Дневник, найденный в ванне - Колесников Олег Эрнестович "Magister" (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Он встал, выглядя при этом весьма солидным, хотя и с улыбкой на лице. Нижнее веко левого глаза у него слегка подрагивало.
— Подслушивающий Вассенкирк. Вы позволите пожать вашу руку?
— Очень приятно, — произнес я. — Значит, вы знаете обо мне?
— Ну как же я могу этого не знать?
— Да? — пробормотал я ошеломленно. — А не означает ли это, что у вас есть для меня инструкция?
— Ох, пожалуйста!.. Не надо с этим спешить. Годы одиночества в пустоте, зодиак… И сердце сосет лишь одна мысль!.. Об этих расстояниях… вы знаете… хотя все это правда, как-то трудно человеку поверить, смириться, разве не так? Ах, я, старый болван, болтаю тут… Я, знаете ли, никогда в жизни не летал… такая профессия… Нарукавники, чтобы манжеты не испортить… Восемнадцать пар нарукавников протер, и вот… — Он развел руками. — И вот, пожалуйста, потому-то все это… Прошу простить мою болтовню. Вы позволите?
Он приглашающе указал на дверь за своим креслом. Я встал. Он ввел меня в огромный, выдержанный в зеленых тонах зал; паркет сверкал, как зеркало, далеко в глубине стоял зеленый стол, окруженный изящными стульчиками.
Эхо наших шагов отдавалось словно в нефе собора. Старичок торопливо семенил рядом со мной, по-прежнему улыбаясь и поправляя пальцем очки, которые постоянно сваливались с его короткого носа. Он придвинул мне мягкий стул с гербом на спинке, сам уселся на другой и иссохшей рукой стал помешивать чай. Потом прикоснулся к нему губами и прошептал: — Остыл.
Он посмотрел на меня. Я молчал. Он наклонился ко мне и доверительно произнес.
— Вы немного удивлены?
— О, вовсе нет.
— Мне старику, вы можете, наконец, сказать, хотя я не настаиваю. Это было бы с моей стороны… Но, впрочем, вы сами видите: одиночество, врата тайн отомкнуты, мрачные глубины влекут, порождая искушения — как это по-человечески! Как это понятно! Чем же является любопытство? Первым инстинктом новорожденного! Естественнейшим инстинктом, прастремлением отыскать причину, порождающую результат, который, в свою очередь, становится зародышем последующих атомов причинности, создает непрерывность, и вот так возникают сковывающие нас цепи — а все начинается так наивно, так просто!
— Позволите, о чем вы, собственно, говорите и к чему клоните? — спросил я.
От его слов в голове у меня стало сумбурно.
— Вот именно! — воскликнул он слабым голосом и еще сильнее подался ко мне. Золотые дужки его очков поблескивали. — Здесь причина — там результат! Чего? Откуда? К чему? Ах, разум наш не может согласиться с тем, что на такие вопросы никогда не будет ответа, и потому сам тут же создает их, заполняет бреши, деформирует, здесь отнимает немного, там добавит…
— Извините, — перебил я его, — но я просто не понимаю, что все это…
— Сейчас, дорогой мой! Не все пути ведут во мрак. И я постараюсь в меру своих возможностей… Прошу вас, извините меня, имейте снисхождение к старику… Так что вы столь любезно желали получить от меня?
— Инструкцию.
— Инстр… — Он словно бы проглотил нечто совершенно неожиданное. — А вы вполне в этом уверены?
Я не ответил. Он прикрыл глаза за золотой оправой. Его губы беззвучно шевелились, словно он что-то считал.
Мне казалось, что я угадываю по их вялым движениям: "Два пишем, один в уме, итого…"
Затем он посмотрел на меня с довольной улыбкой.
— Да, конечно же! О чем речь! Инструкции, бумаги, планы, акты, схемы наступательных действий, стратегические расчеты… и все секретно, все уникально! О, что бы только ни дал враг, коварный, отвратительный, мерзкий враг, что бы он только ни дал, повторяю, чтобы завладеть ими, заполучить хотя бы на одну ночь, хоть на минуту! — он почти пел. — И потому посылают тщательно замаскированных, обученных, переодетых, опытных, чтобы проникнуть, прорваться, выкрасть и скопировать, и имя им — легион! — выкрикнул он тонким, срывающимся голосом.
Он был в таком возбуждении, что теперь ему приходилось обеими руками придерживать с боков очки, все время сползающие по носу.
— И вот, как же всему этому помешать? Что, если они завладеют? В ста, в тысяче случаев поймав, отрубим преступную длань, разоблачим происки, узрим яд. Но на месте отсеченного вырастет новое щупальце. Конец же известен — что один человек спрятал, другой отыщет. Естественный порядок вещей, самый что ни на есть естественный, дорогой вы мой.
