по-дружески, Франсес предлагала минет, а Берти соглашался, но для обоих это было влом.
Что свело их — кроме общей ванной, — так это печальный неколебимый факт, что у Франсес квалификационный регент-балл был 20. Из-за какой-то ее болезни. Кроме одного парнишки в КЗ-141 — вроде бы лилипута и вообще чуть ли не идиота, — Франсес была первой из знакомых Берти с меньшим, чем у него, квалификационным баллом. Из-за своих двадцати она не слишком стремалась — или, по крайней мере, не позволяла себе, — но за те два месяца, что Берти корпел над “Проблемами творчества”, она прослушала все параграфы, во всех вариантах. Если бы не ее похвала и если б она не тормошила его всякий раз, как он впадал в депрессию и безнадегу, он никогда бы и не дотянул до конца. Как-то оно даже нечестно казалось, что теперь, когда всё позади, ему возвращаться к Милли. Но Франсес сказала, что ничего; она не возражает. Берти в жизни не сталкивался с таким бескорыстием, но она сказала, что нет, дело не в том. Помогать ему — это ее способ бороться с системой.
— Ну? — поинтересовался он, когда она вернулась.
— Не-а. Вот только. — Она кинула на кровать открытку.
Какой-то закат с пальмами. Ей.
— Вот уж не думал, что они писать умеют, эти типы.
— Джок? А, он всегда шлет мне всякое. Вот это… — она захватила в горсть складки тяжелого блестящего халата, — из Японии.
Берти фыркнул. Он сам хотел купить Франсес какой-нибудь подарок, в знак признательности, но деньги кончились. Пока не придет письмо, он жил на то, что удавалось одолжить у нее.
— Похоже, не больно-то ему есть, что сказать.
— Похоже, нет, — с непонятным унынием отозвалась она. Перед тем, как спускаться за почтой, она чирикала почище рекламного ролика. Должно быть, открытка значила что-то еще. Может, она любит его, Джока этого. Хотя тогда, в июне, на первой их сердечной пьянке, после того как он рассказал о Милли, она сказала, что все еще ждет чего-то серьезного.
“Что бы там ни было, — решил он, — главное самому не унывать”.
Он стал морально готовиться к тому, что надо бы встать и одеться.
Он достанет свое небесно-голубое и зеленый шарф, а потом босиком отправится прогуляться к реке. Потом на восток. Только не до Одиннадцатой, еще чего не хватало. В любом случае сегодня четверг, а по четвергам днем Милли дома не бывает. В любом случае он не станет искать с ней встречи, пока не будет, куда ткнуть ее хорошеньким носиком — в историю его успеха, вот куда.
— Уж завтра-то прийти должно.
— Наверно.
Франсес по-турецки уселась на пол и принялась начесывать на лицо свои редкие мышастые волосы.
— Прошло уже две недели. Почти.
— Берти?
— Я за него.
— Вчера, в Стювесант-тауне… знаешь, на рынке? — Обретя голос, она отвела с лица длинную прядь. — Я купила две таблетки.
— Круто.
— Нет, другие. Таблетки для… Знаешь, чтоб опять можно было иметь детей? Они меняют то, что в воде. Я подумала, если бы нам взять по штуке…
— Ну нельзя же так, Франсес. Ради Бога! Тебя заставят сделать аборт прежде, чем успеешь произнести Люсиль Мортимер Рэндольф-Клэпп.
Это была ее любимая шутка, собственного сочинения, но Франсес даже не улыбнулась.
— Зачем им знать? В смысле, пока не будет уже слишком поздно.
— Ты в курсе, вообще, что за это бывает? И с мужиком, и с бабой?
— Мне пофиг.
— А мне нет. — И в завершение дискуссии: — Господи Боже.
Собрав в горсть все волосы на затылке, она неуверенными пальцами ввязала в прядь желтоватых нитей узел. Она изо всех сил постаралась, чтобы следующее предложение прозвучало спонтанно.
— Можно бы в Мексике.
— В Мексике! Блин, ты что, вообще ничего, кроме комиксов, не читаешь? — Негодование Берти было тем яростней, что совсем недавно он предлагал Милли фактически то же самое. — В Мексике! Ну ни хрена ж!
