Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2 (ЛП) - Земянский Анджей (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
- Сколько хотеть они денег потратить на девушка? – спросила хозяйка на ломаном немецком, когда гости уже поднялись по ступеням.
Бруно с Хорстом поглядели на Фрицека. Это он держал общую кассу – все служили вместе настолько долго, чтобы понять, что когда Фриц занимается общими деньгами, те тратятся наилучшим образом. Силезец, кивнув, вынул из кармана бумажник. Он с пиететом открыл его, отсчитал рейхсмарки и без слова подал их бордель-маме. Та быстро пересчитала банкноты, оценила, что на офицерские забавы парни бедны, а на солдатские – заплатили гораздо больше. Мадам Леру заботилась о добром имени собственной фирмы. В связи с этим, она отсчитала половину разницы между ценой за три девушки для рядового состава и суммой, которую ей вручили, и отдала Фрицу сдачу, остальное считая чаевыми. Парень удивленно принял деньги назад. Когда он укладывал деньги назад в бумажник, пальцы нащупали снимок. Небольшой прямоугольник плотного картона с обрезанными зубцами краями и отретушированными тенями. На специальном фоне с романтическим греческим пейзажем стоял металлический, изготовленный по междувоенной моде стул. Фриц в парадном мундире и его жена в простом, белом платье с фатой и в длинных до локтей перчатках.
Женат он был всего лишь полгода. Фрида была хорошей и красивой девушкой, и Фриц ни минуты не сомневался в том, что любит ее. Знали они друг друга долго, практически с детства. Обручились они через три дня после начала войны с большевиками – девушка надеялась, что Фрица, как женатого человека, не призовут. Свадьба состоялась через полгода, Фрида к тому времени была уже беременна, но настолько коротко, что перед свадьбой об этом знал только farorz, который только махнул рукой – niy ma o czym godać[87]. Ребенок еще не родился, только парень много о нем думал. Фрида писала мужу ежедневно, тратя бешеные деньги на марки, а Фриц, не обладающий ни легким пером, ни свободой в выражении чувств, отвечал ей раз в неделю. Письма его были краткими и деловитыми, но хорошо знавшей его жене их хватало. Она знала, что когда ее Фрицек в конце письма, в котором отдает отчет с того, что происходит в Париже, пишет, что "ему без нее тоскливо, и с охотой с ней встретился бы", это означает гораздо больше, чем пламенные признания мужей ее знакомых по работе, которые в своих письмах писали, как сильно они любят, а уже на месте наверняка забавлялись с теми развратными француженками – но ее Фрицек наверняка был не из таких.
Madamoiselle Леру спрятала деньги на набитую наличностью сумочку, открыла двери и отрепетированным жестом пригласила солдат войти. В зале царил соответствующий типу заведения полумрак. Стены покрывали красные, плюшевые драпри, в альковах висели непристойные картины в золоченых рамах, а за барной стойкой высокий и худой мужчина в белом фартуке и обильно смазанной брильянтином прической небрежно протирал стаканы. За несколькими столиками сидели девицы. Кроме Фрица, Бруно и Хорста в заведении находилось еще двое немцев в мундирах: упившийся вусмерть рядовой в мундире Люфтваффе храпел за столом, а ефрейтор – пехотинец клеился к скучающей проститутке, которая делала вид, будто позволяет за собой ухаживать. Бруно сразу же присел к рыжей девице, которая была не первой уже молодости, зато, вне всяких сомнений, располагала самым обильным бюстом во всем заведении. Хорст присел за ближайшим столиком, потому что сидящая за ним блядь потянула его за рукав, а Фриц еще какое-то время разглядывался. В углу сидела маленькая брюнетка, весьма скромно одетая по здешним стандартам. Она никаких приглашающих жестов не делала.
