Слеза большого водопада - Парнов Еремей Иудович (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
— Как же она не свалилась? Не упала в море? За что она зацепилась?
— На конце был якорь. Маленький якорь.
— И ты все это разглядел? В темноте? На расстоянии?
— Расстояние небольшое, да и темнота неполная.
— Интересно.
— Не правда ли?
Оба молчали.
Альберт Иванов определил свою позицию. Он ни за что не станет вмешиваться в это дело.
— Нас это не касается, — твердо сказал он, словно ставя точку в конце абзаца.
Евгений тоже не собирался вмешиваться. Он все прекрасно понимал. Отгородиться, конечно, проще пареной репы. Отмахнуться, сделать вид, что не заметил, уйти в кусты, дать стрекача — это любой сможет. А если разобраться? Конечно, возможности небольшие, португальский язык для них дремучий лес, да и обстановка неподходящая. Они всего лишь туристы. Что они могут? На что имеют право? Да ни на что! И все же...
— А если они подорвут наше корыто? — ехидно спросил он.
— С чего бы им это делать? — сердито возразил Иванов.
— Гангстеры народ такой, — уклонился Кулановский, — кто их знает. Может, чью-нибудь богатую бабушку надо ликвидировать. Вместе с пароходом это очень даже способно. Потопла бабуся, мир праху ее. Пусть теперь тешит ее Нептун. А наследство подайте на блюдечке. Очень просто. Фирма «Убийство».
— А сами?
— Сами! А резлодка на что? — продолжал развивать фантазию Женя.Да и мешочки какие-то там были. Возможно, акваланги. Пока мы будем корчиться в смертельных судорогах на пылающем лайнере, бандиты, медленно шевеля ластами, поплывут к ближайшему атоллу, где их ждут пальмы, кока-кола, туземки и гонорары... А может, кто-то хочет получить крупную страховую премию...
Они вновь помолчали.
— Тьфу, черт! — Альберт подскочил и рассмеялся, — как я это сразу не понял?
Евгений с интересом повернулся к приятелю. В общем он был высокого мнения об умственных способностях Альберта. «Есть в нем что-то такое... выделяющее его среди других. Он не гений, но и далеко не стандарт. Всегда на полшага впереди. Вот и сейчас. Он уже понял. А я еще даже не начал что-либо понимать. Но что он понял?» — Ты меня разыграл! — заявил Альберт.
«Ясно, Женька, этот пройдоха, этот Лис Патрикеевич, решил разнообразить наше путешествие. Прогулка на корабле всегда немножко скучновата. Не хватает перца. Вот он и сочинил».
— Ах вот, что ты понял, — Женька даже не улыбнулся. «Я всегда переоценивал людей. А почему? Разновидность комплекса неполноценности. Ладно. Что будем делать?» — Что будем делать? — спросил он.
Альберт насупился.
— А почему, собственно, надо что-нибудь делать?
Он вытянулся и взял статью Фредриксона.
— Я лично не хочу ничего делать. Да и тебе не советую. Но вижу оснований. Мало ли зайцев прыгает по земному шару.
Женя внезапно ощутил, как по полу каюты прошла легонькая, едва уловимая дрожь. Это заработали гребные валы.
— Э, да мы наконец двинулись! Пойду посмотрю, — оживился приунывший было Женя.
Выходя из каюты, он сказал:
— Все же ты неправ!
Альберт исподлобья глянул на закрывающуюся дверь. Перевернул несколько страниц и стал читать выводы.
«Проведенная работа дала обнадеживающие результаты... Обнадеживающие! Чертов скромник».
Евгений стоял на палубе и смотрел на удалявшийся берег. Прощайте, дворцы и фавелы, араукарии, пальмы, модернистские церкви и кино. Прощай, залив, и город, прощай, фрукты, острые блюда, мулаты и вездесущие вывески «Дентишта», «Венеросого», «Адвокато»... Почему так грустно? Что мне этот город и что я ему? Мы не знаем друг друга, мы как случайные прохожие, которых связала вдруг невидимая и довольно прочная нить. Теперь она рвется, и мне больно.
Кулановский напряженно всматривался в горящие в ночи огоньки. В памяти навеки отпечатался плоский низкий берег, старые двух-, трехэтажные дома, мачты рыбацких парусников, тусклые воды залива.
