Чужая жизнь - Циммерман Борис (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Гонимые быстролетным временем, пришельцы спешили прежде чем исчезнуть навсегда раствориться во вселенной, продолжить свой род. Инстинкт размножения был силен и неукротим. Чужая любовь била своим многообразием и причудливостью нам в глаза. Как молния, налетал самец на самку, гонимый яростным инстинктом. Время не останавливало свой бег, и надо было спешить.
Однажды мы набрели на гнездо, где самка высиживала яйца. Мы прошли осторожно, провожаемые яростно раскрытым зубатым клювом и злобно горящими глазами. Угрожающий крик, подобный стуку трещотки в соединении с воем сирены, гнался за нами, осатанело подстегивая своей яростной, незнакомой враждебностью. На обратном пути мы заглянули в гнездо — прошло не более пяти минут. Нас встретила дюжина вполне оперившихся птенцов. Жадные рты уже чуяли пищу. Внизу, под гнездом валялась куча полуразвалившихся костей. Пройдет еще немного времени, — два-три часа, — и кости этих птенцов будут рассыпаться, а на их месте окажется сотня новых жадных ртов.
В гнезде самка высиживала яйца. Через пять минут нас встретила дюжина вполне оперившихся птенцов. Жадные рты уже чуяли пищу. Внизу валялась куча костей…
В другой раз мы нашли пару яиц в выстланном мохом углублении, под кустом. Мы принесли их в хижину и я положил одно из них на теплую золу возле очага. Через несколько минут желтое крылатое создание, осатанело крича, носилось по хижине. Оно было голодно и требовало пищи. Я бросал ему куска мяса — большие куски. Оно глотало и росло на наших глазах. Такого аппетита я никогда не встречал. Оно ело, ело без конца. К средине дня оно наполнило всю хижину яростным хлопаньем крыльев и дикими воплями: похожими на пронзительные человеческие рыданья. Чили-Лиму бросал ему живых поросят, и оно на наших глазах терзало их. Скоро смерть сразила его. К закату кости совершенно распались, словно побывав в адской огне. Утром, на другой день, я не мог обнаружить ни малейших следов нашего питомца.
Так текла эта жизнь, быстрая, жадная, цепкая. Под сводами зеленого храма, в чаду разложения, роились тела живущих. Жизнь не шла, а бешено неслась вперед. Быстрокрылое время безжалостно подхлестывало ее. Голод, любовь и смерть властно и беспредельно руководили ею.
— Это чудесно!… Но все-таки я никак не пойму…
— Что вам непонятно? — вскинул невидящие, далекие глаза Бocc.
— Да вот эта быстрота превращений…
— Ах, ну так это же…
— Вы великолепно нарисовали картину эволюции живых существ… Но как это целые эры могли сузиться до каких-нибудь двух с лишним десятков лет?… — Венслей так разгорячился, что не замечал безуспешных попыток Босса что-то выговорить. Во всей его фигуре был скрытый протест, хотя природная корректность не позволяла ему быть слишком резким.
— Зародыш был занесен с астероида, неизмеримо малого по сравнению с Землей, — тихо, размеренно начал Босс.
— Это вполне возможно… Но что же…
— Вы забыли одно из положений теории относительности, — вдруг поспешил Босс.
— Одно из положе… ний… Какое же? какое?… — в напряженном раздумье повторил Венслей.
— О скорости жизненных процессов…
— Ах, вот что!… Чем больше масса планеты, на которой развивается жизнь, тем медленнее происходят жизненные процессы. — Судорогой исказила догадка лицо Венслея. Мгновенно радостное, удовлетворенное сияние стерло ее. Он снова был спокоен. Он снова лениво откинулся на мягкую спинку купэ.
— Да, да… Вы видите, что все эти чудесные события в моей вилле в Гонолулу и в дебрях неведомого острова…
— …Прекрасное подтверждение этого положения!… — быстро докончил Венслей его медленную речь. Босс утвердительно качнул седыми прядями.
