Третья мировая война (сборник) - Кацура Александр Васильевич (книги без сокращений TXT) 📗
«Вот это и называется — реальная боевая обстановка, — мрачно подумал он. — Цели испаряются, прикрытие пропадает без вести, связи ни с кем нет — поступай как знаешь!..»
Он взглянул на Царапина и ощутил что-то вроде испуга. Старший сержант опять горбился и бормотал.
— Ну что ещё у тебя?
— Товарищ лейтенант, — очнувшись, сказал Царапин. — Полигон помните?
— Допустим. — Акимушкин насторожился.
— А ведь там легче было…
— Что ты хочешь сказать?
— Помех не поставили, — со странной интонацией произнёс Царапин. — Противоракетного манёвра не применили. Скорость держали постоянную…
— Отставить! — в сильном волнении крикнул Акимушкин. — Отставить, Царапин! — и дальше, понизив голос чуть ли не до шёпота: — Ты что, смеёшься? Лайнер — это всегда одиночная крупная цель! А тут — три машины строем! Да ещё на такой высоте!.. Попробуй-ка лучше ещё раз связаться со штабом.
Царапин, не вставая, дотянулся до телефона, потарахтел диском. Но тут в кабину проник снаружи металлический звук — это отворилась бронированная дверь капонира. Лицо лейтенанта прояснилось.
— Вот они, соколики! — зловеще сказал он.
— Это не из прикрытия, — положив трубку, с тревогой проговорил Царапин, обладавший сверхъестественным чутьём: бывало, по звуку шагов на спор определял звание идущего.
Кто-то медленно, как бы в нерешительности прошёл по бетонному полу к кабине, споткнулся о кабель и остановился возле трапа. Фургон дрогнул, слегка покачнулся на рессорах, звякнула о металлическую ступень подковка, и в кабину просунулась защитная панама, из-под которой выглянуло маленькое, почти детское личико с удивлённо-испуганными глазами. Из-за плеча пришельца торчал ствол с откинутым штыком.
Акимушкин ждал, что скажет преданно уставившийся на него рядовой. Но поскольку тот, судя по всему, рта открывать не собирался, то лейтенант решил эту немую сцену прекратить.
— Ну? — сказал он. — В чём дело, воин?
— Товарыш лытенант, — с трепетом обратился воин, — а вы йих збылы?
— Збылы, — холодно сказал Акимушкин. — Царапин, что это такое?
— Это рядовой Левша, — как бы извиняясь, объяснил Царапин. — Левша, ты там из прикрытия никого не видел?
— Ни, — испуганно сказал Левша и, подумав, пролез в кабину целиком — узкоплечий фитиль под метр девяносто.
— Як грохнуло, як грохнуло!.. — в упоении завёл он. — Товарыш лытенант, а вам теперь орден дадут, да?
— Послушайте, воин! — сказал Акимушкин. — Вы что, первый день служите?
Левша заморгал длинными пушистыми ресницами. Затем его озарило.
— Разрешите присутствовать?
— Не разрешаю, — сказал Акимушкин. — Вам где положено быть? Почему вы здесь?
— Як грохнуло… — беспомощно повторил Левша. — А потом усё тихо… Я подумал… може, у вас тут усих вбыло? Може, помочь кому?..
Жалобно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу. Ему очень не хотелось уходить из ярко освещённой кабины в неуютную ночь, где возле каждого вверенного ему холма в любую секунду могло ударить в землю грохочущее пламя. Последним трогательным признанием он доконал Акимушкина, и тот растерянно оглянулся на сержанта: что происходит?
Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упёр кулаки в колени.
— Лев-ша! — зловеще грянул он. — На по-ост… бе-гом… марш!
На лице Левши отразился неподдельный ужас. Он подхватился, метнулся к выходу и, грохоча ботинками, ссыпался по лесенке. Лязгнула бронированная дверца, и всё стихло.
— Дитё дитём… — смущённо сказал Царапин. — Зимой дал я ему совковую лопату без черенка — дорожку расчистить. Пришёл посмотреть — а он сел в лопату и вниз по дорожке катается… Таких не рожают, а высиживают!
