В свои разрушенные тела вернитесь - Фармер Филип Хосе (прочитать книгу TXT) 📗
— Сканирующее устройство, — печально кивнул таукитянин, — было настроено только на вид «гомо сапиенс», так что весь остальной животный мир Земли остался в неприкосновенности. Кроме того, это устройство не могло истребить все человечество. По достижении заданного времени оно прекратило свое действие. К несчастью, это время довольно велико. Поверьте мне, друзья мои. Я не хотел совершать этого. Вы не представляете себе, скольких мучений стоило мне принятие решения о нажатии кнопки. Но я вынужден был защищаться и защищать свой народ. Земляне вынудили меня пойти на это преступление.
— Все началось с того, что Монат отвечал на вопросы во время телевизионной передачи, — пояснил Фригейт, видя недоумение Бартона. — Монат, к своему несчастью, неосторожно проговорился, что их ученые располагают знаниями и возможностями предотвращать у людей старение. Теоретически, пользуясь техникой планеты Тау Кита, человек мог бы жить вечно. Но этим знанием не пользовались — оно было под строгим запретом. Интервьюер спросил, можно ли эту технику применить к обитателям Земли. Монат ответил, что нет причин, по которым нельзя было бы это сделать. Но его народу в вечной молодости отказано из самых благих побуждений, и в равной мере это должно относиться и к землянам. К тому времени как правительственный цензор осознал, что произошло, и отключил передачу, было уже слишком поздно.
— Позже, — подхватил объяснение Лев Руах, — американское правительство сообщило, что Монат неверно понял вопрос. Его плохое знание английского языка привело к тому, что он сделал неверное заявление. Но было поздно. Американцы, да и весь остальной мир, потребовали, чтобы Монат открыл тайну вечной молодости.
— А этого секрета у меня не было, — продолжил Монат. — И ни у одного из членов нашей экспедиции. По сути, даже на нашей планете этой тайной владеют считанные люди. Но мои правдивые слова ни к чему хорошему не привели. Все считали, что я лгу. Поднялся бунт, толпа смяла охрану нашего корабля и вломилась внутрь звездолета. На моих глазах мои друзья были разорваны на куски, несмотря на все их попытки образумить толпу. Какой там разум!
Но мои последующие действия не были продиктованы чувством мщения. Я руководствовался совсем другим. Я был уверен, что независимо от того, убьют ли нас всех или нет, правительство США восстановит порядок и тогда наш корабль окажется в полном распоряжении землян. Вашим ученым понадобилось бы не так уж много времени, чтобы разобраться в принципах его работы. А для того, чтобы узнать секрет долголетия, земляне не остановятся ни перед чем, вплоть до вторжения на нашу планету. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что Земля будет отброшена назад на много сотен, а может быть, даже и тысяч лет, я должен был сделать эту страшную вещь. Спасая свой родной мир, я дал сигнал сканирующему устройству выйти на околоземную орбиту. Я бы не сделал этого, будь у меня возможность добраться до кнопки взрыва нашего корабля. Но я не мог проникнуть в штурманскую, а поэтому активизировал сканирующее устройство. Через несколько мгновений после этого толпа взломала дверь в каюту, где я укрылся. Больше ничего не помню…
— Я был в больнице на Западном Самоа, — сказал Фригейт, — и умирал от рака. Меня утешала одна мысль, что, может быть, хотя совсем необязательно, моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все же перевел на самоанский язык «Илиаду» и «Одиссею»… Затем стали появляться сообщения, что по всему миру начали умирать люди. Неизбежность рокового конца стала очевидна. Спутник таукитян излучал что-то, что валило людей с ног. Последнее, что я слышал, было то, что США, Англия, Россия, Китай, Франция и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По подсчетам местных самоанских ученых таукитянский аппарат должен был пройти над островом через несколько часов. Я слишком переволновался, да еще учитывая мое плачевное состояние… Я потерял сознание. Это все, что я помню.