Иллюзии убеждают нас тогда, когда они реализуют наши желания, а Фриц, направляясь в бордель, хотел оправиться в койку с девушкой, но не блядью, потому, не пытаясь даже выяснить, каким образом этот невинный ангел оказался в подобном месте, присел к ее столику. Девушка практически не разговаривала по-немецки, сам он знал по-французски лишь пару слов. Поэтому они и не разговаривали. Приятели уже отправились в номера, а Фриц с француженкой все еще сидели над двумя рюмками коньяка. Девице были знакомы взгляды парней, которых смущали глубоки декольте, заполненные пухлыми ломтями грудей, открытые до самых бедер ляжки, окутанные шелками и кружевами чулок и подвязок, приоткрытые губы, облизываемые самим кончиком языка. Для тех, которым все эти залежавшиеся, словно двухнедельной давности пирожок на витрине, приманки не казались особо притягательными, была именно она. Она просто сидела и с помощью целого арсенала рассчитанных невинных взглядов, румянца, робких улыбок, прикрываемых верхом ладони, выколдовывала иллюзию, в которую просто невозможно было, принимая во внимание ее профессию и окружение, поверить. Фриц не был глупцом, он тоже не верил, но позволил себя околдовать. Он лишь подумал, что у девушки небольшие, торчащие грудки, совершенно как у Фриды до того, как она забеременела, после чего поднялся, взял свою блядь за руку и они отправились наверх.
Как только она начала раздеваться, все чары лопнули. В конце концов, она была самой обычной блядью для рядового состава. В офицерской части публичного дома имелись волшебницы, чары невинности которых действовали, даже если в этот момент они доводили до экстаза двух мужчин одновременно, даже тогда их техническое мастерство не мешало им ткать иллюзий, будто бы все это происходит впервые. Брюнетка Фрица не была настолько опытной, ее чары действовали только за столиком. У себя же в комнате она превратилась в холодный манекен, которым, по сути своей является любая платная девица, хотя самые лучшим и удается это скрывать под слоями пудры и актерского умения. Именно из таких могли бы получиться прекрасные кинозвезды. Француженка отработанным жестом пихнула парня на кровать, расстегнула жакет и, отвернувшись спиной, медленно стащила юбку. Она не любила мужчин и считала, будто те, в принципе, ненавидят женщин, что их привлекает лишь вид ягодиц с грудями да копуляция. Она не знала, что, по-настоящему, в публичных домах многие ищут не возможности разрядиться, ведь это могли бы сделать в любом городском сортире, но забытья, тепла, удивления и возврата к моменту открытия тайн. И пока она этого не узнает, никогда не поднимется выше по ступеням посвящения собственной профессии. Фриц глядел на нее с сожалением. Сам он уже не мог больше притворяться перед самим собой, будто девушка невинна, и что он для нее каким-то образом важен. На какое-то мгновение он вспомнил про Фриду, почувствовал укол совести и даже подумывал над тем, а не сбежать ли отсюда. Но потом представил себе своих приятелей, доходящих от смеха, что Фриц сбежал от девки. Потому он постарался больше не думать о жене и сконцентрировался на действительно приятной попке своей проститутки.
Когда позднее она сидела на нем верхом, опираясь о его худощавый торс, а ее груди ритмично подскакивали, парень, кроме доставляемого ему профессионально наслаждения, испытывал глубокую печаль. Даже прекрасно отработанные вздохи, стоны и, наконец, крики, издаваемые девицей, не могли затереть пугающего впечатления от ее пустого взгляда, устремленного куда-то в стенку за ним. Фриц понял, что сейчас француженка где-то далеко-далеко. Он и знать не мог, что малышка Доминик сидит сейчас перед каменным домом в Провансе, вдыхая аромат нагретого августовским солнцем розмарина и базилика, а ее отец, погибший в кампании 1940 года, возвращается по крутой тропке, неся две цесарки, которых Доминик приготовит им на обед.
Когда все кончилось, женщина сползла с Фрица и бездумно хотела произнести обычную фразу, что "все было чудесно, никогда еще меня не трахал такой замечательный мужчина, надеюсь, что ты вскоре еще придешь", но глянула в глаза партнера по койке и поняла, что он тоже был в этот момент далеко-далеко. Фриц, с болящим сердцем, стоял на пороге украшенного цветами вагона и глядел в окруженное светло-русыми локонами лицо своей Фриды. По ее щекам стекали крупные слезы. Рана в сердце Фрица была мелкой, и уже тогда, на перроне, любовь, доверие и слезы жены покрывали ее нежным бальзамом. Тогда он знал – будет достаточно, что его не убьют, а ведь солдатская жизнь в Париже намного безопаснее работы на шахте. Хватит того, что он вернется к своей жене и ребенку, и слезы высохнут, и от раны на сердце не останется даже шрама. Теперь же после получасового пребывания с парижской проституткой, сердце Фрица было разорвано на две части, и нет никакого иного бальзама для подобной раны, кроме времени. Только даже такая панацея не излечивает раны до конца. В чувствительной ткани шрам всегда останется. Иногда – гноящийся.
