Научно-фантастические рассказы американских писателей - Годвин Том (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗

Выскочив за ограду, он остановился и облегченно вздохнул, словно человек, вырвавшийся из леденящих объятий океана и еще не вполне пришедший в себя от смертельного испуга.

— Хэлло, Чарли!

Мистер Андерхил круто обернулся. На самой верхушке металлической спусковой горки сидел мальчик лет девяти и приветственно махал рукой,

— Хэлло, Чарли!

Мистер Чарльз Андерхил машинально махнул ему в ответ. “Однако я совсем не знаю его, — тут же подумал он. — Почему он зовет меня Чарли?”

В серых сумерках незнакомый малыш продолжал улыбаться ему, пока вдруг вопящая орава детей не столкнула его вниз и с визгом и гиканьем не увлекла с собой. Ошеломленный Андерхил стоял и смотрел. Площадка казалась огромной фабрикой боли и страданий. Простояв у ограды даже целых полчаса, вы не нашли бы здесь ни одного детского лица, которое не было бы искажено гримасой вопля, не побагровело бы от злобы, не побелело бы от страха. Да, это было именно так. Кто сказал, что детство — самая счастливая пора в жизни человека? Нет, это — самая страшная, самая жестокая пора варварства, когда даже полиция бессильна защитить вас, а ваши родители слишком заняты собой и своим недосягаемым и непонятным для вас миром. Будь это в его власти — мистер Андерхил коснулся рукой холодных прутьев решетки, — он повесил бы здесь только одну надпись: “Юные торквемады”. [3]

Но кто же тот мальчик, окликнувший его? Отдаленно он кого-то напоминал, какого-то старого друга или знакомого. Должно быть, он сын преуспевающего бизнесмена, благополучно нажившего на склоне лет язву желудка.

“Так, значит, вот где будет играть мой Джимми”, — подумал мистер Андерхил.

В передней, повесив шляпу и, как обычно, рассеянно взглянув в мутное зеркало на свое вытянутое и расплывчатое отражение, мистер Андерхил вдруг почувствовал озноб и усталость, и, когда навстречу ему вышла сестра, а за ней, мягко ступая ножками, бесшумно, словно мышонок, выбежал Джимми, мистер Андерхил был менее приветлив с ними, чем обычно. Сынишка как всегда забрался к нему на плечи и начал свою любимую игру в “короля гор”. А мистер Андерхил, сосредоточенно глядя на кончик сигары, которую никак не мог раскурить, откашлялся и сказал:

— Я думал о детской площадке, Кэрол.

— Завтра я отведу туда Джима.

— Отведешь Джима? На площадку? Ты действительно решила?

Все возмутилось в нем при этой мысли. Воспоминания о площадке — даже все ее запахи — были слишком свежи в его памяти! Царапины, ссадины, разбитые носы… Там, как в кабинете зубного врача, самый воздух напоен болью и страхом. А этот ужасный топот множества бегущих ног, а копошащиеся в пыли дети — и ведь он всего лишь какую-то секунду пробыл там, погнавшись за унесенной ветром газетой! Как испугало, потрясло его все это!

— Ты против того, чтобы я отвела его туда?

— Да ты-то видела эту площадку? — И мистер Андерхил вдруг в замешательстве умолк. — Черт возьми, Кэрол, я хотел сказать, видела ли ты детей, что играют на ней? Да ведь это же банда живодеров!

— Это все — дети из приличных семей.

— Ио они толкаются и дерутся, как настоящие гестаповцы! — промолвил Андерхил. — Это все равно что отвести Джима на мельницу и сунуть головой в жернова. При одной только мысли, что Джим должен играть на этой живодерне, у меня кровь стынет в жилах!

— Ты прекрасно знаешь, что это — самая приличная детская площадка поблизости.

— Мне безразлично, какая она. Я знаю, что никаких других игрушек, кроме палок, биток и духовых ружей, я там не видел. К концу первого же дня от Джима останутся рожки да ножки. Он будет изжарен живьем, как новогодний поросенок!

— Ты преувеличиваешь.

— Нисколько, я говорю совершенно серьезно.

— Но не можешь же ты лишить Джимми его детства. Он должен пройти через это. Ну и что же, если его немножко поколотят и он сам поколотит других. Ведь это же мальчишки! Они все таковы.

— Мне не нравятся такие мальчишки.

— Но ведь это — самая счастливая пора их детства!

