Победители тьмы. Роман - Шайбон Ашот Гаспарович (полные книги txt) 📗
Богдан Аспинедов оказался очень своеобразным по натуре человеком. Он вызывал мое уважение уже тем, что также горячо интересовался новостями в области техники и высказывал весьма передовые по тому времени мысли. У этого человека была богатая врожденная фантазия. Беседуя со мной, он часто увлекался до самозабвения, пробуждая во мне все новые мысли и идеи. Как сейчас помню одну беседу, сильно воодушевившую меня. Это и послужило поводом к тому, чтобы он поведал мне тайну «белых теней».
- «Ты знаешь, Николай, если б я был инженером-строителем, то придумал бы очень интересную детскую игрушку, из которой впоследствии могло бы получиться нечто крайне серьезное, - заявил он мне во время одной из наших обычных бесед.
- А что же могло получиться, дядя? - задал я вопрос.
- Мысль! - ответил он с краткостью ребуса.
- Но какая же мысль, например? - настаивал я, заинтересованный.
- Ну, например, если б мне удалось сделать такую куклу, которая могла бы кричать «ура!» или говорить «дайте хлеба!» - ты, знаешь, что получилось бы?
- Ну, что получилось бы? - подстегивал я его, добиваясь, чтобы он уже высказался до конца.
- А получилось бы то, что этот товар у меня не залежался бы и… это было бы мне очень выгодно! - весьма прозаически закончил он и громко расхохотался».
Вначале я не обратил было внимания на его слова, но немного погодя у меня мелькнула мысль попробовать изготовить такую куклу. После долгих трудов это мне, наконец, удалось. Когда куклы были готовы, я понес показать их моему опекуну. На столе перед ним появились две куклы: одна изображала «мужика», другая - «царя», и обе соединялись особым блочком. После завода пружины, правая рука «мужика» начинала вертеть рычажок блока, на шею «царя» накидывалась петля, которая подтягивала его наверх. Создавалось впечатление, что он поднимается на виселицу. Затем изо рта «царя» высовывался длинный язык, на котором было написано: «Николай Кровавый».
Внимательно глядя на лицо дяди, я нетерпеливо ждал - как он откликнется на эту мальчишескую затею. Но едва только куклы задергались, как он в гневе обернулся ко мне:
- Что это, ты хочешь, чтобы меня снова погнали в Сибирь?! Неразумный мальчишка…
Я сильно смутился, хотя у меня и раньше не раз мелькало предчувствие, что эта игрушка может вызвать его неудовольствие.
- А что, неужели у меня не получается та мысль, о которой, помните, вы говорили?..
- Какая мысль, что ты болтаешь?! - с еще большим раздражением воскликнул торговец игрушками.
- Но вы же сами говорили, что вот такие игрушки будут раскупаться нарасхват. Попробуйте выставить ее и вы увидите, как повалят к вам покупатели, - несмело пытался я убедить дядю.
Вся краска слетела с лица Богдана Аспинедова.
- Николай! - повелительно воскликнул он.
- Слушаю вас, Богдан Олегович.
- Николай… - на этот раз почти шепотом выговорил он, не сводя с меня угрожающего взгляда.
- Я слушаю вас, Богдан Олегович, - вторично отозвался я.
- Да ты понимаешь ли, что делаешь?!
- Почему нет, понимаю, - спокойно ответил я.
Опекун поднялся на ноги, но, покачнувшись, схватился за грудь и вдруг, потеряв сознание, рухнул наземь. Он слег в постель и больше не вставал. Я же избегал заходить к нему.
Но как-то вечером плачущая жена его повела меня в спальню: больной потребовал, чтобы меня вызвали к нему. Никто не догадывался о причине его заболевания. Сам же он скрыл историю злополучной игрушки. Его положение объясняли приступом астмы, которой он страдал уже многие годы.
Я вошел. Больной потребовал, чтобы нас оставили вдвоем. Жена Аспинедова и моя мать вышли из комнаты.
- Садись… - ослабевшим голосом произнес больной.
Я присел около кровати. Вид больного и обстановка комнаты подавляли меня. Дядя молчал.
- Николай… сынок… - послышался его шепот.
Опекун впервые называл меня сыном. Я был растроган.
И в этот вечер я услышал рассказ о «белых тенях», рассказ, который навсегда запечатлелся в моей памяти… В этот же вечер мой опекун предстал передо мной в совершенно новом свете.
