Фантастика 1971 - Арутюнов Сергей (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Таких романов, повестей и драм начиная с шестидесятых годов XVIII века было написано немало.
Однако историю русской фантастики мне хотелось бы начать не с них, а с произведения, стоящего несколько особняком, но, с сегодняшней точки зрения, значительно более занимательного. Я имею в виду повесть Ф.Дмитриева-Мамонова «Дворянин-Филосов, аллегория», которая вышла из печати в 1769 году.
Кратко изложу ее содержание, перемежая его цитатами, чтобы дать почувствовать прелесть русского языка, коим пользовались литераторы того времени, в иных случаях сохраняя и старинную орфографию.
Итак, некий «дворянин-филосов имея время и способность рассуждать, к чему разум человека возноситься может, получил некогда желание сочинить план света на пространном месте своего селения. Он всегда почитал систему Коперника сходною с делом, и для того предпринял тем планом подражать его системе». Поясню теперь современным языком, что именно затеял наш «филосов» от нечего делать. Он начертил в своем поместье орбиты, разместил на них острова-планеты и звезды и населил их живыми существами, стараясь строго соблюдать масштаб в размерах как «планет», так и их обитателей. На Земле, например, у него живут муравьи, на Сатурне — лебеди, а на Сириусе — страусы (строфокамилы).
Правда, желание не отступать от научной точности сразу же привело хозяина поместья к затруднениям. Так, по его расчетам получалось, что орбиту Сатурна пришлось бы отнести на 120 верст, а «…как располагал он сей план для единого своего увеселения, то какое было бы увеселение искать Сатурн в такой отдаленности?».
Пришлось поступиться принципиальными соображениями.
Но это еще не фантастика, фантастика начинается тогда, когда в один прекрасный день у философа собрались гости и получили волшебную возможность не только обозреть сию модель вселенной, но и услышать разговоры разных «планетян». Для начала выяснилось, что муравьи — жители Земли — разделились на черных и серых: расу господ и расу рабов.
Черные держат серых в подчинении с помощью демагогических речей и ссылок на извечно существующий закон Верховного Муравья. Суть закона, разумеется, в том, чтобы сносить черным «10-ю долю вашего имения». Когда же один серый мудрец осмелился возразить, то — увы! — невежественные одноцветники не поддержали пророка в своем отечестве. В результате еретика ждал было костер, но люди спасли его и даже дали возможность побывать на других планетах. Журавли на Юпитере или лебеди на Сатурне высмеяли эту невзрачную букашечку. И даже мудрые жители Сириуса расхохотались над жителем Земли, хотя и остерегались, «чтоб не задавить его копытом, чтоб не утопить его в пыли и чтоб дышанием и движением крыльев не забросить его из виду».
Нетрудно заметить сходство этой повести с вольтеровским «Микромегасом». Это как бы «Микромегас» наоборот: не жители иных планет приходят к нам в гости, а земляне направляются к ним. Автор подчеркивает ничтожество человека, мнящего, что он перл создания; привлекает, однако, резкое осуждение «черных» угнетателей, которых автор объявляет мошенниками и обманщиками.
Таково первое произведение русской философско-сатирической фантастики. Первая же наша утопия была опубликована годом раньше. Это уже упомянутый «Нума, или Процветающий Рим» Михаила Хераскова. Впоследствии Херасков написал еще две книги в том же духе: «Кадм и Гармония, древнее повествование» (1786 г.) и «Полидор, сын Кадма и Гармонии» (1794 г.).
Как и все утописты, Херасков пытался в своих книгах изобразить «благополучное» состояние общества, благо, дела в крепостнической России весьма способствовали сочинениям на подобные темы.
Правда, сам Херасков грустно сознает, что книга вряд ли окажет серьезное воздействие на умы. Но, успокаивает он себя, «ежели нет благополучных обществ на Земле, то пусть они хотя в книгах находятся и утешают наши мысли тем, что и мы со временем можем учиниться щастливыми».
