Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр (книги полностью txt) 📗
— Спасибо. Ты молодец, — сказал он Мие. Та улыбнулась, кивнула в ответ. Поправила цветок в волосах. Хрустнув, лопнула перебитая железным бортом лоза. Пятипалый, алый цвет закачался и упал с балки вниз, мимоходом коснувшись предплечья.
Миа и Эви обменялись короткими, звенящими фразами. Весело, должно быть шутка на чужом языке. Эрвин не успел понять. Ирина покраснела — слегка, спрятав лицо за тонкой ладонью. Путь под колесами стал шире, утоптанней. Уже дорога, а не пробитая кое-как тропа. По обочинам — будто два зеленых, рыжеющих на солнце вала. Дорогу берегли, за ней следили, выпалывая упрямый гибкий тростник. А за обочиной — листья, лианы и сучковатые толстые стволы. Зеленый лес, густо усыпанный алым, сияющим цветом созревающей «тари».
Первую делянку проехали через полчаса — просто поляну в лесу. Вначале они услышали музыку — негромкое пенье, мелодичное, тонкое, красивое. Потом увидели людей. Женщины — за плечами корзины, яркие косынки на головах, — собирали цветы, двигаясь вдоль лесной стены — медленно и методично, под ритмичное пенье. Поймать соцветие рукой в кожаной высокой перчатке, оборвать первые листья, повторить. Движения — в такт музыке, плавны и точны, как в танце. Эрвин зачем-то полез проверять пулемет. Потом лес раздался и Эрвин увидел еще и местных мужиков — полдесятка туземцев с крестами на лицах собрались в круг, что-то мастерили на поляне. Винтовки — длинные туземные стволы — рядом, небрежно составлены в пирамиду. Эви окликнула их. Ей помахали рукой — небрежно, не отрываясь. Эрвин оставил в покое пулемет, и сел, откинувшись в кресле.
Дорога стала шире, делянки «тари» попадались все чаше. Их окликали, смотрели, но не задерживали. Приветствовали Эви и Яго, махали Станиславу, ведущему вторую машину. Смотрели на бэху во все глаза — но спокойно, со сдержанным любопытством. Потом их догнал грузовик. Местный, трехосный, убитый в хлам грузовик без кабины, с деревянным ящиком впереди вместо утерянного где-то капота.
За рулем женщина — опять. Эрвин, хмыкнув, припомнив Миины слова и шутки над латинистом. Похоже, баранка у местных и впрямь — чисто женская работа. Туземный грузовик при виде их лихо повернулся на обочине, разметав сено. Пристроился Мие борт в борт. Водительница — уже пожилая, толстая но бойкая до ужаса дама — помахала им рукой, бросив руль на мгновение. Грузовик подпрыгнул на ямке, чуть вильнул, ободрав скулу о броню бэхи. Не похоже, чтобы водительницу это обеспокоило. Некогда было — машины шли рядом, Миа и туземка спешили наговориться, глядя друг на друга и свесившись каждая через свой борт. О чем разговор — непонятно, переводчик хрипел, не поспевая за водопадом из фраз на звонком туземном наречии. Эрвин смахнул его прочь — в последнее время его начали раздражать бесконечные хрипы в ухе. Девчонки засмеялись — вдруг, хором, туземка тыкнула пальцем в Эрвина. Тот пожал плечами — слегка. А смех у Мии мягкий, чуть хриплый, грудной. Полные губы изогнуты, а во взгляде — тоска… Скрипнула турель, Эрвин развернулся на кресле. Грузовик вильнул и умчался прочь, под свист ветра и звонкий смех из кабины. Миа помахала вслед. В зеркале — солнечным зайчиком — мигнуло ее лицо, отразилось печальной, светлой улыбкой.
— Черт, дурью мается девка, — думал Эрвин, отвернувшись и глядя как убегают назад пузатые, гладкие стволы местных деревьев.
Ветер слева принес свежесть, запах тины и зеленого камыша. Они проезжали озеро. Длинный, заросший камышом водоем. Непременный спутник здешней воды — длинношеий ящер оскалился на них, зарычал, повернув к машинам голову на тонкой шее-стебле. Это было странно — Эрвин успел привыкнуть уже, поверил, что родственники морского Чарли здесь добродушны. У берега — вышка, оттуда — сердитый окрик и железный лязг. Часовые вокруг — туземцы, с винтовками на плечах. В полном боевом, и смотрят на Эрвина, не на зверя.
Миа ткнула пальцем на берег, улыбнулась, сказала на местном:
— Харам..
Старший охраны нетерпеливо махнул им рукой: проезжай, мол, давай, в объезд заворачивай.