Франсес, обидевшись, устроилась перед зеркалом и занялась лосьоном. Полдня — Берти свидетель — уходило у нее на выскабливанье, притиранья и подмазывание. Результатом являлось все то же шелушащееся, неопределенного возраста лицо. Франсес было семнадцать.
Глаза их на мгновение встретились в зеркале. Франсес поспешно отвела взгляд. Берти понял, что письмо его пришло. Что она прочла. Что она знает.
Он подошел к ней и со спины сжал костлявые локти в объемистых складках халата.
— Где оно, Франсес?
— Где что? — Но она знала, она знала.
Он свел локти вместе, как тренер по прыжкам.
— Я… я его выбросила.
— Выбросила! Мое личное письмо?
— Прости. Наверно, не надо было. Я хотела, чтобы ты… Я хотела еще один день, как последние.
— Что там говорилось?
— Берти, хватит!
— Что там, гребаны в рот, говорилось?
— Три балла. Ты получил три балла.
— И все? — отпустил он ее. — Больше ничего?
Она потерла онемевшие локти.
— Там говорилось, что у тебя есть все… основания гордиться тем, что написал. Что три балла — это совсем неплохо. Комиссия, которая оценивала, не знала, сколько тебе нужно. Не веришь — прочти сам. Вот. — Она выдвинула ящик, и там был желтый конверт с маркой Олбани и пылающим факелом знания в другом углу.
— Прочесть не хочешь?
— Я тебе верю.
— Там сказано, что если хочешь добрать недостающий балл, можешь завербоваться на службу.
— Как этот твой старый дружок?
— Берти, мне жаль.
— Мне тоже.
— Может, теперь передумаешь?
— Насчет чего?
— Таблеток, которые я купила.
— Да отстань ты от меня со своими таблетками! Поняла?
— Я никому не скажу, кто отец. Честное слово. Берти, посмотри на меня. Честное слово.
Он посмотрел на слезящиеся, в черных разводах глаза, на сальную шелушащуюся кожу, на тонкогубый рот, никогда широко не улыбающийся, чтобы предательски не выдать факта зубов.
— Лучше уж пойду в сортире сдрочу, чем с тобой. Знаешь, кто ты? Слабоумная.
— Берти, мне все равно, как бы ты меня ни обзывал.
— Ненормальная чертова.
— Я тебя люблю.
Он понял, что должен делать. На хреновину он наткнулся на прошлой неделе, когда рылся в ящиках секретера. Не хлыст, но он не знал, как еще это можно назвать. Там она и была, под стопками нижнего белья.
— Повтори, что ты сказала. — Он ткнул ей хреновину прямо в лицо.
— Берти, я люблю тебя. Серьезно. И больше, по-моему, никто.
— Ну, вот что я тебе на это скажу…
Он ухватил халат за ворот и стянул с ее плеч. Она ни разу не позволяла ему видеть себя голой, и теперь он понял, почему. Тело ее покрывали сплошные кровоподтеки. Задница вся была как открытая рана, в рубцах от хлыста. Вот за что ей платили, не за постель. За это.
Он выдал ей, со всей силы. И продолжал до тех пор, пока не стало уже без разницы, пока все чувства не схлынули напрочь.
В тот же день, не удосужившись сперва хоть бы напиться, он отправился на Таймс-сквер и завербовался в Морскую пехоту, защищать демократию в Бирме. Присягу они принимали вдевятером. Подняв правую руку, они сделали шаг вперед и оттарабанили клятву верности или что-то в таком роде. Потом подошел сержант и натянул на угрюмое лицо Берти черную морпеховскую маску. Новый его регистрационный номер трафаретом нанесли на лоб, большими белыми знаками: МП США 100-7011-Д07. Вот и вся недолга, они стали герильерос.
Глава вторая
ТЕЛА
1
— Да хоть завод возьми, — сказал Эб. — В точности то же самое.
Какой еще завод, хотелось знать Капеллу.
Эб откинулся на спинку, балансируя на стуле, и его понесло теоретизировать, словно теплым водоворотом в ванне на гидротерапии. Съев два ленча, принесенные Капеллом сверху, он излучал дружелюбие, разумность, уверенность.