— «Старт», ответьте «Управлению»! — включился динамик.
— Ну, наконец-то! — Акимушкин схватил микрофон. — Слушает «Старт»!
— Информирую, — буркнул Мамолин. — Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока всё. Готовность прежняя. «Старт», как поняли?
— Понял вас хорошо, — ошеломлённо сказал Акимушкин. С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления.
— Вот это мы стреляем! — вскричал он и перекинул тумблер. — «Шестая пушка», ответьте «Кабине»!
Жоголев откликнулся не сразу.
— Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, — сообщил Акимушкин. — И как тебе это нравится?
— Два удара — восемь дырок, — мрачно изрёк Жоголев. — Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте?
Царапин оглянулся на Акимушкина.
— У меня, Валера, вообще никто не прибежал, — сдавленно сказал тот. — Что будем делать?
— В штаб сообщил?
— Да нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!..
— Ч-чёрт!.. — сказал Жоголев. — Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих…
— Царапин, — позвал Акимушкин, закончив разговор. — Когда в штаб звонил — какие гудки были? Короткие? Длинные?
— Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… — Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. — Тише!..
Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжёлые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров — бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперёд, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку «смирно».
— Рядовой Петров… — задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую лычку, — по готовности… прибыл.
Белые сумасшедшие глаза на запрокинутом лице, прыгающий кадык…
Акимушкин стремительно шагнул к ефрейтору.
— За какое время положено прибегать по готовности?
Казалось, Петров не понимает, о чём его спрашивают.
— Я… — Он странно дёрнул шеей — то ли судорога, то ли хотел на что-то кивнуть. — Я через «Управление» бежал.
— Через «Управление»? — восхищённо ахнул Царапин. — А через Ташкент ты бежать не додумался?
— Почему вы бежали через «Управление», Петров?
— Фаланги, — хрипло сказал ефрейтор. — Вот…
И он не то потряс карабинами, не то протянул их лейтенанту. Акимушкин вопросительно посмотрел на протянутое ему оружие.
— Вот такие? — зло и насмешливо переспросил у него за спиной Царапин, и Акимушкин понял, что Петров пытается показать, какими огромными были эти фаланги.
— Ефрейтор Петров! — страшным уставным голосом отчеканил лейтенант. — Вы хоть сами сознаёте, что натворили? Вы знаете, что вас теперь ждёт?
Петров неожиданно всхлипнул.
— Да? — дико скривив лицо, крикнул он. — Агаев напрямую побежал, а где он теперь?.. Я хоть добежал!..
И Акимушкину стало вдруг жутковато.
— Где Агаев?
— Я ему говорю: «Нельзя туда, ты погляди, какие они…» А он говорит: «Плевать, проскочим…»
— Где Агаев? — повторил Акимушкин.
— Они его убили, — с трудом выговорил ефрейтор.
— Кто?
— Фаланги.
Акимушкин и Царапин переглянулись.
— Чёрт знает что в голову лезет, — признался лейтенант. — Я уже думаю: а может, эта третья цель перед тем, как развалиться, какую-нибудь химию на нас выбросила? Опиумный бред какой-то…
— Противогазы бы надеть на всякий случай… — в тоскливом раздумье пробормотал Царапин, потом вдруг вскинул голову и зрачки его расширились.
— Там же ещё Левша! — вспомнил он. — Петров! Когда подбегал, Левшу не встретил?
— Возле курилки ходит… — глухо отозвался Петров.
— Царапин, — приказал лейтенант, — иди посмотри. Предупреди, чтобы не удалялся от капонира, и… наверное, ты прав. Захвати противогазы. Петров, за пульт!
Царапин сбежал по лязгающей лесенке на бетонный пол. Плечом отвалив дверцу в огромных металлических воротах (руки были заняты сумками), он выбрался наружу. После пекла кабины душная ночь показалась ему прохладной. Над позициями дивизиона стояла круглая голубоватая азиатская луна. Песок был светло-сер, каждая песчинка — ясно различима. Справа и слева чернели густые и высокие — где по колено, где по пояс — заросли янтака. Сзади зудел и ныл работающим дизелем холм — мохнатый и грузный, как мамонт.
