А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.2 - Стругацкие Аркадий и Борис (книги TXT) 📗
— Кондратьев!
— Да?
— Слушай, Кондратьев, ты бы хотел заниматься дождевыми червями?
Кондратьев нагнулся и пошарил в темноте. Что-то звонко щелкнуло, и в лицо Белова ударила струя ледяного кислорода. Он жадно подышал, зевая и захлебываясь.
— Довольно,— сказал он.— Спасибо.
Кондратьев отключил кислород. Ему было, конечно, наплевать на дождевых червей. Красная стрелка проползла отметку «300». Белов снова позвал:
— Кондратьев!
— Да?
— А ты уверен, что кальмар?
— Не понимаю.
— Что это кальмар зарезал китов?
— Скорее всего, это кальмар.
— А может быть, это косатки?
— Может быть.
— Или кашалот?
— Может быть, кашалот. Хотя кашалот нападает обычно на маток. В стаде было много маток. А косатки нападают на одиночек.
— Нет, это ика,— сказала Акико тонким голосом.— Оо-ика.
Оо-ика — это гигантский глубоководный кальмар. Он свиреп и стремителен, как молния. У него мощное тугое туловище, десять цепких рук и жесткие умные глаза. Он бросается на кита снизу и мигом прогрызает его внутренности. Затем он медленно опускается с трупом на дно,— ни одна акула, даже самая голодная, не смеет приблизиться к нему. Он зарывается в ил и пирует на свободе. Если его настигает субмарина Океанской охраны, он не отступает. Он принимает бой, и акулы собираются, чтобы подхватить клочья мяса. Мясо гигантского кальмара тугое, как резина, но акулам это безразлично.
— Да,— сказал Белов.— Наверное, это кальмар.
— Скорее всего, кальмар,— сказал Кондратьев.
«Все равно, кальмар это или не кальмар»,— подумал он. В таких вот впадинах могут хозяйничать твари и пострашнее кальмаров. Их нужно найти и уничтожить, не то покоя от них не будет, раз они уже попробовали китового мяса. Потом он подумал, что если встретится действительно что-нибудь неизвестное, то стажеры обязательно повиснут у него на плечах и будут требовать, чтобы он «дал им разобраться». Стажеры всегда путают рабочую субмарину с исследовательским батискафом.
Четыреста метров.
В кабине было очень душно. Ионизаторы не справлялись. Кондратьев слышал, как тяжело дышит Белов за его спиной. Зато Акико совсем не было слышно; можно было подумать, что ее здесь нет. Кондратьев подал в кабину еще немного кислорода. Потом он взглянул на компас. Субмарину разворачивало поперек курса сильным течением.
— Белов,— сказал Кондратьев.— Отметь: теплая струя, глубина четыреста сорок, направление зюйд-зюйд-вест, скорость два метра в секунду.
Белов скрипнул рычажком диктофона и что-то пробормотал слабым голосом.
— Настоящий Гольфстрим,— сказал Кондратьев.— Маленький Гольфстрим.
— Температура? — спросил Белов слабым голосом.
— Двадцать четыре.
Акико робко сказала:
— Странная температура. Необычная.
— Если где-нибудь под нами вулкан,— простонал Белов,— это будет интересно. Have you ever tasted уху из кальмаров, Акико-сан?
— Внимание,— сказал Кондратьев.— Сейчас я буду выходить из течения. Держитесь за что-нибудь.
— Легко сказать,— проворчал Белов.
— Хорошо, товарищ субмарин-мастер,— сказала Акико.
«Можете держаться за меня»,— хотел предложить ей Кондратьев, но постеснялся. Он круто положил субмарину на левый борт и бросился вниз почти отвесно. «О-ух»,— сказал Белов и уронил диктофон Кондратьеву на затылок. Потом Кондратьев почувствовал, что в его плечо вцепились пальцы Акико, вцепились и соскользнули.
— Обнимите меня за плечи,— приказал он.
В тот же миг пальцы ее снова сорвались, и она чуть не упала лицом на край пульта. Он едва успел подставить руку, и она ударилась об его локоть.
— Извините,— сказала она.
— Ох, тише,— простонал Белов,— Тише ты, Кондратьев!
Ощущение было такое, словно оборвался лифт. Кондратьев снял с пульта руку, пошарил справа от себя и нащупал пушистые волосы Акико.
— Ушиблись? — спросил он.
— Нет, спасибо.
Он нагнулся и подхватил ее под мышки.
— Спасибо,— повторила она.— Спасибо... Я сама.
Он отпустил ее и взглянул на батиметр. Шестьсот пятьдесят... шестьсот пятьдесят пять... шестьсот шестьдесят.
