Грех межзвездный - Фармер Филип Хосе (серия книг .TXT) 📗
Куда?
Сходу не высветило. В принципе, либо к израильтянам, либо к малайцам, в их федерацию. И к тем, и к этим путь неблизкий, хотя расстояние не проблема, если удастся увести или взять под команду рейсовик. Предположим, удастся, но каков шанс прорваться через систему ПРО? Никакого. Чтобы дежурным по узлам связи да по штабам зубы заговаривать, нет у него ни знания уставов, ни представления насчет порядков, заведенных у вояк.
Пока Хэл все это соображал, порыв подвыдохся. Может, умнее все же выждать и дознаться, в чем суть обвинения. И не исключено, что удастся доказать свою непричастность.
Губы-ниточки Макнеффа пошли кривой усмешкой, хорошо знакомой Хэлу.:
– Добро, Ярроу, – сказал сандальфон.
Хэл толком не понял, считать это дозволением вступить в разговор или нет, но прикинулось, что есть возможность расположить уриелита к себе.
– Не понял, сандальфон. Что «добро»?
– Что вы покраснели, а не побледнели. Я любую особь насквозь вижу, Ярроу. Мне на это довольно нескольких секунд. И что я вижу? А то, что вы не норовите в обморок упасть со страху, как очень многие на вашем месте при тех словах, которыми я вас огорошил. Нет, в вас вспыхнула горячая кровь, установка на контратаку. Вы готовы отрицать, спорить, приводить встречные доводы. Кое-кто сказал бы, что это нежелательная реакция, что ваше поведение говорит о вредном образе мысли, о склонности к антиистиннизму. А точно ли им ведомо, что такое истиннизм? «Что такое истиннизм?» – именно так вопрошал Впередника собственный брат, погрязший во зле. И получил ответ, и я его повторю: об этом может судить лишь тот, кто истиннизму верен. Я истиннизму верен, иначе не был бы сандальфоном. Буверняк?
Хэл, затаив дыхание, кивнул. И подумал, что не такой уж чтец в сердцах этот Макнефф, как воображает, иначе намекнул бы, что не укрылся от него Хэлов первый порыв прибегнуть к насилию.
Или все же не укрылся, но хватило учености оставить без последствий?
– Задавая вам вопрос, – продолжал Макнефф, – я вовсе не имел в виду, что вы кандидат на ВМ. Он нахмурился.
– Впрочем, ваша СН такова, что, продолжай вы в том же духе, недалеко и до этого. Однако я убежден: если вы по доброй воле согласитесь на мое предложение, вы скоро исправитесь. Окажетесь в тесном контакте со множеством народу, который сплошь буверняк, и благого влияния вам будет не избежать. Истиннизм порождает истиннизм. Так сказано у Сигмена. Однако пора к делу. Прежде всего поклянитесь на этой книге, – он выложил на стол «Талмуд Запада», – что ни единое слово из нашего разговора ни при каких обстоятельствах не будет вами разглашено. Поклянитесь умереть или вынести любые пытки, но не предать Госуцерквства.
Хэл положил левую руку на книгу (рано оставшись без правой руки, Сигмен пользовался левой и нам велел) и поклялся Впередником и всеми градациями истиннизма, что его уста будут навеки замкнуты. Иначе он лишится даже малейшей возможности предстать пред очи Впередника и обрести однажды в управление собственную вселенную.
Он еще не договорил слов клятвы, а уже начал чувствовать себя виноватым: на аззита напасть хотел, применить силу к сандальфону тоже имел намерение. Как можно было так без зазрения совести предаться собственному темному началу? Ведь Макнефф – живой посланник Сигмена, шагнувшего во время-пространство готовить будущее своей пастве. Хоть в чем-то уклониться от всепокорности Макнеффу, значит оскорбить Впередника действием, а это такая жуть, что даже мысль о том невыносима!
Макнефф положил книгу на место и сказал:
– Прежде всего должен вас уведомить, что врученное вам предписание на производство дознания по слову «кикимора» на острове Таити было ошибочным. Ошибка, вероятно, вызвана тем, что некоторые подразделения аззитов не так тесно взаимодействуют в работе, как им положено. Корни ошибки в настоящее время изучаются, и будут приняты действенные меры к тому, чтобы впредь имелась гарантия неповторения подобных случаев.
