Мир Феликса (СИ) - Мельников Евгений (прочитать книгу TXT) 📗
— Что у тебя в голове? — Спросила она, наблюдая озарение в моих глазах.
Я долго думал над ответом и, наконец, произнес:
— Половина меня и половина тебя.
— Значит…, - она задумалась, но ничуть не смутилась, — два человека в одной голове?
— Да, что-то очень похожее на это.
За обычными выходными последовал не менее обычный понедельник, я пришел на работу с твердой установкой выбросить из головы все случившееся на прошлой неделе и включиться, наконец, в привычный рабочий ритм. Мы изрядно отставали от графика, нужно было каким-то волшебным способом набраться вдохновения и продолжить ставить эксперименты над гриппом. В этом вопросе я, конечно, больше всего рассчитывал на Илью с его умением увлекаться тем, чем положено. Когда я пришел, он уже во всю работал, причем так отрешенно, что даже не заметил моего появления.
— Как рука?
— Хорошо, заживает.
— Прививку сделал?
— Да, все в порядке.
Примерно такой диалог состоялся у нас в середине рабочего дня. В целом весь день он был скуп на общение, я даже хотел спросить, не случилось ли чего, но не стал — мало ли, что могло произойти у человека в личной жизни, при желании он сам поделится со мной. И все же под конец дня Илья порядком меня озадачил. Я посмотрел на часы в районе семи вечера. В тот момент любопытство не оставило меня в покое, и я спросил ненавязчиво:
— На футбол сегодня не идешь?
— Что? — Переспросил он, как будто услышал только обрывок фразы.
— У тебя же тренировка в семь тридцать.
— А, да… Нет, сегодня я, пожалуй, задержусь… Много работы. Да и рука побаливает. — Ответил он.
Это показалось мне, мягко говоря, странным, Илья не пропускал тренировки даже когда ходил со сломанным пальцем на руке, что ему укус собаки… И работать сверх графика было совсем не в его стиле. И, в конце концов, это слово — "пожалуй" — он никогда его не использовал. Я не стал показывать своего удивления, будучи уверенным, что он мне все объяснит, стоит мне задать вопрос. Но к чему демонстрировать свой нездоровый интерес? Я решил: лучше не буду его трогать, иначе это будет выглядеть слишком странно и спровоцирует в нем недоверие.
На следующий день Илья удивил меня еще больше. С утра мы минуты две говорили о работе, и это было в порядке вещей — он рассказал о научной статье, которую начал читать накануне. И все-таки что-то новое было в его манере говорить, в паузах, в мелкой моторике. Самое же странное произошло за обедом. Мы сидели вчетвером: Илья, Лев Петрович, Нина и я. Коллеги вряд ли что-то заметили за разговором — в компании нескольких собеседников Илья всегда был немногословен. Но один факт совершенно точно удивил всех. Я обратил внимание на его поднос: на нем был овощной суп и свекольные котлеты с рисом — ничего мясного — у спортсмена, который каждый день полдничает вареной курицей, принесенной из дома, и уж точно неизменно берет мясо на обед.
— Илья, ты прям поражаешь, — шутливо начал я, — когда это ты стал травоядным?
Лев Петрович лишь тактично улыбнулся, а Нина поддержала:
— И правда, что ты вдруг? Врачи запретили?
Илья задумался на секунду, а после кивнул с кратким "Угу".
— Из-за прививки что ли? — Предположил я.
— Ну да, нельзя мясо есть, пока полный курс не пройду. — Снова предельно кратко ответил он.
Больше я не стал его донимать, "нельзя так нельзя", — подумал я, и мы продолжили разговор, вроде бы, о предстоящей конференции.
После обеда меня снова одолела паранойя, и я начал рыскать в интернете; за несколько минут я узнал все, что было нужно, о прививках от бешенства. Там были слова о запрете алкоголя и даже об ограничении физических нагрузок, но ничего о мясе. Вечером, часов в восемь, когда Илья бывает на работе только в редких случаях экстренной необходимости, я продолжал наблюдать за ним — теперь я, словно камера наблюдения, почти безотрывно смотрел на его затылок. Он стоял у лабораторного стола и рассматривал нечто через микроскоп. Работая с моделью на компьютере, я не переставал наблюдать за ним, я внимательно следил за каждым его движением. Мне показалось странным, что он рассматривает чашку Петри, наполненную кровью. Я не знаю, чем он занимался в тот момент, но точно не ставил опыты над гриппом. Я долго думал, о чем с ним поговорить, чтобы узнать больше о его состоянии — чтобы оправдать или развеять мою тревогу.
— Скоро лето… Илья, ты уже решил, как проведешь отпуск? — Неказисто начал я.
Он ответил не сразу, но кратко и четко:
— Нет, еще не думал.
