Должность во Вселенной - Савченко Владимир Иванович (первая книга TXT) 📗
— «Собственность есть кража», как говорил Прудон, — добавил Миша Панкратов. — Так это или нет, но наличие собственности можно установить по факту кражи.
— Если бы не катаклизм миллионы лет назад, то, весьма вероятно, и на Земле разумной формацией сейчас оказались бы ящеры, — развивал мысль Любарский. — Гуляли бы с магнитолами по паркам, смотрели кино, пили пиво…
— Вы не о том… нет-нет! — Буров в волнении поднялся с кресла, принялся ходить вдоль стены. — Как хотите, но, по-моему, это апофеоз… или апогей? Словом, вершина, Маттегорн, Джомолунгма всей нашей деятельности. Нет-нет, Александр Иванович и все, не прерывайте, я должен высказаться — иначе я взорвусь и заляпаю стены! Смотрите: героическими действиями захватывают Шар, глыбу неоднородной материи — более общий случай пространства-времени согласно великой теории. Осваиваем, изучаем, героическим трудом сооружаем полукилометровую башню, геройским рывком — аэростатную кабину. Наблюдениями и страшным усилием мысли открываем Мерцающую Вселенную — первичную вселенскую Книгу Бытия, написанную микроквантами в Вечности-Бесконечности… — Похоже было, что Виктор Федорович действительно разозлился: говорил сильным грудным голосом, к месту жестикулировал, сами приходили слова — гнев выливался в речь. — Новая героика мысли и инженерного труда: изобрели способ полевого управления барьером в НПВ, создаем систему ГиМ, затем и пространственные линзы, и метод синхронизации… можем в Меняющейся Вселенной исследовать и понять все!.. И как же мы используем потрясную возможность исследовать и понять мир?
Он оглядел всех.
— Вселенская Метапульсация и Ее турбулентный Шторм — не то: нам бы что помельче, привычнее, начиная хотя бы с Галактик… Хотя нету их самих по себе, лишь вихревая видимость на незримой галактической струе-волне! И звезды такие видимости, и планеты. Но и Галактики «не то», и звезды, и звездо-планетные системы в целом… Пренебрегаем несчитанными миллиардами Галактик, миров, листаем вселенные, как скучающий интурист проспекты: не то, не то… Нам бы планетку, да не всякую, а землеподобную — что понять то, что у нас, через такое, как у нас!.. На этом уровне незачем держать в уме идеи Валерьяна Вениаминовича и Варфоломея Бармалеича о первичности Метапульсаций, о несущих нас и все миры потоках материи-времени — ага, вот есть планетный шар с материками, атмосферой, скоплениями жидкости, суточным и годовым вращением… как у нас! Но и этого для нас много, мы записываем в «не то» жизнь планеты в целом, жизнь, выражающую себя движением материков и океанов, горных стран, полюсов, катаклизмами, оледенениями, — ищем проявления нашей органической жизни. Находим. Однако и биологические явления в полном масштабе — как ни жалки эти масштабы в сравнении с жизнью планет — «не то». Настраиваем «микроскоп» ГиМ еще тоньше, чтобы обнаружить знакомые нам формы животной жизни и целесообразного — то есть самого низменного, если прямо смотреть, сделочного, обменного «я-тебе-ты-мне»… но зато понятного нам всеми фибрами и печенками — поведения. Технику предельно совершенствуем, на риск идем. А вот если бы обнаружить разум, лелеем при этом мечту, самое что ни на есть высшее!.. И вот — раздайтесь во все стороны Штормы, Метапульсаций, Галактики, мегапарсеки, миллиарды лет, звездишки всякие, материки и океаны! — опушка леса, склад за изгородью, три перламутровых хвостатых жулика воруют не то вино, не то пшено. Ура, вот это то, разумная жизнь, цивилизация, все как у нас: двое перекидывают через забор, третий стоит на стреме! Потрясающее завершение усилий понять мир и себя!
Он замолк, достал платок, вытер разгоряченное лицо.
— Да ты, никак, обвиняешь, прокурор Буров? — Сидевший согнувшись Корнев распрямился, взглянул на него исподлобья: — Кого и в чем?
— Что вы, Александр Иванович, могу ли я! — ответил тот, складывая платок. — Не я… это, как говорят газетчики, факты обвиняют.
