Петлистые времена (Повести. Рассказы) - Лукина Любовь Александровна (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Вот он — шанс!
Не теряя ни секунды, дон Жуан натянул первое попавшееся тело и вылетел из каптерки. Сердце, запущенное с ходу на полные обороты, прыгало и давало перебои. Протаранив толпу брызнувших врассыпную теней, он уперся в тяжелый нос ладьи и оттолкнулся ногами от берега. У него еще хватило сил перевалиться через борт, после чего сознание покинуло дона Жуана.
Покачиваясь, ладья выплыла на середину Ахерона и растворилась в блеклом тумане. Там ее подхватило течение и, развернув, увлекло в одну из не упомянутых Данте и тем не менее многочисленных проток.
Разговор, вырвавший дона Жуана из забытья, велся на родном языке Фрола Скобеева. Говорили об обнаженных женщинах.
Он открыл глаза и тут же зажмурил их — после четырехсот лет мрака солнце показалось ему особенно ярким. Шумела вода. Он лежал на палубе и над ним склонялись загорелые лица людей. Над бортом покачивалась на шлюп-балке ладья Харона.
— Как вы себя чувствуете? — судя по всему, к нему обращался капитан корабля.
— Спасибо… Хорошо… — услышал дон Жуан свой слабый голос. Услышал — и ужаснулся. Понимая уже, что случилось непоправимое, он рывком поднял край простыни, которой был прикрыт, и легкая ткань выскользнула из его внезапно ослабевших пальцев.
Там, в каптерке, он впопыхах напялил женское тело! Молодое. Красивое. И все-таки женское.
— Кто вы такая? Как вас зовут?
Но дон Жуан уже взял себя в руки.
— Жанна, — глухо сказал он. — Жанна… — и чуть было не добавил «Тенорьо».
— Гермоген, — выговорил он наконец, вспомнив наиболее заковыристое ругательство Фрола. — Жанна Гермоген.
В восьмом круге амнистированных построили под обрывом и после поверки передали новому конвоиру — черному крылатому бесу по кличке Тормошило, созданию мрачному и настроенному откровенно садистски.
— Кто отстанет или с ноги собьется, — сразу же предупредил он, — буду купать на пятом мосту! Шагом… арш!
Колонна голых чумазых душ двинулась вдоль скальной стены. Бушлатики на амнистированных сгорели еще на марше через город Дит, где из каменных гробниц с воем рвалось прозрачное высокотемпературное пламя.
Мрачный Тормошило подождал, когда колонна пройдет мимо полностью, затем с треском развернул нетопырьи крылья и, перехватив поудобнее черный от смолы багор, прянул ввысь.
Фрол Скобеев шел, не сбиваясь с ноги, правильно держа дистанцию и все более утверждаясь в мысли, что второй круг, в котором он отмотал без малого пятерик, — далеко не самое жуткое место в преисподней. А навстречу этапу уже лезли из мрака глыбастые чугунные скалы Злых Щелей.
Додумались начальнички: православных — в Чистилище! Что хотят — то творят…
— Эх, Ваня… — тихонько вздохнул Фрол.
— Разговорчики! — немедленно проскрежетало над головой и шорох перепончатых крыльев унесся к хвосту колонны.
Вскоре они достигли обещанного пятого моста. Внизу побулькивала черно-зеркальная смола, из которой то здесь, то там всплывал взяточник и тут же опрометью уходил на дно, страшась угодить под багор какого-нибудь беса-загребалы. Тянуло жаром.
— Стой! — взвизгнуло сверху. Колонна стала.
— Ты что же, нарочно надо мной издеваешься? — истерически вопил Тормошило. — Ты уже который раз споткнулся, гад?
Затрещали крылья, мелькнул острый крюк багра и сосед Фрола, подхваченный под плечо, взмыл из строя. Трепеща перепонками, Тормошило завис над черно-зеркальной гладью и дважды макнул провинившегося в смолу.
— В строй!
Черная, как негр, душа, подвывая от боли, вскарабкалась на мост и заняла свое место.
— Продолжать движение! — с ненавистью скомандовал Тормошило и спланировал на основание одной из опор, где, свесив копыта, сидел еще один бес-загребала по кличке Собачий Зуд.
