На берегах тумана - Чешко Федор Федорович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Как ни мечталось парню поскорее забраться под одеяло, а все-таки силен был соблазн прокрасться к Рюни — только на миг, только поглядеть на спящую девушку. Однако он сумел удержаться, пройти мимо заманчивой двери. Не ровен час, Сатимэ прекратит возиться на кухне (ему небось тоже в постель хочется), выйдет, заметит — что подумает? Особенно после недавнего разговора...
Поглощенный борьбой с искушением, Нор не слишком следил, куда ставит ноги, а поэтому, перешагнув порог своей комнаты, споткнулся о стоящий около двери стул. Стул опрокинулся, парень едва удержался на ногах и пространно высказался о недоумках, ставящих мебель куда попало. Шума получилось достаточно, чтобы спящий в комнате человек вскинулся с кровати, ошалело закрутил головой: где, кто?
Коптящий фитиль лампадки давал не слишком-то много света, но лицо нового охранника дядюшки Лима различалось весьма явственно. И оказался этот новый охранник не кем иным, как Задумчивым Крабом Крело — единственным соседом Нора по школьной Келье Второго года.
Несколько мгновений они молча таращились друг на друга. Потом Нор, справившись с изумлением, нагнулся за опрокинутым стулом, а Крело окончательно уверился, что причиной пробуждения был не грабительский налет и, значит, можно оставить в покое рукоять спрятанного под подушкой кинжала.
— А я думал, будто ты в Школе! — Нор улыбнулся бывшему соученику. — А ты, оказывается, здесь... Почему? Крело тоже улыбнулся, но как-то вяло.
— Из-за тебя, — хрипло сказал он. — Решили, что я тоже способен... В общем, что ненадежный. Учитель у нас с тобой один был — поэтому...
Нор вытаращил глаза:
— Так ведь он всех первогодков наставлял! Что ж это, начальство школьное вконец умом обносилось?!
— Да я, в общем, сам виноват. Сказал Поксэ, что из него Учитель, как из собачьего хвоста молоток. Он, стало быть, запомнил и сквитался, не побрезговал.
Крело заворочался, спустил на пол босые ноги. Нор сел рядом, неловко пряча за спиной увечную руку. Спать расхотелось. Многовато неожиданностей навалилось на парня, да и Задумчивый Краб показался странным. То ли не слишком рад встрече, то ли вину какую-то за собой знает.
— Там, возле Прорвы, это я тебя... Ну, по голове... — вдруг выговорил Крело, и Нор облегченно вздохнул: вот почему школьный приятель в глаза глянуть боится!
А Крело продолжал:
— Рюни твоя, когда до Каменных Ворот добралась, такого Учителю в уши натолкала... Что, дескать, вместо тебя хочет родине послужить, что хочет такой стать, какой была Карранская Отроковица. Старик аж носом пошмыгивал, слушая. Ну и добилась... Учил он ее, разрешение на сталь выпросил... Когда она удрала, мы с ним не сразу догадались, а потом погнались, да поздно. Решили вблизи Прорвы ждать: может, думаем, опамятует, вернется? Ну, стало быть, и дождались... Ты прости за удар. Узнать-то тебя узнали, но замыслы Ветров только им одним ведомы — может, какой-нибудь бес тобой прикинулся... Может, ты ее не спасать несешь, а место ищешь, где б отобедать? Вот... Потом торопились дотащить вас в гарнизон к лекарю, чтоб привел в чувство, полечил. А пока лекарь хлопотал, кто-то успел известить орденского надзирателя. Ну и сам понимаешь...
Он запнулся, искоса глянул на молчаливого Нора, потом спросил с неожиданной тоской в голосе:
— Скажи, тебя уже совсем выпустили? Раз выпустили, стало быть, ты не идиот, да?
Вопрос как-то неприятно резанул слух, тон соученика был нехорош, поэтому Нор лишь плечом дернул вместо ответа. Да и что мог сказать изувеченный парень, отпущенный на волю сперва Прорвой, а после — Орденом? Что сам не понимает своей судьбы?
На следующий день Нору не пришлось изнуряться работой. Во-первых, он проспал. То ли почтенный Лим не смог добудиться своего вновь объявившегося работника, то ли, жалея, не стал и пробовать — во всяком случае, когда парень подхватился с постели, за окном уже налилось светом позднее утро.