Он боролся с одышкой, улыбкой ища моего сочувствия. Я ждал.
— Но если бы — подумайте об этом — если бы планов было больше? Не один вариант, не два, не четыре, а тысяча, миллион? Выкрадут? Выкрадут, да, ну так что ж? Первый будет противоречить седьмому, седьмой — девятому, тот — девятьсот восьмидесятому, а тот всем остальным. Каждый говорит свое, каждый по-иному — какой же из них единственный, настоящий? Где тот самый один-единственный, наисекретнейший, истинный?
— Ага… оригинал! — вырвалось у меня почти против воли.
— Именно! — воскликнул он с такой напыщенностью, что даже закашлялся.
Он кашлял, давился, его очки едва не слетели на пол, он сумел поймать их в самую последнюю секунду, и тут мне показалось, что они отстали от лица вместе с частью носа, но скорее всего это была иллюзия, потому что от кашля он даже весь посинел. Потом он облизал запекшиеся каемки губ и положил на коленки трясущиеся руки.
— Итак, тысячи сейфов, тысячи оригиналов, везде, повсюду, на всех этажах, за замками, за шифровыми комбинациями, за запорами. Одни оригиналы, имя им миллион… Все разные!..
— Прошу прощения, — прервал его я. — Вы хотите сказать, что вместо одного оперативного или, скажем, мобилизационного плана существует множество их?
— Именно так! Вы преотлично меня поняли, дорогой мой. Преотлично!
— Ну, хорошо, но должен же существовать какой-то один, настоящий, то есть такой, в соответствии с которым в случае, если уж до того дойдет, если появится необходимость…
Я не договорил, пораженный переменой, которая произошла с его лицом.
Он смотрел на меня так, словно я в мгновение ока превратился в какое-то чудовище.
— Вы так думаете? — прохрипел он.
Он замолчал, а веки его затрепетали, словно засохшие крылья бабочек, за оправой золотых очков.
— Не будем говорить об этом, — медленно произнес я. — Положим, что все именно обстоит так, как вы описали. Хорошо. Только… какое мне до этого дело? И, прошу прощения, какое это имеет отношение к моей миссии?
— Какой миссии?
Его улыбка, покорная и боязливая, источала слабость.
— Специальной миссии, которую мне доверили… Но я же говорил вам в самом начале, разве нет? Которую доверил мне главнокомандующий округа Кашебладе…
— Каше?..
— Ну да, Кашебладе. Не будете же вы пытаться меня уверить, что не знаете имени своего начальника?
Он закрыл глаза. Когда он открыл их, на его лице лежала тень.
— Извините, — прошептал он. — Позвольте, я оставлю вас на минуту? Один момент, и…
— Нет, — твердо заявил я.
Поскольку он уже встал, я мягко, но решительно взял его за руку.
— Мне очень жаль, но вы никуда не пойдете, пока мы не сделаем то, что должны сделать. Я пришел за инструкцией, и намерен получить ее.
Губы у старичка задрожали.
— Но, дорогой мой, как же я должен понимать это…
— Причина и результат, — бросил я сухо. — Прошу изложить мне задачу, цель и содержание акции!
Он побледнел.
— Я слушаю!
Он молчал.
— Зачем вы рассказывали мне о множестве планов? К чему? Кто приказал вам сделать это? Вы не хотите говорить? Ладно. Время у меня есть. Я могу подождать.
Он сжимал и разжимал дрожащие руки.
— Так что? Вам нечего мне сказать? Я спрашиваю в последний раз.
Он опустил голову.
— Ну, так что? — кричал я.
Я схватил его за плечо. Лицо его в одно мгновение обезобразилось налилось синевой, стало страшным. С вылезшими из орбит глазами он впился в камень перстня, который носил на безымянном пальце.
Что-то тихонько щелкнуло — будто металлический штифт ударился о металл, — и я почувствовал, как его напряженное тело обмякло у меня под руками. Мгновение — и я держал в руках труп. Я отпустил его, и он безвольно соскользнул на пол, золотая оправа соскочила, а вместе с ней по-детски розовая, проглядывавшая из-под седины лысинка, открывая пряди скрывавшихся под ней черных волос. Я стоял над мертвецом, вслушиваясь в громкий стук собственного сердца. Мой взгляд лихорадочно бегал по сверкавшему убранству зала. Бежать отсюда? В любую минуту сюда может кто-нибудь войти и застать меня с трупом человека, который занимал соответствующую должность… А какую, собственно? Старший — кто? Шифровальщик? Подслушивальщик? Да ладно, все равно! Я направился к двери, но посреди зала остановился. А смогу ли я вообще уйти? Узнают ли меня? Пожалуй, второй раз уйти не удастся, это уж совершенно невозможно!