— Зря ты… — равнодушно заметил он опустившемуся рядом Тормошиле. — Амнистированных все-таки в смолу кунать не положено. Смотри, нагорит…
— С ними иначе нельзя, — отвечал ему нервный Тормошило. — Им поблажку дай — роги отвернут в два счета… А что, Хвостач здесь?
— В город полетел, — отозвался Собачий Зуд, притапливая багром высунувшуюся из смолы грешную голову. — Насчет дегтя…
Тормошило насупился.
— Скурвился Хвостач, — мрачно сообщил он. — Как тогда начальником поставили — так и скурвился…
Собачий Зуд притопил еще одного грешника и с любопытством поглядел на товарища.
— А что у вас с ним вышло-то?
— Да не с ним! — с досадой сказал Тормошило. — Третьего дня дежурю в реанимации… Ну из-за этого… Да ты его знаешь! Там взяток одних… Все никак помереть не может!
— Ну-ну!
— Ну вот, стою, жду, багорик наготове… И вдруг — фрр! — влетают…
— Кто?
— Да эти… пернатые… с Чистилища! Один зеленый, с первого уступа, а второй, не знаю, с седьмого, что ли?.. Блестящий такой, надраенный… О, говорят, а ты что тут делаешь? — Как что, говорю, грешника жду. — Ты что, говорят, угорел? Грешника от праведника отличить не можешь? — Это где вам тут праведник, спрашиваю, это он, что ли, праведник? Вы на душу его посмотрите: копоти клок — и то чище!.. А они, представляешь, в рыло мне смеются: ладно, говорят, отмоем… А? Ничего себе?
— Д-да… — Собачий Зуд покрутил головой.
— Ну я разозлился, врезал одному багром промеж крыл… Короче, я — на них телегу, а они — на меня…
Собачий Зуд слушал, сочувственно причмокивая и не замечая даже, что во вверенном ему квадрате из смолы торчат уже голов десять с приоткрытыми от любопытства ртами.
— Ну а душа-то кому пошла?
— Да никому пока… — расстроенно отозвался Тормошило. — Опять откачали… Может, ему мученик какой родственником приходится, откуда я знаю!.. Нет, но ты понял, что творят? Начальнички…
— А Хвостач, значит, связываться не захотел?
Тормошило открыл было рот, но тут сверху послышался треск крыльев и звонкий поцелуй пары копыт о каменное покрытие моста. Головы грешников мгновенно спрятались в смолу.
— О! — скривившись, Тормошило кивнул рогом. — Легок на помине. Сейчас начнет орать, почему колонна без присмотра…
Над гранитной кромкой показалось ликующее рыло Хвостача.
— Эй, загребалы! — позвал он. — Посмеяться хотите?
— Ну? — осторожно молвил Собачий Зуд.
— У Харона ладью угнали! — распялив в восторге клыкастую пасть, сообщил Хвостам. — Ох и начнется сейчас!.. — Ударил крыльями и понесся ласточкой к следующей опоре.
Загребалы ошарашенно переглянулись. Первым опомнился Собачий Зуд.
— Бардак… — безнадежно изронил он и притопил со вздохом очередного не в меру любопытного взяточника.
Грязный отвратительный буксир, впряженный в допотопную ржавую баржу, стоя, можно сказать, на месте, с тупым упорством рыл зеленоватую волжскую воду. Злобился и ворчал бурун. На баке над распростертым телом товарища стояли и беседовали два матроса. Один — коренастый, насупленный, весь поросший густым проволочным волосом. Другой — румяный красавец с придурковатым, навсегда осклабившимся лицом.
— Ишь! — злобно цедил коренастый, с завистью глядя на привольно раскинувшееся тело. — Залил зенки с утра — и хоть бы хны ему!
— Да тебе-то что?
— Мне — ничего. А тому, кто на его место придет, думаешь, сладко будет с циррозом печени? Надо ж немного и о других думать!
— Мнится: ангельские речи слышу, — глумливо заметил румяный. — А сам-то что ж ревизоршу багром закогтил? Всех ведь, считай, подставил!