— Нет, ну… — Любарский опять погладил лысину. — Если так смотреть, то и системы ГиМ не надо было. Из аэростатной кабины на двух километрах мы — когда поняли, что к чему — как раз и наблюдали все. А чем более внедрялись в MB, тем, по необходимости, отбрасывали все большую часть Вселенского Целого, чтобы докопаться… тут вы правы, Виктор Федорович, — до своих подробностей бытия.
Ястребов, который не вмешивался в разговор и, казалось, задремал в своем кресле (он уже был старик — седой, неповоротливый, добродушный), вдруг захмыкал, покачал головой, повернулся к Корневу:
— Высокоорганизованная разумная деятельность, хе-хе!.. Такую деятельность, Александр Ива, которая животным не по плечу, можно и без вашей системы наблюдать, без телескопов. Ночью около зоны прогуляйтесь, не в первый, так во второй заход что-то в этом роде увидите. Только подкатывают к ограде не волокушу, а мотоцикл с коляской. А то и грузовик.
— Да уж по такому сорту деятельности ты знаток, что и говорить! — искоса взглянув на механика, сказал главный инженер, сказал жестко, с явным намерением обидеть.
— Эт вы… эт вы о чем? — опешил Герман Иванович.
— Да о том самом.
— Н-ну… раз такой разговор. — И без того красное лицо механика сделалось багровым. Он тяжело поднялся. — Раз уж такое поминаете, то… извините! — И вышел, сутулясь и шаркая ногами.
Все недоуменно смотрели на Корнева.
— Александр Иванович! — звучно заговорил Буров, и уголки рта у него дергались как-то независимо от произносимых слов. — Мы здесь все накоротке, запросто, высказываемся без околичностей… Но я лично сожалею, что не выработал еще столь короткое отношение к вам, чтобы влепить сейчас по физиономии!
— Ну, уж это… — неодобрительно пробормотал Любарский.
Толюня смотрел на своего шефа и друга с грустным удивлением.
Главный инженер поглядел на Бурова, затем на остальных как-то рассеянно-равнодушно, без эмоций, поднялся и вышел из зала. Несколько минут все думали, что он пошел догнать Ястребова, ждали, что они, помирившись, оба вернутся. Но Корнев, как потом выяснилось, поднялся на крышу, двинулся один в Меняющуюся Вселенную.
Заученные нажатия клавишей, повороты ручек… Сверхдальний план, дальний, средний, ближний, сверхближний, запредельный. Масштаб от миллионов лет в секунду до 1:1, синхронизация «кадр-век», «кадр-год», «кадр-декада», «кадр-сутки», непрерывное слежение; параметры орбит на экране дисплея, скорости, большая полуось, малая, поперечник планеты, сплюснутость. Но ведь что-то выражает Вселенная турбулентным кипеньем веществ в прозрачно-упругой плоти пространства-времени? Что-то хочет сказать Галактика блеском ядра и рукавов, сверканьем звезд, взрывами новых и сверхновых? Что-то шепчет планета над куполом, шевеля потрескавшимися губами хребтов, какие-то знаки делает она растопыренными пальцами рек? Что? Какие? Кому?
Тревожно, страшно на душе Александра Ивановича.
Неподвижно чужое небо, застыли навсегда странные кляксы морей и горы около. Но измени масштаб — и побережье, ущелья, долины рек сминает вещественное волнение. Вот на равнине мелкие всплески собираются в крупные… Остановил время: теперь здесь горы: На лапах-отрогах «свищи» — беспокойные, излучающие, расплывчатые пятна. Еще ближе к ним в пространстве и во времени — сверхближний план, запредельный, насчет которого подписку давал: мелкая рябь рельефа застывает и вырастает в крупные всплески. Смутные образы наводят в воображении их размытые контуры: не здания ли это со скатами крыш — если не на европейский манер, то на китайский, тибетский, индийский? Не пирамиды ли? Не улицы ли эти темные ровные ущелья?… Но переход на крупный масштаб — и снова все ходуном, нарастает, потом утихает шторм гор; они сникают за секунды-тысячелетия, выравниваются в волнистое плато, а оно опускается в гладь океана.
— Э, надоела! Следующая!
Нажатия клавишей — автомат послушно находит в MB другую «семейную» звезду, подходящий образ планеты около: повисает над кабиной, заслоняя небо, живой, бурлящий, дышащий шар. Нету еще материков и океанов — есть возникновение, уплотнение, набор выразительности. Шаровая волна самоутверждающего действия втягивает в себя пену веществ из окрестной «пустоты».