«Провинция, глубокая провинция. Невзрачные ворота в рай и ад южноамериканских дебрей. И запах-то от тебя такой же, как от всех не очень преуспевающих портов. Плесень, гарь, тухлятина, подгоревшее масло. Нет, последнее, кажется, местного значения. На „Святой Марии“ вовсю работает кухня, то есть камбуз, который обслуживает три ресторана и многочисленные буфеты. Оттуда и запах масла. Работа двигателей слышна везде. Почти неощутимо, но энным чувством знаешь, что мотор в порядке, корабль движется. А вот там поют под гитару. Это из третьего класса. Хорошо поют, задушевно. Наверное, тот здоровенный мулат, которого я видел при посадке в компании таких же силачей.
Размягченное тихое ожидание. Светлая грусть, высокая тоска расставания. С кем? Расставание с несостоявшимся, прощание с несбывшимся. Глупо, но приятно. О чем я грущу? Если рассказать Алику... Смешно, ей-богу. Злополучный иллюминатор как раз подо мной. Если спуститься во второй класс, то довольно легко найти эту каюту. Каюту, где сидят два субчика. И что потом? Можно постучать. Фу, какая ерунда! Нет, но посмотреть-то можно? Каюта должна находиться как раз напротив трапа на солнечную палубу. Да здесь, кстати, свисает одна из веревок, которой крепят сходни. Вот и ориентир!» Направляясь к трапу, он с удивлением ощутил, что ветерок с ночного удаляющегося берега принес тонкий запах ванили и корицы.
«Вот тебе и прогорклое масло! Настоящий именинный пирог».
Евгений прошелся вдоль застекленной галереи прогулочной палубы. «Двойная стеклянная преграда отделяет пассажиров класса люкс от дуновения свежего воздуха, который им, впрочем, не так уж и нужен. У них эр-кондишен. Узкие переходы, едва-едва разминуться, латунные поручни жарко надраены и блестят, как позолоченные. Трап. Палуба. Еще один трап. Включили освещение. Это хорошо. Но почему разноцветные лампы? Ага, для красоты. На одной палубе у вас лицо фиолетовое, на другой — зеленое. Приятно, конечно. А вот и таинственная каюта. Точно ли я рассчитал? Да, кажется, вполне точно. Пройдусь мимо с озабоченным видом по направлению к той симпатичной надписи „Для джентльменов“, а поскольку я таковой, то мне туда прямая дорога».
Дверь поднадзорной каюты хлопнула, из нее вышел сухонький стройный человек и ленивой походкой направился к надписи «Для джентльменов». Длинные локоны его были слегка завиты, а усы закручены в тонкую ниточку.
Женя даже споткнулся от неожиданности.
«Каррамба! Ошибся каютой? Исключается. Она одна в этом месте. Здесь угол, других помещений нет. Только эта каюта и стенка ресторана второго класса. Значит, сообщник? У них есть сообщник здесь, на корабле? Почему же он им не помог при посадке? Подойти и заглянуть, пока он отсутствует? Не глупи! Может, здесь дело серьезное. Иногда ведь стреляют через дверь. Лишних свидетелей нигде не любят. Никто никогда не любил свидетелей. Удалимся».
Питер Ик краем глаза заметил Кулановского и сказал себе: «Это не американец... и не англичанин. Концы шнурков не заправлены в ботинки. Кто же?»
— Сообщник? Не говори чепухи, — сердито буркнул Альберт, — стали бы они тогда так долго и нудно искать его иллюминатор. И этот якорь, если только он был на самом деле, а тебе не померещилось черт те что в потемках.
— Был, был.
— Нет, брат, здесь что-то не так. Ты ошибся каютой.
— Я проверил.
— Ну, тогда не знаю.
Альберт нахмурился и снова схватился за прочитанный журнал.
«Вот так и втягиваешься в авантюру. А почему? Дело здесь не только в Женьке. Мне ведь и самому интересно. Интересно — вот в чем корень зла. Любой даже чисто логический сыск пробуждает азарт, и становится интересно. Этим и подкупают детективы. Но куда же все-таки, черт бы их побрал, девались эти зайцы? Женька так смотрит на меня, словно я комиссар Мегре и Холмс одновременно».
— Ты бы пошел посмотрел, что там, наверху, происходит, — сказал Альберт, — мы, кажется, остановились.
«А ведь Женька никогда не будет серьезным научным работником! Никогда. Нет солидности. И главное, ее никогда не будет. Носиться возле науки, порхать от проблемы к проблеме, снимать нектар... да, да, в силу природной одаренности и хватки он снимет нектар, сделает ряд хороших, даже выдающихся работ, может, даже станет известностью, но... глубокий самостоятельный научный работник из него не получится. Ничего не поделаешь: природу не одолеть. Но зато ему легко. Он не терзается, не страдает...» Альберт ощутил, что у него затекла левая, заложенная под голову рука. Он сменил ее на правую и расправил помятые, слипшиеся, как карамельки без обертки, пальцы.
