Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Громов выругался, на соседнем экране чисто русская непролазная грязь, откуда только и берется, ведь дождей неделю не было, вроде бы сушь да зной… Оператор крупным планом показывает грузовик, застрявший в раскисшей земле. Грязью заляпаны не только колеса, но и кабина доверху, борта, даже ящики в кузове. Вокруг бестолково суетятся солдаты в тяжелых бронежилетах, как же – спецвойска, элитные части, только на таких машинах мой дед в Берлин въезжал, неужто у нас до такой степени с обороной хреново…
Дальше целая колонна грузовиков, ревут натужно моторами, стараются обойти, но везде грязь непролазная, та самая грязь, что переполовинила армию Наполеона еще до начала боев, та самая, что утопила непобедимые танковые армии вермахта и, если дело дойдет до масштабных сражений, утопит и заокеанского дядю с его островным пуделем.
Громов сказал угрюмо:
– Это с севера… Ничего, огнем с вертолетов подавили все основные точки. И парашютистов я сбросил в ключевые места. Так что все пройдет путем… Вы бы прилегли хоть малость, Дмитрий Дмитриевич!
Я взглянул на часы:
– Да? Через три часа я должен быть в кабинете бодр и весел.
– Да разве начальство не может задержаться?
Я вздохнул:
– Увы, это районное начальство может, а президент – никогда. Он слишком уж на виду.
Сигуранцев сказал Громову:
– Тебе рассказать, как уже создали целую науку о трактовке мимики президентов? Теперь шпионы по тому, как президент приподнимет или опустит бровь, высчитывают нашу обороноспособность, бюджет на будущий год, степень экономических реформ!.. Так что у президента морда лица должна быть, понимаешь, как у фараона на троне. Ты видел фараона на троне? То-то, я тоже не видел… Дмитрий Дмитриевич, в самом деле вздремните часок. Я разбужу, честное слово чекиста!
– Знаю я ваши честные слова, – проворчал я, – нет уж, лучше побудем здесь, а потом… потом днем надо бы туда слетать…
Они все трое, даже Босенко, вскричали в один голос:
– Зачем?
Я огрызнулся:
– А чтобы убедиться, что вы мне не кино показываете!
Я проводил утреннее заседание, когда Громов доложил на кодовом жаргоне, что военные учения прошли успешно. Правда, с немалыми потерями: три танка, шесть бронетранспортеров, двадцать солдат и офицеров, много раненых…
Министры наблюдали за изменениями моего лица с удивлением и беспокойством, уже привыкли, что я всегда отцовски безмятежен и благодушен, как екатерининский вельможа, а сейчас покрываюсь пятнами, как будто испытываю на себе сибирскую язву.
– Все в порядке, – сказал я им, – продолжаем заседание… Это мой внук молотом по пальцу….
Новодворский передернул плечами.
– По пальцу? Бр-р-р… все равно, что серпом по Фаберже.
Совещание продлилось меньше часа, я отпустил министров, велел Ксении никого не пускать, вызвал силовиков. Прибыли в полном составе, Громов все еще багровел, ярился, сжимал кулаки, но бензина в костер плеснул Сигуранцев, он слушал по своим каналам, а по ним докладывали, что хотя танки прошлись по всему анклаву, однако немалая часть боевиков успела скрыться в подземные бункеры. Все настолько тщательно укрыты, что самим отыскать очень непросто, а на помощь местного населения рассчитывать, увы, не приходится.
– Еще бы, – прорычал Громов. – А оно осталось?..
– Значит, – проговорил я, – надо было еще раньше. Это я виноват.
Громов взглянул остро, проглотил что-то, готовое сорваться с языка, сказал грубовато:
– Раньше нельзя было. Нужно хоть немного иметь доказательств. Хоть какие-то!.. Нас и так с дерьмом смешают. Вы не представляете, что поднимется сегодня утром!..
Сигуранцев предложил:
– А если пока что не сообщать? Журналистов там не было.
– Юсовцы со спутников заметят пожары, горящие танки. Тут же раззвонят по всему миру. Сюда начнут ломиться толпами. А наши захотят опередить всех, прилетят без всяких разрешений, будут вопить о нарушении свободы слова и права каждого на информацию.