— Тише же, Кондратьев,— просил Белов сдавленным голосом.— Хватит же.
Шестьсот восемьдесят метров. Кондратьев перевел субмарину в горизонталь. Белов громко икнул и отвалился от спинки кресла.
— Все,— объявил Кондратьев и включил свет.
Акико прикрывала нос ладонью, по щекам ее текли слезы.
— Искры из глаз,— проговорила она, с трудом улыбаясь.
— Простите, Акико-сан,— сказал Кондратьев.
Он чувствовал себя виноватым. В таком крутом пике не было никакой необходимости. Просто ему надоел бесконечный спуск по спирали. Он вытер пот со лба и оглянулся. Белов сидел скорчившись, голый до пояса, и держал около рта смятую рубашку. Лицо у него было мокрое и серое, глаза — красные.
— Жареная утка,— сказал Кондратьев.— Запомни, Белов.
— Запомню. Дай еще кислорода.
— Не дам. Отравишься.
Кондратьеву хотелось сказать еще несколько слов о рюмках, но он сдержался и выключил свет. Субмарина снова пошла по спирали, и все долго молчали, даже Белов. Семьсот метров, семьсот пятьдесят метров, восемьсот...
— Вот он,— прошептала Акико.
Через экран неторопливо двигалось узкое туманное пятно. Животное было еще слишком далеко, и отождествить его было пока невозможно. Это мог быть кальмар, кашалот, кит-одинец или крупная китовая акула, а может быть, какое-нибудь неизвестное животное. В глубине еще много животных, не известных или малоизвестных человеку. Океанская охрана имела сведения об исполинских длинношеих и длиннохвостых черепахах, о драконах, о глубоководных пауках, гнездящихся в пропастях к югу от Бонин, об океанском гнусе — маленьких хищных рыбках, многотысячными стаями идущих на глубине полутора-двух километров и истребляющих все на своем пути. Проверить эти сведения пока не было ни возможности, ни особой необходимости.
Кондратьев тихонько поворачивал субмарину, чтобы не упускать животное из поля зрения.
— Давай поближе к нему,— попросил Белов,— Подойди поближе!
Он шумно дышал в ухо Кондратьеву. Субмарина медленно пошла на сближение.
Кондратьев включил визир, и на экране вспыхнули светлые перекрещивающиеся нити. Узкое пятно плыло возле перекрестия.
— Погоди,— сказал Белов.— Не торопись, Кондратьев.
Кондратьев рассердился. Он нагнулся, нашарил под ногами диктофон и ткнул его через плечо в темноту.
— В чем дело? — недовольно спросил Белов.
— Диктофон,— сказал Кондратьев.— Отметь: глубина восемьсот, обнаружили цель.
— Успеем.
— Дайте мне,— сказала Акико.
— Beg your pardon.— Белов кашлянул.— Кондратьев! Не вздумай стрелять в него, Кондратьев. Сначала нужно посмотреть.
— Смотри,— сказал Кондратьев.
Расстояние между субмариной и животным сокращалось. Теперь было ясно, что это гигантский кальмар. Если бы не стажеры, Кондратьев не стал бы медлить. Работник Океанской охраны не имеет права медлить. Ни одно морское животное не причиняло китоводству такой ущерб, как гигантский кальмар. Он подлежал немедленному уничтожению при встрече с любой субмариной. Его сигнал вводился в перекрестие нитей на экране, затем субмарина посылала торпеды. Две торпеды. Иногда, для верности, три. Торпеды мчались по ультразвуковому лучу и взрывались рядом с целью. И на гром взрывов со всех сторон слетались акулы.
Кондратьев с сожалением снял палец со спускового рычажка торпедного аппарата.
— Смотри,— повторил он.
Но смотреть пока было не на что. Граница ясного зрения в самой чистой океанской воде не превышала двадцати пяти — тридцати метров, и только ультразвуковой локатор позволял обнаруживать цели на расстояниях до полукилометра.
— Скорее бы,— возбужденно сказал Белов.
— Не торопись.
Субмарины Океанской охраны предназначены для охраны планктонных посевов от китов и для охраны китов от морских хищников. Субмарины не предназначены для исследовательских целей. Они слишком шумны. Если кальмар не захочет познакомиться с субмариной поближе, он уйдет прежде, чем можно будет включить прожекторы и разглядеть его. Преследовать его бесполезно: гигантские головоногие способны развивать скорость втрое большую, чем скорость самой быстроходной субмарины. Кондратьев надеялся только на удивительное бесстрашие и жестокость кальмара, которые иногда толкают его на схватку со свирепыми кашалотами и стаями косаток.
