Ночная Сторона Длинного Солнца - Вулф Джин Родман (читать книги без .txt, .fb2) 📗

— Найди сегодня! — крикнуло полдюжины голосов практически одновременно по доброй воле Певучей Молпы (или случайно, без конца повторяя одно и то же). Следуя на звук, Шелк обнаружил, что нашел продавцов, которых искал. Стреноженные олени становились на дыбы и вырывались, их кроткие коричневые глаза были дикими от страха; огромная змея поднимала плоскую злобную голову и шипела, как чайник на плите; живые лососи плескались в мрачных резервуарах со стеклянной передней стенкой; свиньи хрюкали, барашки блеяли, цыплята пронзительно пищали, беспорядочно толкущиеся в загоне козы глазели на проходящих мимо с любопытством и острым подозрением. Есть ли здесь кто-нибудь, кто будет достойным благодарственным подношением Внешнему? Этому одинокому непонятному богу, загадочному, милосердному и суровому, чьим компаньоном он был, казалось, меньше, чем мгновение, и дольше, чем век? Шелк застыл на краю бурлящей толпы, прижав ногу к неочищенным шестам, ограждавшим коз; он обыскал все хранилище пыльных знаний, так тяжело приобретенных в схоле за восемь лет, и ничего не нашел.

На другой стороне загона с козами хорошо заметный молодой ослик бродил по кругу, меняя направление каждый раз, когда его владелец хлопал в ладоши, и кланялся (передняя нога вытянута вперед, широкий лоб в пыли), когда тот свистел. Такое отлично обученное животное, подумал Шелк, будет великолепной жертвой любому богу; но ослик стоит карт тридцать, а не три.

Жирный бык, который напоминал состоятельно выглядящего человека по имени Кровь, вполне мог получить три карты Крови, но только после долгого горячего спора. Многие авгуры выбирали таких жертв, когда могли: то, что оставалось после жертвоприношения, могло обеспечить кухню палестры по меньшей мере на неделю, накормить майтеру Роза, майтеру Мята и его, а также многих воспитанников, но Шелк не мог поверить, что такое раздувшееся, откормленное в стойле животное, как бы роскошно оно ни было, может понравиться богу; да и он сам не часто баловал себя едой такого рода.

Ягнята — абсолютно черные для Мрачного Тартара, Рокового Гиеракса и Беспощадной Фэа, чисто белые для оставшихся Девяти — были жертвами, которые чаще всего упоминались в Хресмологических Писаниях, но он уже пожертвовал несколько таких ягнят и не привлек божественного внимания к Священному Окну. Разве будет такой ягненок — или даже целое стадо ягнят, потому что с картами Крови он мог приобрести немалых размеров стадо — достойной благодарностью занавешенному вуалью неподкупному богу, который сегодня оказал ему такую милость?

А вот эта собакоголовая обезьяна, наученная освещать путь хозяину факелом или фонарем и защищать его (согласно неграмотно написанной афише) от разбойников и убийц, стоит по меньшей мере столько же, сколько осел. Покачав головой, Шелк прошел мимо.

Летун — возможно тот же самый — безмятежно проплыл над головой, на этот раз его широкие просвечивающие крылья были отчетливо видны, тело казалось темным крестом на фоне темнеющей полосы солнца. Дородный бородатый человек рядом с Шелком потряс кулаком, и несколько человек прошептали проклятия.

— Никто никогда не хочет дождя, — философски заметил самый ближний из продавцов животных, — но все хотят жрать.

Шелк согласно кивнул:

— Боги насмехаются над нами, сын мой, или по меньшей мере так написано. Удивительно, что они не смеются во весь голос.

— Как ты думаешь, патера, они действительно шпионят за нами, как трезвонит Аюнтамьенто? Или они приносят дождь? Дождь и бури, так обычно говорил мой старый отец, а раньше его отец. Я заметил, что это довольно часто подтверждается. Лорд Пас должен знать, что мы можем использовать некоторые из этих дней.

— Я действительно не знаю, — признался Шелк. — Я видел одного около полудня, но дождя еще нет. А если он шпион, то что этот летун может увидеть такого, что не может увидеть любой приезжий?

— Ничего такого не знаю. — Продавец сплюнул. — Предполагается, что он должен принести дождь, патера. Давай надеяться, что на этот раз сработает. Ищешь хорошую жертву, а?

Должно быть, лицо Шелка выдало его удивление, потому что продавец усмехнулся, показав сломанный передний зуб.