— Ракеты не долетели, — угрюмо произнес Руах. — Сканирующее устройство сбивало их, как только они приближались к нему.
Бартон понял, что ему нужно будет многое узнать из того, что произошло после 1890 года, но сейчас не время было говорить об этом.
— Я предлагаю отправиться в холмы, — сказал он. — Нам необходимо узнать, что там за растительность и каким образом ее можно использовать. Кроме того, вдруг там есть какие-нибудь твердые камни, ну хотя бы кремень. Мы могли бы обзавестись оружием. Этот парень из каменного века, должно быть, хорошо знаком с техникой обработки камня. Он и нас мог бы обучить.
Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка лет семи с темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она трогательно смотрела на Бартона, который спросил ее на двадцати языках, есть ли поблизости кто-либо из ее родственников. Она отвечала на незнакомом никому из присутствующих языке. Члены группы перепробовали все известные им языки — почти все европейские и многие афроазиатские — но все тщетно.
Когда Фригейт, немного знавший валлийский, а также шотландский языки, заговорил с нею, глазенки девчушки расширились, и она помрачнела. Казалось, что слова Фригейта чем-то ей знакомы или напоминают что-то, но не в такой степени, чтобы она могла что-либо понять.
— Судя по всему, — наконец произнес Фригейт, выпрямляясь, — она из древних кельтов. Вы заметили, что в ее словах часто повторяется что-то похожее на «гвиневра»? Может быть, это ее имя?
— Мы обучим ее английскому! — твердо произнес Бартон. — И с этого мгновения будем звать Гвиневрой.
Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но не пыталась освободиться. Этот плач, очевидно, был вызван облегчением после невыносимого напряжения. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон склонил голову и уткнулся лицом в ее тельце. Ему не хотелось, чтобы другие видели на его глазах слезы.
Когда равнина кончилась и начались холмы, сразу же, как по команде, исчезла низкая трава и пошла густая, жесткая растительность почти до пояса высотой. Здесь росли корабельные сосны и развесистые дубы; тисовые деревья, покрытые наростами, стояли вперемежку с бамбуком, самых разных видов. У некоторых видов тонкие стебли были всего в два фута высотой, но попадались и огромные экземпляры в тридцать-сорок футов. Многие деревья покрывали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и синие цветы.
— Из бамбука можно сделать древки для копий, — сказал Бартон, — водопроводные трубы, корзины. Это отличный материал для постройки домов, изготовления мебели, лодок, древесного угля, из которого можно приготовить порох. А молодые стебли некоторых видов вполне можно употреблять в пищу. Но сейчас нам важнее камни для изготовления орудий, вот тогда мы сможем рубить и обрабатывать древесину.
По мере того, как приближались горы, высота холмов, по которым они взбирались, все более увеличивалась. Они быстро преодолели первые две мили, потом медленно, как гусеницы, тащились еще около восьми миль и уперлись в отвесную гору, сложенную из какой-то темно-синей вулканической породы. По ней были разбросаны огромные бледно-зеленые пятна лишайников. Высоту горы невозможно было точно определить, но Бартон подумал, что он не так уж будет далек от истины, оценив высоту в двадцать тысяч футов. Насколько они могли судить, как нижняя, так и верхняя части горы представляли собой неодолимое препятствие.
— Вы заметили полное отсутствие животных? — спросил Фригейт. — И к тому же ни единого насекомого.
— Сланец! — воскликнул Бартон, подойдя к груде битых камней, и поднял зеленоватый булыжник размером с кулак. — Если его здесь достаточно, то мы сможем изготовить ножи, скребки, наконечники для копий, топоры. А с их помощью построим дома, лодки и многое другое.
— Орудия и оружие надо крепить к деревянным рукояткам, — заметил Фригейт. — Чем же мы воспользуемся в качестве веревки?
— Возможно, человеческой кожей, — ответил Бартон.