— Чепуха. Когда-то я с тоской и сожалением вспоминал о детстве. Но теперь я вижу, что был сентиментальным дураком. Этот сумасшедший визг и беготня, напоминающие кошмарный сон, и возвращение домой, когда ты весь с головы до ног пропитан страхом. Если бы мне только удалось уберечь Джима от этого!

— Неразумно и, слава богу, невозможно.

— Говорю тебе, что я и близко не подпущу его туда. Пусть лучше растет отшельником.

— Чарли!..

— Да, да! Посмотрела бы ты на этих маленьких зверей! Джим — мой сын, не так ли? Он мой сын, а не твой, запомни! — Мистер Андерхил чувствовал, как хрупкие слабенькие ножки сына обхватывают его шею, а нежные пальчики копошатся в его волосах. — Я не отдам его на эту живодерню.

— В таком случае ему придется пройти через это в школе. Лучше пусть привыкает сейчас, пока ему всего три года.

— Я уже думал об этом, — мистер Андерхил крепко сжал ножки сына, свисающие с его плеч, как две толстенькие теплые колбаски. — Я, возможно, даже пойду на то, чтобы взять для Джима частного репетитора…

— Чарльз!..

Они обедали молча. После обеда сестра ушла в кухню мыть посуду, а мистер Андерхил, взяв сына, пошел погулять.

Путь их лежал мимо детской площадки, освещенной теперь мутным светом вечерних фонарей. Был прохладный сентябрьский вечер, один из тех, когда в воздухе уже чувствуется сухой пряный запах осени. Еще неделя — и дети будут собраны в школы, словно сухая листва с полей, чтобы запылать там новым, ярким пламенем, и всю их шумную энергию постараются тогда направить на более разумные цели. Однако и после школы они будут приходить сюда, чтобы снова, как одержимые, носиться по площадке, словно метательные снаряды, пущенные невидимой рукой, будут натыкаться друг на друга и взрываться, и каждое такое миниатюрное сражение будет оставлять после себя след боли и страданий.

— Хочу туда, — вдруг промолвил маленький Джимми, уткнувшись лицом в ограду парка, глядя, как не успевшие еще разойтись по домам дети в бешеном беге сталкиваются друг с другом и разлетаются прочь.

— Нет, Джим, нет, ты не хочешь туда!

— Хочу играть, — упрямо повторил Джим, и глазенки его засверкали, когда он увидел, как большой мальчик ударил мальчика поменьше, а тот в свою очередь дал пинка совсем крошечному малышу.

— Папа, хочу играть!..

— Идем, Джим. Ты никогда не будешь там, пока в моих силах помешать этому! — И мистер Андерхил еще крепче сжал ручонку сына.

— Хочу играть! — уже захныкал Джимми. Глаза его наполнились слезами и стали похожи на мокрые мутные пятна, а лицо покраснело и искривилось гримасой плача.

Услышав плач, дети за оградой остановились, и лица их повернулись к отцу и сыну. Ужасное чувство охватило мистера Андерхила. Ему показалось, что он у решетки вольера, а за ней — острые хищные морды лис, оторвавшихся на секунду от лежащего перед ними пушистого и беспомощного тельца растерзанного зайчонка: злобный блеск зелено-желтых глаз, острые хищные морды, растерзанные вороты рубах и огрубевшая кожа рук, покрытых не поджившими еще ссадинами, следами недавних драк. Он слышал дыхание, пахнущее лакричными леденцами и мятой и еще чем-то приторно-сладким, от чего тошнота подкатывала к горлу. А над всем этим тяжкой завесой висел запах горчичных припарок — словно кто-то страдающий простудой слишком рано поднялся с постели — и густой запах камфарного спирта, смешанный с запахом пота.

Все эти отвратительные, гнетущие запахи грифельной доски, мела, мокрой губки, существующие в действительности или воображаемые, на мгновение воскресили давно забытые воспоминания. Рты детей были набиты леденцами, а из хищно раздувающихся ноздрей их сопящих носов текла отвратительная зеленовато-желтая жидкость. Боже мой, боже мой!

Дети увидели Джима. Новичок! Они молча разглядывали его, а, когда он захныкал громче и мистер Андерхил был вынужден насильно оторвать его от решетки и упирающегося, ставшего тяжелым, как куль с песком, потащить за собой, дети молча проводили их взглядом. Андерхилу вдруг захотелось обернуться, пригрозить им кулаком, закричать: