ProМетро - Овчинников Олег Вячеславович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Паша падает снова.
Он большой и сильный, он горрраздо сильнее Глагла, но ему обязательно надо видеть, чтобы драться. Глаглу не надо, ему достаточно чувствовать. И Глагл сосредотачивается, чтобы лучше чувствовать.
И бьет снова, метясь точно в жужелицу, но Паша отклоняется в сторону – случайно, конечно, случайно – и тоже бьет – необычно, совсем без размаха, но очень сильно, – а Глагл ловко приседает, и Пашин кулак лишь слегка касается гребня. Глагл быстро, не давая опомниться, бьет по трипкошу, потом снова в жужелицу, со всей силы. Паша снова на полу, он хрипит «Лида, ты зд… », когда Глагл наступает ему на горло.
Здесь она, здесь. Пока здесь. Но уже недолго осталось, сейчас, надо только…
Из-за Пашиного хрипа Глаглу приходится говорить громче. Чтобы быть услышанным.
– Ласковый Ми! Пожалуйста! Ты такой добрый… Прошу тебя, одно чудо всего… не ради всех, ради меня… Пожалуйста! Я знаю, я слушал старого Ауэрмана, его пррроповеди. И я знаю… Ты хороший, ты принял на себя наши грехи – и все равно вознесся на небеса. А потом вернулся вместе с поездом, чтобы учить нас, как жить пррравильно. Я люблю тебя, Ласковый Ми, и я прошу тебя… – Глагл почувствовал, как глаз наполняется слезами. Ему не было стыдно. – Я прошу, вознесись еще раз! Пожалуйста! Вознесись просто так, без ничего, а грехи людские… Грехи, если хочешь, оставь мне, я смогу… Ты не смотри, что я пока не очень большой и не слишком умный, я смогу… А ты побудь там, наверху… ты же, наверное, соскучился… Только возьми с собой ее, Лиду… Пожалуйста! Она должна быть там… Я не всегда умею говорить пррравильно, но… Посмотри, какие у нее глаза! Ты же видишь, она слишком хорошая, чтобы быть тут… Тут плохо для нее, поэтому, пожалуйста…
Глагл больше не мог говорить, мешал комок в горле, поэтому он просто запел. Запел вознесенскую молитву.
«На трибууунах станооовится тиии… »
Глагл не запомнил, что было дальше. У Паши оказались слишком твердые ноги.
Кажется, он несколько раз пытался подняться на ноги, а потом перестал пытаться и только корчился на полу, прикрывая поочередно голову, ребра, самость… Кажется, он что-то кричал… Нет, он что-то вопил-без-слов, только его никто не слушал… Но все-таки, какие у него ноги!
Нечеловечески твердые…
… Глагл бежит изо всех сил, не разбирая дороги и не желая ее разбирать. Он натыкается на стены, не замечает поворотов, чего с ним никогда не случалось раньше. Два или. три раза он падает, но встает и бежит дальше. Предплечье его слабой руки разодрано чуть не до кости, но Глагл не чувствует боли. Он только боится опоздать.
Он думает… Да что там – он знает, что бежать быстрее просто не может. Но далекий поезд гудит в третий раз, и вдруг выясняется – может. И он бежит…
И все равно опаздывает.
Поезд не гудит больше, наверное, он тоже плохо умеет считать после трех. Поезд уходит. Он еще виден, и Глаглу даже кажется вначале, что он успевает… успеет, если сможет еще чуть-чуть… и он старается…
Но там, в месте, куда приходил поезд, так много лишнего теперь… Глагл цепляется ногой за чью-то руку и падает, прямо на груду мягких и твердых тел. Тела стонут и пытаются отползти в сторону, а некоторые – не пытаются, уже не стонут… Глагл смотрит вслед удаляющемуся поезду, который уже не догнать, и понимает, что навсегда потерял ее, девушку с бессмысленным именем Лида и зелеными глазами… И не только ее. Одно тело, на которое Глагл нечаянно наступил коленом, всхлипывает и переворачивается на спину, и Глагл машинально отмечает, что перед ним – самка, и он даже, кажется, знает, какая именно. Он видит ее тело в убывающем свете поезда и испытывает неясное чувство, а потом ее рука, до этого прикрывающая лицо, падает в сторону, и он… Он перестает верить тому, что видит. Запрещает себе верить… Потому что ее лицо, особенно сейчас, когда оно все изрезано и покрыто коростой запекшейся крови… Да даже если убрать все эти шрамы и порезы, если смыть всю кровь, то все равно оно, это лицо… Его не плохо-видеть, его просто невозможно видеть! Поэтому Глагл закрывает глаз и проверяет, как обычно, на ощупь, Станка, Станочка, плачет, и он кладет ей руки на нижнюю грудь, А-а, шелестит она, А-а-ю-и-а-а, когда он кладет ей руки на верхнюю грудь и окончательно понимает, что это она, потому что ни у кого больше такого нет, и шепчет: «Я тоже… Я тоже люблю тебя… Станка… », а руки сами ползут еще выше, туда, где шея, туда, где кончается крррасота, но еще не начинается уррродство, и пальцы Глагла касаются шеи, нежно, самыми кончиками, и Глагл плачет, и Станка сначала тоже плачет, но очень скоро затихает, успокаивается, и тогда Глагл открывает глаз и, хотя ее лица уже совсем не видно, он улыбается, потому что понимает, что у каждого есть свой собственный путь, и все идет своим чередом, а значит, все идет пррравильно… Все пррравильно… Все идет… Все…
«Ах, почему наше чувство красоты не мутировало вместе с нами? » – успел подумать Женя перед самым пробуждением.
Потом зевнул и звонко клацнул стальными челюстями.