Аззит за спиной у Хэла тяжело вздохнул, и Хэл понял, что в этом кабинете сейчас и помимо него есть кому пускать сок со страху.
– Один из иерархов, просматривая сводку, обратил внимание на ваш запрос насчет допуска на Таити. Зная, насколько высока степень секретности во всем, что касается этого острова, он дал указание разобраться. В результате мы сумели вас перехватить. А я, изучив ваше личное дело, пришел к выводу, что, возможно, вы как раз тот, кто нам необходим для кое-какой работы на борту корабля.
С этими словами Макнефф выбрался из-за стола и заходил по кабинету, сцепив руки за спиной и слегка наклонясь вперед. Стало видно, какой у него желтоватый цвет кожи, почти того же оттенка, что у слоновьего бивня, который Хэл однажды видел в Музее вымерших животных. Особенно подчеркивал эту желтизну лиловый клобук на голове сандальфона.
– Вам предлагается пойти добровольцем, – продолжал Макнефф, – поскольку мы хотим иметь на борту исключительно людей, беззаветно преданных делу. Питаю сугубую надежду, что вы дадите согласие, поскольку мне нехорошо при одной мысли о том, что на Земле останется хоть одно гражданское лицо, которому известно о существовании и назначении «Гавриила». Не то, чтобы я сомневался в вашей лояльности, но израильские шпионы большие умницы и вполне способны вытянуть из вас все, что вам известно. Ахнуть не успеете, как похитят и напичкают всякой химией, чтобы вы заговорили. Одно слово – лакеи Обратника.
Хэл мрачно подивился про себя, почему пичканье химией у израильтян – это антиистиннизм, а то же самое у Союза ВВЗ – буверняк, но в один миг позабыл об этом, едва заслышал продолжение речи Макнеффа.
– Сто лет тому назад первый межзвездный космический корабль Союза отправился с Земли к звезде Альфа Центавра. Примерно в то же время и туда же направился и израильский. Через двадцать лет оба вернулись и сообщили, что там не обнаружено планет, пригодных для обитания. Наша вторая экспедиция возвратилась спустя еще десять лет, а вторая израильская – спустя двенадцать. Ни мы, ни они не обнаружили звезды с планетами, перспективными в смысле колонизации.
– Никогда об этом не слышал, – пробормотал Хэл Ярроу.
– Друг от друга правительствам секретов не уберечь, а от своих народов – вполне удается, – заметил Макнефф. – Насколько нам известно, израильтяне после той второй попытки межзвездных агрегатов больше не посылали. Расходы оказались астрономические, и время полетов тоже. А вот нас хватило на третье судно размерами поменьше, но скоростью побольше, чем два предыдущих. За эту сотню лет мы кое-чему научились при создании межзвездных движителей, не стану распространяться перед вами на эту тему. Этот третий корабль возвратился несколько лет тому назад и сообщил…
– Что найдена планета, пригодная для обитания, но уже населенная мыслящими существами! – вмешался Хэл, от восторга позабыв, что его никто не просит высказываться вслух.
Макнефф остановился и уставился на Хэла водянистыми глазами.
– Откуда знаете? – резко спросил он.
– Простите, сандальфон, – сказал Хэл, – Но ведь это неизбежно. Разве Впередник не предсказал в своем «Времени и мировой линии», что такая планета будет найдена? По-моему, на пятьсот семьдесят третьей странице.
Макнефф хмыкнул и сказал:
– Рад, что изучение первоисточников оставило в вас такой глубокий след.
«Еще бы не оставило! – подумал Хэл. – И не единственный. Порнсен, мой АХ неразлучный, порол меня за каждый плохо выученный урок. Мастер был оставлять глубокий след. Почему „был“? Есть. Я подрос и карьеру сделал, и он тоже: где я, там и он. В детском садике был мой АХ. И в интернате оказался он же, хотя я думал, что уж там-то от него избавлюсь. А нынче он мой участковый АХ. Не кто иной, как он, мне эту поганую СН выводит».
И тут же сам себе строго возразил: «Не он, а я, и только я, в ответе за все, что со мной происходит. Если у меня плохая СН, значит, сам до этого довел, мое темное начало. Сгину – так исключительно потому, что сам достукался. Прости мне, Сигмен, мои мысли антиистинные!»