Я узнал, что человек, известный под именем Богдана Аспинедова, - бывший политический ссыльный, бежавший с каторги. Долгое время скрываясь за границей, он в конце концов вернулся в Россию под видом торговца игрушками. Один из участников террористического акта, организованного против Александра Второго, он лишь по счастливой случайности не попал на виселицу. Фамилия, под которой он был известен, не была его настоящей фамилией.
Опекун мой скончался. Из своего не очень значительного состояния он оставил по завещанию некоторую сумму моей матери. Это дало мне возможность выехать за границу для завершения образования.
Впервые я именно от дяди услышал о превращающихся в тень людях. Лишь впоследствии я сообразил, что опекун говорил о «белых тенях». Описания их, которые мне довелось слышать гораздо позже от других людей, подтвердили правдивость рассказа Богдана Аспинедова.
Николай Аспинедов умолк. Взглянув на дочь, он спросил:
- Ты не утомилась, Елена? Хочешь, отложим продолжение…
- А ты разве устал, дорогой папа? - с сожалением произнесла Елена.
- Нет, не устал! - покачал головой Аспинедов.
Видя, что воспоминания целиком завладели отцом, Елена попросила его продолжать рассказ:
- Не надо откладывать, папа. Я хочу, чтоб и в моей памяти осталась на всю жизнь эта ночь.
Николай Аспинедов налил себе маленькую рюмку коньяка, графин которого стоял на подносике недалеко от его кресла, и продолжал:
- Да, все то, что рассказал мне Богдан Аспинедов, оказалось правдой. Впоследствии мне и самому пришлось встретиться с ними и даже принимать участие в их деятельности…
- В чьей деятельности, папа?
- «Белых теней». Но об этом - потом. Пока же вернемся к рассказу ссыльного торговца игрушками…
О ЧЕМ РАССКАЗАЛ ПЛЕМЯННИКУ ТОРГОВЕЦ КУКЛАМИ
Вот рассказ, услышанный мною из уст продавца кукол:
«Даже спустя десять лет после того, как было совершено покушение на царя Александра Второго, царская охранка не забыла обо мне. Высланный в северную Сибирь, я с 1890 года по 1898 год изнывал в Долубинске - в одном из затерянных в просторах Сибири поселений для каторжников. Поселение это было не из крупных. В семнадцати избах проживало всего тридцать три ссыльных - политических и уголовников, вместе с караульными и их начальником-охранником. Представителями власти, стерегущими нас, были хромой пьяница-пристав и два бывших уголовника, которые выполняли у нас обязанности полицейских. Пристав этот был гнилозубым и кривоносым человеком с маленькими, глубоко сидящими глазками и словно приклеенными к верхней губе редкими усиками. Казалось, его намеренно вырвали из человеческого общества и заслали в это глухое захолустье, чтобы он своей отталкивающей внешностью вызывал ужас и омерзение окружающих. Своими достоинствами не уступали приставу и те двое полицейских, имена и фамилии которых до сих пор сохранились в моей памяти: по забавному совпадению, одного из них звали Авдей Хлоп, а другого - Матвей Клоп. Фамилия пристава также казалась умышленно данной ему для того, чтобы еще резче оттенить его безобразие; его звали Красавкиным. Наши тюремщики привезли с собой своих жен и детей.
Среди ссыльных можно было найти людей самых различных специальностей и профессий - врач, юрист, журналист, химик, учитель, студенты. Были среди ссыльных и уголовники - убийца, бандит, грабитель, карманный вор и т.д. И все - люди любопытные, вызывающие невольный интерес. Среди осужденных за уголовные преступления был и священник, организовавший ограбление одной из киевских церквей. Из числа убийц я упомяну двоих. Один из них несколько раз в различных городах России вступал в брак с немолодыми богатыми женщинами, а затем, недолгое время спустя, убивал их и овладевал наследством. Это был очень красивый и молодой мужчина, едва достигший двадцати пяти лет, из богатой семьи. Второй же был армянин с Кавказа, про которого также говорили, что он кого-то убил. Среди политических ссыльных особое место занимал математик-физик Григорий Кириллович Сапатин. С ним были тесно связаны ссыльные студенты, осужденные на каторгу за организацию подпольной типографии. Каждый из них был приговорен к пятнадцати-двадцати годам ссылки.