— Понятно… — Я хотел, чтобы моя пауза выглядела естественной, но внутри меня напряжение неумолимо росло, и пульс ускорялся. — А знаешь, кого я тут встретил? — Мне показалось, что голос мой дрогнул на последнем слове.
— Кого? — С безразличием спросил Илья.
— Помнишь Пинчука?
— Антона?
— Да. — Тут я практически подавился воздухом. — Недавно вернулся из командировки…, в США…
— Ясно. Вот бы его повидать.
Теперь молчание было напряжено до предела — возможно, только с моей стороны. Вряд ли Илья испытывал то же самое, он по-прежнему стоял ко мне спиной и работал с образцами. Я же смотрел на него безотрывно с обнаженным удивлением. Если бы он вдруг обернулся, то, наверное, сразу понял бы мои мысли, увидев мой пронзительный, лишенный всякого контроля взгляд.
Илья не знал Антона Пинчука — Антон ушел за два месяца до его появления. Сомнений больше не оставалось: это был не он, передо мной стоял Феликс Грин.
3. Инкубация
3. ИНКУБАЦИЯ
Я шел домой словно зомби — медленно, шатко и как будто бесцельно. Произошло невероятное — то, чего я боялся в своей подкорке и о чем не мог помыслить: Феликс скопировал свое сознание целиком в культуру вируса, он правда это сделал… Ильи больше нет. Мне нужно было решить, что с этим делать и как поступить, но я даже не мог настроиться на волну размышлений. "Что тут вообще можно сделать? Такого нет ни в одном справочнике… Нужно всем рассказать. Бред. Кто мне поверит… Нужно каким-то образом вывести его на чистую воду… Интересно, что он сам собирается делать…" С этими мыслями я провел весь вечер и всю ночь. Я начал засыпать, когда солнце подкралось к горизонту, и небо посветлело.
Я проснулся в таком состоянии, будто и не спал вовсе — как будто меня просто ударили по голове во время размышлений. С первых секунд я начал думать о Феликсе, и, поскольку мозг еще не включился в работу, мысли заторможенно крутились вокруг одной точки. Мой мир слишком резко изменился, в такие моменты даже мысль идёт с осторожностью; уже не понятно, что возможно, а что нет, законы мира рухнули, все правила приходится выстраивать заново. "Продолжу наблюдать за ним", — к такому решению я пришел, пока чистил зубы.
Встретив Илью в НИИ, я старался вести себя естественно: как обычно, поздоровался, поинтересовался, как его рука. Но, чем дальше, тем становилось сложнее. Он проявлял себя постоянно, я тихо поражался тому, как коллеги не замечали его странностей. Неужели никто из них не знал Илью? Как он говорил, о чем говорил, чем занимался на работе — это был другой человек!
По пути на обед мы ехали в лифте вдвоем, там я в очередной раз задал ему простой вопрос, чтобы проследить за его реакцией:
— Как у вас с Яной дела?
И тут ко мне пришла мысль, что, быть может, я все перепутал, что с Ильей все в порядке и что он знал Антона Пинчука, и в остальном… Что если я ошибся…
— Ты все понял, не так ли? — Вдруг я услышал его ответ. — Ты знаешь, кто я.
И тут я опешил. Почти не раздумывая, я продавил кнопку остановки, и лифт встал. Мои мысли, казалось, разбросало по его холодным стенам. Я не мог произнести ни слова.
— Ты не представляешь, каково это… — Продолжил он. — Я сижу у себя дома, с электромагнитным шлемом на голове, и вдруг теряю рассудок, состояние как после общего наркоза, прихожу в себя и вижу: я на кухне в незнакомой квартире, склоняюсь над тарелкой борща. Незнакомая женщина о чем-то меня спрашивает, а я не знаю, что ответить. Через несколько минут, как-то освоившись, я начинаю буквально рыться в памяти, окружающая обстановка помогает мне. Смотрю на эту женщину и понимаю, что она моя мать — открываются картины из детства — какой-то праздник, семейный ужин, отец, затем дальше по ассоциациям: рыбалка, сельский дом у речки, первый раз за рулем; вспоминаю какую-то квартиру, очевидно, не эту — там бабушка с дедушкой, собака — немецкая овчарка…, моя сестра, потом школа, друзья, футбол, соревнования, награды — видимо, там были сильные впечатления. Нашел свою комнату: компьютер, книги, серые обои; начал вспоминать университет. Воспоминания приходили сначала самые давние, затем появились более свежие: вспомнил свою девушку, потом узнал, что я с ней до сих пор…, красивая. — Похоже, Феликс получил долгожданную возможность выговориться и рассказать кому-то о своем уникальном опыте. Но я слушал его как будто под водой, в голове никак не укладывалась эта немыслимая история, в которую я, казалось бы, уже сам поверил.