Я сказал нетерпеливо:
– Давайте быстро подумаем, как вести себя в изменившейся ситуации. Мы были настолько уверены в своей мощи, что прорабатывали только, что говорить потом и как отправить остатки кобызов в Узбекистан. Теперь придется думать, что говорить «во время».
Громов сказал свирепо:
– Никакого «во время»!.. Это не Чечня, где все-таки они на своей земле. Кобызы – не на своей. Я приказал своим стрелять по всему, что движется. А кто такой, не спрашивать вообще.
– Я тоже, – ответил Сигуранцев. – Однако, похоже, нам придется бросить туда еще силы. Ваши танки, Лев Николаевич, очень уязвимы. Достаточно в бункере услышать шум от гусениц танка, чтобы, выждав, приподняться по пояс и выпустить птурс в спину. А выскакивающих танкистов добить из автоматов.
– Я могу послать туда еще парашютную дивизию, – ответил Громов. – Эти ребята могут сами, как и боевики, ползать на брюхе, затаиваться в любой ложбинке. Но это, к сожалению, ведет к затяжной войне…
Сигуранцев фыркнул:
– К войне? Россия воюет с кобызами? Вы только представьте себе заголовки в новостях! Десять лет тому готова была на равных тягаться со Штатами, а теперь… с кобызами. Смех сквозь горькие слезы!
Я сказал с неохотой:
– Я берусь не допустить корреспондентов еще сутки… даже двое. А потом уже придется подыскать более серьезные объяснения.
Громов сказал свирепо, но подбодрившись:
– Двое суток? Да я за двое суток…
– Не хвались, – остановил Сигуранцев. – Не хвались, ладно?
– Я не хвалюсь!
– Бьем о заклад, что и за двое суток не сумеешь… окончательно?
– У тебя пять тузов в рукаве, – огрызнулся Громов. – Да и что такое «окончательно»? Но двое суток – это двое суток. Вон о Чернобыле месяц ничего не сообщали, хотя радиоактивное облако накрыло всю Европу!.. А то было в разгар гласности. Я же берусь за двое суток…
Сигуранцев не дослушал, повернулся ко мне:
– Господин президент, я пошлю добавочные отряды спецназа. Если позволите…
– Действуй, – сказал я. – Прямо сейчас. А мы, Лев Николаевич, сейчас побываем там лично.
Громов покачал головой:
– Все еще настаиваете? А что скажем прессе? Остальным министрам?
– Что встретился с участниками маневров, – ответил я. – Мы в самом деле можем встретиться с какой-нибудь частью. Организуйте что-нибудь на скорую руку по дороге.
Звякнул приглушенно и очень мелодично звонок, я тронул пульт, на экране появилось лицо Ксении.
– Господин президент, – спросила она встревоженным голосом. – К вам господин Карашахин… Говорит, что у него неотложное дело. Крайне неотложное!
Громов сказал хмуро:
– Это значит, что со спутников уже засекли… продолжение наших маневров.
Я сказал нехотя:
– Пусть господин Карашахин войдет.
Дверь приоткрылась, как мне показалось, на ширину ладони, но Карашахин ухитрился проскользнуть, плотно прикрыл за собой дверь, глаза его не отрывались от моего лица.
Я поинтересовался:
– Что-то случилось?
– Да, господин президент, – произнес обычным ровным голосом, даже голову слегка опустил, чтобы не выдавать себя блеском глаз. – Из крупнейших агентств пришли запросы… что у нас случилось в Рязанской области?
Громов глухо ругнулся, я лихорадочно обдумывал ситуацию, наконец сказал:
– Глеб Лагунович, для них нет никаких новостей. И никаких комментариев. А вам уже могу сказать… но пока только вам!.. что несколько часов назад началась операция «Сулла». Ее цель – убрать с карты России кобызский анклав. Убрать полностью. Наш министр обороны полагает, что понадобится еще сутки-двое, чтобы операция была завершена полностью. Вот тогда мы и скажем… возможно, скажем.
Он слушал с непроницаемым лицом, а когда поднял голову, я с облегчением не увидел в его глазах обиды. Нет, скорее нечто другое, если бы я не был так критичен к себе, сказал бы, что Карашахин посмотрел на меня с уважением.
– Хорошо, – сказал он после короткой паузы. – Я сумею держать корреспондентов на расстоянии все это время.
