Отравленный пояс (с иллюстрациями) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Когда мы проходили по гостиной, зазвонил телефон, и мы стали невольными свидетелями разговора, к которому приступил профессор Челленджер. Говорю «мы», но уверен, что кроме нас, всякий в окружности по меньшей мере в сто ярдов не мог не слышать его громоподобного голоса, разносившегося по всему дому. Реплики профессора запечатлелись в моей памяти.

— Да, да… конечно, это я… да, конечно… профессор Челленджер… знаменитый профессор… разумеется, а то кто же?.. Конечно… каждое слово… иначе я ведь не написал бы его… Меня это не удивляет — все признаки говорят за это… Разумеется… Не позже чем через день… да… Этому я не могу помешать, не правда ли?.. Конечно… очень неприятно… Но от этого пострадают также люди более значительные, чем вы. Плакаться бесцельно. Вам надо с этим примириться… Нет, не могу… Вешаю трубку… Сэр! Бросьте вздор молоть! У меня, право же, есть дела поважнее, чем слушать такую чепуху!

Он шумно повесил трубку и повел нас по лестнице в свой кабинет — просторную светлую комнату. На большом письменном столе лежало семь или восемь нераспечатанных телеграмм.

— Право, я подумываю о том, не завести ли мне телеграфный адрес в интересах моих корреспондентов. Мне кажется, что, например, такой адрес, как «Ной, Ротерфилд», был бы довольно недурен.

Как это бывало всегда, когда он отпускал плохую остроту, он прислонился к письменному столу и так затрясся от хохота, что руки его с трудом распечатывали телеграммы.

— «Ной»! «Ной»! — мычал он и делал при этом рожу, как у лешего. Между тем лорд Джон и я обменивались улыбками взаимного понимания, а Саммерли, с видом страдающей коликами козы, сардонически покачивал головою в знак неодобрения. Наконец, все еще мыча и гудя, Челленджер приступил к чтению телеграмм. Мы трое стояли перед высокими сводчатыми окнами и любовались великолепным видом.

Картина в самом деле была дивная. Мягко поднимающаяся дорога привела нас как-никак на изрядную высоту. Мы находились, как узнали позже, приблизительно на семьсот футов выше уровня моря. Дом Челленджера стоял на крайнем выступе холма, и с южной стороны дома, где как раз расположен был кабинет, открывался широкий вид на долину в глубине ограниченную мягкими волнистыми очертаниями цепи холмов. Столб дыма, поднимавшийся из впадины между холмами, указывал местоположение Льюиса. Прямо перед нами простиралась цветущая долина с просторными зелеными площадками гольф-клуба Кроуборо, и они кишели игроками. Немного подальше к югу мы видели за лесною просекой часть железнодорожной линии, ведущей из Лондона в Брайтон, а под нами, в непосредственной близости, находился огороженный забором дворик, где стоял автомобиль, доставивший нас с вокзала.

Челленджер окликнул нас. Мы к нему повернулись. Он прочитал телеграммы и педантично разложил их перед собой. Его широкое обветренное лицо, или, точнее говоря, та его незначительная часть, которая не была закрыта дико растущей бородой, зарумянилось, что указывало на сильное возбуждение профессора.

— Ну-с, джентльмены, сказал он так, словно обращался к собранию, — это поистине интересная встреча. Она происходит при совершенно необычайных, я сказал бы даже — беспримерных обстоятельствах. Позвольте спросить, не заметили ли вы чего-либо необычайного по пути сюда из города? 

— Я заметил только одно, — сказал Саммерли с кислой усмешкой, — что вот этот наш молодой друг за последние три года нисколько не исправился. Я должен, к прискорбию моему, констатировать, что у меня в пути были серьезные основания быть недовольным его поведением, и было бы неискренне с моей стороны утверждать, что он произвел на меня вполне хорошее впечатление.

— Ну, ну, все мы подчас бываем немного бесцеремонны! — заметил лорд Джон. — Молодой человек не имел, конечно, в виду ничего дурного. В конце концов он — участник международных состязаний и, если полчаса донимал нас описанием футбольного матча, то имеет на это больше права, чем всякий другой.

— Я вам полчаса описывал матч?! — воскликнул я в недоумении. — Вы сами в течение получаса рассказывали мне какую-то бесконечную историю про буйвола. Профессор Саммерли может это подтвердить.

— Мне трудно решить, кто из вас обоих был скучнее, — отозвался Саммерли. — Заявляю вам, Челленджер, что всю жизнь буду зажимать уши, чуть только при мне заговорят про буйволов или футбол.

— Да ведь я сегодня ни слова не говорил про футбол! — негодовал я.

Лорд Джон пронзительно свистнул, а Саммерли удрученно покачал головой. 

— Да еще в такой ранний час! — продолжал он. — Это в самом деле могло вывести хоть кого из себя. В то время как я сидел, уйдя в задумчивое безмолвие…

— Безмолвие? — воскликнул лорд Джон. — Да ведь вы всю дорогу давали нам представление в стиле варьете в качестве имитатора звериных голосов, и были скорее похожи на взбесившийся граммофон, чем на человека.

Саммерли выпрямился. Он был больно задет.

— Вам угодно быть безвкусным, лорд Джон, — сказал он с кислой, как уксус, физиономией.

— Но черт побери совсем, это уже граничит с сумасшествием! — воскликнул лорд Джон. — Каждый в точности знает, что делали другие, и никто не может вспомнить, что сам он выделывал. Начнем с самого начала. Мы сели в купе первого класса для курящих, ведь это несомненно, не правда ли? Затем начался спор по поводу письма в «Таймсе» друга нашего Челленджера. 

— О, вы в самом деле поспорили из-за него? — гневно спросил наш хозяин и нахмурил брови.

— Вы, Саммерли, сказали, что во всей этой истории нет ни слова правды. 

— Ого! — сказал профессор Челленджер и погладил себе бороду. — Ни слова правды? Помнится, я уже слышал однажды эту фразу. Могу ли я узнать, какими аргументами опроверг великий и знаменитый профессор Саммерли утверждения той скромной личности, которая дерзнула высказать свое мнение о научных возможностях? Не снизойдет ли он все же до того, чтобы привести некоторые доводы в защиту своего противоположного мнения, прежде чем окончательно сразить это жалкое ничтожество?

Он отвесил поклон, пожал плечами и раздвинул пальцы, произнося эту речь с напыщенным и слонообразным сарказмом.