Нума — простой землепашец, которого граждане за его мудрость и справедливость решают пригласить на римский трон. Сначала он отказывался, но нимфа Егера проинструктировала его, как нужно управлять государством, чтобы сделать подданных счастливыми. Эта ситуация позволяет Хераскову высказать ряд сентенций-советов царям. Например, истинная слава правителя «не всегда оружием приобретается, победоносные лавры часто кровью верных сынов оплачены бывают, торжественные восклицания победителей нередко воплем вдов и сирот провожаются».
Царь, по мнению автора, «слуга отечества», «отец своих подданных». Правда, если подданные не доросли до понимания пользы законов, то «надлежит принудить их быть щастливыми, хотя они и не предвидят сего». Это уже более опасная рекомендация, ибо, как известно, понимание счастья у царей и их подданных может и не совпадать.
В херасковском «Нуме» отразились идеи просвещенного абсолютизма и надежды либерального дворянства в начале царствования Екатерины П.
Кадм — это еще более идеализированный образ мудрого правителя. Но есть и разница между первым и вторым романами.
«Кадм» создавался уже после Французской революции, поэтому смелости у Хераскова поубавилось. Появились формулировки типа: «безобразное чудовище, вольностью именуемое». В «Полидоре» Херасков даже вывел отрицательный образ мятежника-республиканца Рувада.
Советы царям давал не только Херасков, но и другие писатели: например, Федор Эмин в своей книге «Приключения Фемистокла и разные политические, гражданские, философические, физические и военные его с сыном разговоры; постоянная жизнь и жестокость Фортуны его гонящей» или Павел Львов во второй части «Российской Памелы». Конечно, это были достаточно благонамеренные советы. Сама Екатерина, которая, как известно, тоже баловалась пером и даже издавала журнал «Всякая всячина», была не прочь пофилософствовать на тему о просвещенном государе. Однако порой в книгах прорывались и симпатии к угнетенному крестьянству, и протесты против социального неравенства, хотя им и было еще далеко до радищевского набата. «Там нет богачей и нищих, нет огорченных и обиженных» — так формулирует основной принцип «золотого века» П.Львов.
Утопия — один из истоков современной фантастики — была, пожалуй, самым популярным жанром у пишущей и читающей публики того времени. Немало выходило и переводных сочинений, в числе их был Томас Мор. Исследователи общественных взглядов второй половины XVIII века обычно среди отечественных произведений подобного рода выделяют «Путешествие в землю Офирскую» князя Михаила Щербатова, написанное примерно в 1773–1774 годах. Это действительно во многих отношениях любопытный документ; переоценивать его значение, однако, не стоит, потому что князь не решился его опубликовать и даже не закончил его, и «Путешествие» увидело свет в самом конце XIX века, когда представляло только исторический интерес. Однако незаурядность этого крупного политика и публициста, который, по оценке Плеханова, «был во второй половине XVIII века едва ли не самым замечательным идеологом русского дворянства», привлекает внимание и к его утопии.
«Путешествие в царство Офирское» имеет все внешние признаки классических утопий и, несомненно, написано не без их воздействия. Но есть и принципиальная разница: большинство западно-европейских утопий были по духу своему коммунистическими, призывали к равенству, а сочинение князя Щербатова — это довольно редкий вид реакционной утопии, призывающей сохранить существующие порядки. Конечно, с необходимыми исправлениями. Словом, автор рисует нам, какой бы он хотел видеть идеальную Российскую монархию.
«Швецкий» дворянин С., который служил в Ост-Индии и там выучился санскриту, возвращаясь на родину, попал около мыса Доброй Надежды в бурю, корабль сильно отнесло к югу, там мореплаватели встретили неведомую землю, где им была оказана помощь. Уже названия городов и рек Офирии свидетельствуют о том, что автор и не думает маскировать свои намерения. Путешественники попали в Перегаб на реке Невии, бывшую столицу государства. Однако теперь престол перенесен обратно в древнюю столицу Квамо (в этой анаграмме не хватает лишь буквы «с», есть еще в «Путешествии» река Голва, город Евки и т. д.). Так Щербатов осудил петровское начинание и выразил свои старорусские вожделения. Он вообще считает города источником повреждения нравов и всячески их поносит. Архитектурные сооружения, например, именуются «кучами камней». Часть городов пришлось снова обращать в деревни, к удовольствию жителей.