— Этот принцип сразу вспомнился мне, когда я извлек из недров джэксонвилльского болида живой организм. Но я тогда же понял, что развитие живых существ этого родоначальника, дробление их на разновидности и виды, в общем вся сложная и многообразная цепь эволюции будет итти медленным, истинно земным путем, если только… — Он замолчал с полуоткрытым ртом, словно подыскивая подходящие слова.
Нетерпение всползало на лицо Венслея. — Что, если только?… Продолжайте, мистер Босс! — хотел он уже сказать просяще.
— …Если только не будет убита приспособляемость ко времени, — закончил Бocc.
— Ну, это для меня непонятно… — слегка шутливо сказал Венслей. — Впервые слышу такой термин…
— Я разъясню… Вы помните мой доклад «О дифференциации приспособительных функций хромозом»?
— Очень смутно… Впрочем, вспоминаю. Это тогда, если не ошибаюсь, почти вся биологическая коллегия отнеслась весьма недружелюбно к вашей точке зрения? Но этому, вероятно, уже лет тридцать?…
— Больше, мистер Венслей, в этом году ровно тридцать семь лет… Я был прав… Приспособлением организмов всецело ведают важнейшие ядрышки клеток — хромозомы. И хромозомах есть участки, руководящие приспособлением организмов ко всем особенностям пространства, в виде термических, химических и прочих его свойств. Есть также участки, которые приспособляют организм ко времени, то есть ускоряют или замедляют все жизненные процессы в зависимости от внешних условий.
— Почему же вы тогда не подтвердили опытом эти свои взгляды? — не удержался Венслей.
— Для этого нужно было иметь существо из «чужого мира»… — А болид из Джэксонвилля попал ко мне через двенадцать лет после моего доклада на заседании биологической коллегии. Но, может быть, вы разрешите мне докончить мои пояснения?…
— О, пожалуйста!… Я страшно заинтересован…
— …Воздействуя на хромозомы космозоида особенными соединениями, я парализовал их приспособляемость ко времени. Миллионы существ, потомки комочка высохшей слизи, питались веществами Земли, дышали ее воздухом, но жизнь их текла во времени той ничтожно-малой планеты, с которой какая-то мировая катастрофа низвергнула их на Землю. Они жили чужим временем. И это чужое время с безумной скоростью уносилось вдаль, оставляя позади бесконечно-медленное, словно застывшее земное время.
— Да, так и должно быть, — пробормотал Венслей. Он почти не слышал слов Босса и только глубинами мысли улавливал многообещающую сущность. Эта чужая жизнь нашла для себя все новое, кроме времени… время осталось для нее старым…
Он устремил глубоко внимательные глаза на Босса. Тот уже снова тихим, размеренным голосом продолжал свой рассказ.
— Однако, конец уже был близок. Сложная цепь эволюции не могла продолжаться вечно.
Однажды, вернувшись в хижину; я почувствовал головокружение и тошноту; к ночи меня схватил сильнейший озноб. Я заболел лихорадкой, тяжелой болотной лихорадкой. Целыми днями лежал я в холодном поту, на границе жизни и смерти, и беззвучная тень Чили-Лиму делила со мною мои страдания. Старик следил за регулярным принятием хины, кормил и поил меня. Весь день просиживал он около меня, и ночью, просыпаясь, я видел в дрожащем тусклом свете фонаря его настороженное, бодрствующее лицо.
Он уверенно заявлял, что вырвет меня из когтей смерти. И я знаю, — если бы не Чили-Лиму, мне не пришлось бы делиться с кем-нибудь моими переживаниями: те дни были бы для меня последними. Медленно, капля за каплей, возвращались ко мне утраченные силы.
С нежным добродушием следил Чили-Лиму за моими недолгими прогулками на поляне, перед хижиной. Он безжалостно пресекал слишком большое усердствование с моей стороны, и, замечая усталость в моем взгляде, заставлял ложиться в постель. Он знал причину моего нетерпения.