Крело, конечно, давным-давно занимался делами, комната Рюни была пуста, и весь жилой этаж будто вымер. Только в маленькой хозяйской кухоньке еще возилась госпожа Сатимэ. Заметив Нора, она тут же сунула ему ячменный хлебец и копченую треску (эта самая треска до безобразия походила на нее сухостью, худобой и застывшим на криворотой морде выражением тоскливого скептицизма).
— Молоко на столе, — буркнула хозяйка. — Хочешь — подогрей, а не хочешь, так и не надо. Поевши, ступай вниз к Лиму, он тебе поручение хочет дать.
Она торопилась окончить свою возню и уйти — ее явно пугала левая рука парня. Впрочем, его это не обидело. Все недостатки госпожи Сатимэ, по мнению Нора, искупались тем, что она произвела на свет свою дочь.
Треска, хлебец и ковш молока не способны надолго задержать хорошо выспавшегося подростка. Тем более, когда рядом никого нет, а значит, можно пренебречь всякими церемонными условностями (именно к этой категории причислил Нор глупое требование Свода Приличий не набивать полный рот, не чавкать и есть сидя). Так что в общий зал парень спустился прежде, чем успел дожевать. Зал не был полон, но и не пустовал — для этого времени посетителей собралось довольно много. Публика выглядела прилично (не то что вечерняя шантрапа), все спешили, и у сновавшей между столиками Рюни не было ни единого свободного мига.
Да, Рюни сновала между столиками, причем весьма шустро. С первого взгляда Нору показалось, будто она похудела (правда, «похудела» обычно говорят о полненьких, а Рюни больше подошло бы слово «отощала»). И еще показалось Нору, что девушка очень бледна; что лоб ее повязан широкой узорной лентой вовсе не красоты ради. Но даже если почтеннейший Лим принимал желаемое за истину, когда утверждал, будто дочка его поправилась, то все равно удержать в постели эту самую дочку не под силу и всемогущим.
Нор не успел подойти к ней. Девушка заметила его, улыбнулась издали, даже рукой помахала, но не более того. В общем, это понятно: работы не много, однако делать ее нужно быстро; нужно удерживать в уме, кому что и сколько с кого... Сатимэ, конечно, как обычно, старался сам везде успеть, только ведь вдвоем всегда получается лучше, чем в одиночку. Так что Рюни совершенно правильно поступает — отвлекаться ей сейчас не нужно. А вот Нор на ее месте поступил бы неправильно... Но, может, почтеннейший кабатчик не только его, а и дочку свою уговорил дожидаться шестнадцатилетия? Или она стесняется подойти и заговорить с одноруким парнем?
Чем дольше Нор размышлял о девичьем поведении, тем сильнее хотелось ему обидеться. К счастью, почтеннейший Лим вовремя отвлек: подозвал и принялся втолковывать свое поручение. Оно оказалось несложным: предстояло отнести обед настоятелю священного Пантеона, а из полученных за провизию денег уплатить смотрителям, чтобы от имени семейства Сатимэ повесили по лампадке перед каждой статуей.
Парень взял корзинку с судками и вышел. Снаружи было гораздо лучше, чем в настоянном на кухонном чаду сумраке таверны. Вчерашняя грязь подсохла, новую многочисленные прохожие пока еще не успели замесить (хотя деловитые хозяйки выплескивали из дверей и окон что попало). Солнце выкарабкалось из-за крыш и простреливало квартал от поворота до поворота. Наступила та краткая дневная пора, когда не знаешь, радоваться ли веселому свету или плеваться при виде всего того, что в другое время скрыто от глаз тенью — отбросы, похабные рисунки на стенах и прочие творения рук, вечно изнывающих от безделья по причине полного отсутствия у их хозяев ума.
Нор старался идти по самой середине улицы: экипажи и всадники на Бродяжьей редкость, а из любого окна запросто может вылететь что-нибудь поопаснее, чем струя помоев. Большинство прохожих рассуждало так же, поэтому ходьба получалась нелегкой: огромная угловатая корзина цеплялась за ноги встречных и обгоняющих; парню постоянно приходилось уворачиваться, проталкиваться, огрызаться... Между прочим, нести увесистый настоятельский обед, не имея возможности сменить руку, тоже оказалось весьма утомительным делом.