— Яйца, — пояснила Миа, поймав взглядом Эрвиново недоумение. Ирина кивнула. Эрвин пригляделся — и точно, мелководье все в белых кругах, ярких на фоне зеленой ряски и глины. Яйца и впрямь…
— Мать мою, какая яичница, — оскалился ДаКоста, хлопнув себя по щеке.
— Харам, — ответили ему все разом. Снизу вверх, как дурачку или неместному. Эрвин подкрутил переводчик, нашел в словаре нужное слово. Харам. Договор… Ничего себе… Беха свернула в объезд. Зверь рявкнул им вслед. Начальник охраны мимоходом почесал ему большую, рогатую голову.
«Договорные звери, курца их мать… — думал Эрвин, глядя на эту картину, — тут, похоже, изрядно таких. Вписались к людям, приспособились как-то. Они к людям а люди к ним. Причем в буквальном смысле договорились, разве что без бумаги. Зверье здесь куда умней, чем на земле. Интересно, много таких?»
Эрвин почесал затылок под шляпой, начал считать.
«Длинношеий Чарли. Люди купаются, акул и всяких гадов приманивают, а он их ест. Нам пляж, ему столовая, баш на баш. И добавки из человеческих рук получает, и детки его под охраной, чтоб не дай бог кто не съел маленького. Хорошо устроился, товарищ. Это раз».
Проехали делянку в лесу — полосу расчищенной, черной от влаги земли, посреди зарослей. В конце деловито топал ногами суровый, рогатый зверь, похожий на недавнего «котика». Такой же широкий, приземистый. На шее — костяной гребенчатый воротник. Толстый хвост мел по земле, пахал, взрывая дерн и выворачивая шипами наизнанку пласты чернозема. На глазах Эрвина зверь повернулся, мотнул головой — тяжелой, тоже шипастой, увенчанной тупым рогом. Зацепил куст, напрягся и вырвал его из земли с корнем. Погонщик развалился на шее, уперевшись спиной в костяной воротник. И свистел на дуде зверю в ухо. Ласковый, нежный мотив. Зверюга повела головой, довольно сощурилась, Эрвин загнул палец еще раз.
«Ну, чисто «котик». Муур-зверь. Получается, я зря прогнал того, на поляне. И это два».
Белоголовый орлан хлопнул в воздухе крыльями, скосил на Эрвина черный тяжелый взгляд. Недоволен явно, стервец. Эрвин поправился, загнул еще палец. Три. Орлан клекотнул — удовлетворенно, присел на броню, встопорщив на голове белые перья. Взял сухарь из Ирининых рук.
«И Эвины змеи — четыре. Наверняка, не конец. Этот мир сложнее, чем кажется», — думал Эрвин, задумчиво смотря на зеленый лес, редеющий по обеим сторонам дороги.
Солнце ползло над ними по синему небу — все выше. Начало припекать. Эрвин нахлобучил шляпу потуже, посмотрел на часы — скоро полдень, на марше они три часа. Пот скользнул вниз, струей — по широкой шее. На вороте, белой россыпью — горькая соль. Ирина закрутила косынку вокруг головы. А новенькая синяя парадка на ней за дорогу вытерлась, белые отвороты порыжели от грязи и дорожной пыли. И куртка надорвана по рукаву… Местным хорошо, к их кожанкам грязь не пристает. И бахрома гоняет комаров. Надо будет достать такую Иришке.
Слева — роща. И россыпь камней, под кустами бьется струйкой, звенит ручеек.
«Помыться бы».
Миа развернула руль. Без команды, будто почувствовала Эрвинову мысль. Беха мягко качнулась на рессорах и замерла. Защекотала ноги трава — мягкая, нежная. А вода в ручье ледяная…
Это Эрвин понял уже потом, с маху опрокинув на себя ведро. Ледяная… Такая, что на мгновенье захватило дух. Зато пот смыло, теплый ветер пахнул в лицо, продул легкие влагой и свежестью — приятной, после липкой жары. Рубашка намокла, стянулась, облепив комком торс и руки. Солнце плеснуло в глаза. Из-за спины — мелодичный смех и голоса — звонкий, веселый говор на туземном наречии. Смеялась Эви, показывая пальцем на Эрвина, потом ближайший лес. Миа ответила ей, разведя руками. Тоже весело, но… как то не так. Скосилась на Эрвина, вздохнула украдкой. Ирина спрыгнула из бехи к ним. Все трое заговорили. Весело, на певучем туземном языке. Что-то объясняли Ирине, то и дело смеясь и показывая пальцами на рощу. Эрвин потянулся к уху. И вспомнил, что переводчик он в машине забыл. А девичьи голоса звенели музыкой — певучим, непонятным туземным напевом. У всех, включая Ирину, троих.