— Я знаю тебя, патера, — старый мантейон на Солнечной улице. Но сегодня ты прошел мимо загона для овец. Похоже, тебя они не устраивают.

Шелк постарался остаться равнодушным:

— Я узнаю нужное мне животное, как только увижу его.

— Конечно узнаешь — дай мне показать тебе мое. — Продавец поднял грязный палец. — Нет, погоди. Дай-ка мне спросить тебя. Я не шибко много знаю, патера, но разве не ребенок — самое лучшее жертвоприношение? Самый лучший дар, который человек или даже целый город может сделать богам? Величайший и высочайший?

Шелк пожал плечами:

— Так написано, хотя на памяти живых ни одна такая жертва здесь не предлагалась. Я не верю, что могу сделать это сам, и в любом случае это против закона.

— Прям в точку! — Продавец, как заговорщик, осторожно оглянулся. — А что самое близкое к ребенку? И на правильной стороне закона? Что это такое, я тебя спрашиваю, патера, — ты и я головастые взрослые мужики, а не какая-нибудь мелюзга, которую половина этих породистых самок на Палатине нагуляла на стороне? Катахрест[19], верно?

И продавец жестом фокусника запустил руку под грязную красную скатерть, покрывавшую его стол, и вытащил маленькую проволочную клетку с оранжево-белым катахрестом. Шелк не был знатоком этих животных, но ему показалось, что этот еще котенок.

Продавец наклонился вперед и понизил голос до хриплого шепота:

— Краденый, патера. Краденый, иначе я бы не смог продать его даже тебе за… — Он облизал губы, его беспокойный взгляд оценил выцветшую черную сутану Шелка и задержался на его лице. — Всего за шесть маленьких карт. Он говорит. Иногда он ходит на задних ногах и достает своими маленькими лапками еду. Как настоящий ребенок. Увидишь.

Глядя в расплавленные синие глаза катахреста (длинные зрачки ночного животного быстро сузились под светом солнца), Шелк почти поверил ему.

Продавец попробовал пальцем кончик ножа с длинным лезвием.

— Ты помнишь его, верно, Клещ? Тогда тебе лучше говорить, когда я прикажу тебе, и не пытаться удрать, когда я отдам тебя.

Шелк покачал головой.

Продавец, даже если и увидел жест, предпочел его не заметить.

— Скажи дом. Давай, говори для почтенного авгура, Клещ. Скажи дом! — Он ткнул несчастного маленького катахреста кончиком ножа. — Дом! Скажи это!

— Не имеет значения, — устало сказал Шелк. — Я не собираюсь покупать его.

— Он будет прекрасной жертвой, патера, — самой прекрасной, какую ты можешь достать, в рамках закона. Какую цену я назвал тебе? Семь карт, верно? Тогда я скажу тебе кое-что. Я сделаю тебе шесть, но только сегодня. Ровно шесть карт, потому что я слышал о тебе много хорошего и надеюсь в будущем заключить с тобой еще не одну сделку.

Шелк опять покачал головой.

— Я тебе говорил, что Клещ краденый? Я это знаю, и, поверь мне, я надавил на парня, который это сделал, иначе мне бы пришлось заплатить за Клеща вдвое дороже. Сказал, что настучу прыгунам[20] и все такое.

— Не имеет значения, — сказал Шелк.

— А теперь я разрешаю тебе украсть его у меня. Пять карт, патера. Ты можешь, — скажи что-нибудь, ты, мелкий урод, — ты можешь пройти через весь рынок, если хочешь, и если ты найдешь прекрасного катахреста, вроде этого, и дешевле, принеси его сюда и я подгоню цену. Пять карт, вот что мы скажем. Тебе не удастся даже коснуться чегой-нибудь наполовину такого хорошего за пять карт. Уверяю тебя, а ведь я — человек слова. Спроси кого хошь.

— Нет, сын мой.

— Мне очень нужны деньги, патера. Похоже, я не должен тебе это говорить, но я скажу. Человек должен иметь деньги на покупку животных, поэтому он взял кое-что продать, посекуха? — Он опять заговорил, так тихо, что Шелк с трудом его слышал. — Я вложил свои в несколько холодных делишек. Понял, патера? Только они разогрелись и стали горячими раньше, чем я сумел вернуть бабки. Так что вот, что я тебе скажу — пять карт, причем одна из них в долг. Четыре на стол, прямо сейчас. И одна карта потом, когда я увижу тебя; надеюсь, я буду здесь в молпадень, который сразу после сцилладня, патера.