Сержанту никто не звонит - Врочек Шимун (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Потом разобрал вещи. Морковкины — в одну сторону, свои — в другую. Из своих назавтра отобрал солдатскую куртку, рубаху, чулки, бриджи. Все чистое, как на парад.

Деньги, бумаги. «Завещаю своей дочери Анне-Фредерике...» и так далее.

Все, кажется.

А потом я вспомнил, что сказала Марта в день нашей встречи.

Во дворе — бочка, в бочке — вода. В воде закат отражается. И моё лицо заодно.

Cмотрю на себя и думаю — где красивый? Чего она выдумала?

А потом подумал — правильно, наверное. Может с нами, мужчинами, это тоже работает? Мы нужны женщинам, а они — нам. Мужчина постоянно должен доказывать женщине, что она — лучшая в мире. Иначе он не мужчина, а сапожная подошва. Чтобы мы из угловатых, негибких, жестких, туповатых становились такими, как есть — мы должны отдавать.

Это же просто. Если воду не вычерпывать, она уходит. Может, мы тоже пересыхаем, как колодцы?

И тогда, блять, в нас выстрелить надо, чтобы вода появилась?!

Когда совсем стемнело, я поднялся на крыльцо и открыл дверь. А там — она. Вроде как случайно в сенях стоит.

Я на нее смотрю, а она отвернулась. Только... я знаю, что она меня видит. Не глазами, всем телом. И она знает, что я знаю.

Стоим, дыхание друг друга слушаем.

А потом я сделал шаг. И другой. И как-то само собой получилось, что мы стоим рядом, и кажется, что кожа у неё в темноте тихонечко светится.

Прижал к себе. Она затихла и в грудь мне упирается. Лапки мягкие, как у котенка.

Я говорю: привет.

Спящая змея проснулась. Открылись двери лавок, зашумели люди. По пыльной чешуе зацокали каблуки и копыта. Цок, цок, лошадка! И улыбается.

Я посмотрел наверх. Небо в просвете домов чистое, света достаточно.

Перевёл взгляд на лавку портного. Ножницы большие и белые, нитки зеленые. Все четкое и яркое. Отсюда до вывески пятьдесят два шага — я проверял.

Потом задернул занавески, чтобы осталась только узкая щель. Взял стул и устроился у окна. Аркебузу поставил к стене, кувшин с водой — на пол, по левую руку.

И стал ждать.

Потому что однажды просыпаешься ночью, а вокруг темно — и душно, и грохот, и скрип, словно за стеной перетаскивают мебель. А потом, без перехода, гул голосов, который отзывается во всем теле. Только слов не разобрать, словно это кошмарный сон. Одни вибрации, низкие, тяжелые, тягучие, как патока. И этих в голосах звучит тоска и ужас — оттого, что обладатели голосов знают, что им предстоит совершить.

В неясной тревоге, на границе сна и темноты, ты лежишь с открытыми глазами и чего-то ждешь. Кажется, вечером ты поругался с женой из-за ерунды — сейчас даже не можешь вспомнить, из-за чего именно — но заснул ты не в спальне, а на кушетке в гостиной, где спал не раздеваясь и даже не сняв сапоги. Ты лежишь и слушаешь, как в груди отзываются зловещие тамтамы. А за стеной идут люди с тягучими голосами и глаза у них пустые, как у ящериц.

А потом — крик. Который хлыстом бьет по нервам. И ты вскакиваешь на ноги, словно тебя обожгло. Чувствуешь, как сжимается тело, словно от невыносимой боли. И понимаешь, что это кричит твоя жена.

Ничего. Все в порядке. На мгновение я закрыл глаза, пытаясь унять дрожь. Сердце колотится, словно заячий хвост. Ладони взмокли. Аркебуза кажется тяжелой и неуклюжей, как бревно.

Я открыл глаза, прицелился в катушку зеленых ниток. Потом плавно повел ствол аркебузы вниз...

Черная спина.

Я задержал дыхание и нажал на спуск. Привычное: вжжжж. Искры. Бух! Грохот. Толчок в плечо. Ствол аркебузы дергается вверх и вправо. Серый дым. В ушах — звон. Черт, не вижу! Черная спина медленно-медленно покачнулась... падает. Вокруг лица, на них — удивление. Пауза. А потом со всех сторон — крики. «Князя убили! Князя!» Убили? Правда?! Черт, нельзя посмотреть.

Я отпускаю аркебузу — она стукается о пол. Встаю и иду к двери. Меня шатает. В ушах — звон, лицо горит, как обожженное.

Крики за стеной становятся громче. Звон железа. Команды. Опять крики.

«Там он был! Там! Наверху!»

Я быстрым шагом выхожу из комнаты. Миную двери соседей. Прыгаю по лестнице через две ступеньки.

Когда оказываюсь внизу, входная дверь распахивается. Лица, шляпы, шпаги... Почти не глядя, разряжаю туда один из пистолетов. Дым. Крики. Я поворачиваюсь к двери спиной и перехожу на быстрый шаг. Иду вглубь дома. На ходу достаю патрон, скусываю и перезаряжаю пистолет. Руки подрагивают. Часть пороха просыпается мимо.

Плечом открываю дверь и протискиваюсь внутрь. Это столовая. Все семейство Йохана в сборе. Он широкий, с черной бородой. Смотрит на меня с недоумением. В дюйме от его рта застыла ложка.

Я достаю шомпол. Продолжая идти, вставляю его в ствол. Раз, два, три! Готово. Беру шомпол в зубы и так, с ним в зубах, киваю Йохану. Здоровый детина справа от меня шумно глотает. Сын, наверное.

Позади меня страшный грохот.

Наощупь достаю пулю. Пыжа у меня нет, но пуля завернута в бумагу. После нескольких ударов шомполом пистолет заряжен. Иду.

Прохожу следующую комнату. В ней — две лавки и кресло с красной обивкой. Здесь Йохан встречается с приказчиками. А вот и то, что мне нужно.

Чёрный ход.

Открываю дверь и выхожу на улицу. Смотрю налево, направо. Ничего подозрительного. Сюда погоня еще не добралась. Убираю пистолет за пояс. Поправляю шляпу и кружева. Вперед!

Я написал: Завещаю своей дочери Анне Фредерике, все свои титулы и имущество.

Девочка моя любимая. Красавица. Муравьишка. Обезъянка. Возможно, мы с тобой больше никогда не увидимся. Поэтому знай, что я тебя люблю. Как любил и всегда буду любить твою маму. Надеюсь, мы встретимся с ней на небесах. Не знаю, достоин ли я этого. Но это уже не так важно. Главное, что теперь все будет хорошо. Я знаю. Расти большой и слушайся тету Марту. Она хороший человек. С любовью. Твой папа.

Вот как надо было написать.

А я написал: морковка, нашу маму убили. И я этих уродов собираюсь похоронить.

— Идущие на смерть приветствуют тебя!

Я медленно шел по кругу, держа ловца в центре, и песок, налитый солнцем песок арены скрипел под ногами. В правой руке я держал короткий широкий, слегка загнутый меч, время от времени пытаясь попасть зайчиком в глаза противнику, но тот был старым бойцом, и на уловку не попадался... Небольшой прямоугольный щит прикрывал левую половину моего тела от внезапного удара — не то чтобы уж очень прикрывал, и уж точно не половину, но... Ударить меня в сердце еще никому не удавалось.