Вереница - Синклер Элисон (прочитать книгу txt) 📗
52. Хэтэуэй
Я не хочу этого делать, дядя Стэн! Совершенно не хочу!
Вообще-то письмо адресовано не ему, а вам. Нерадостное письмо. У нас здесь большие проблемы. Я пишу вам, завернувшись в спальный мешок, поскольку тут зверски холодно. Нет, мы еще не замерзаем, но стало куда холоднее, и свет какой-то сероватый, и по всему лагерю распространились гнилые и мерзкие ямы.
Эревон практически погиб. В пещере все время темно, и ее собираются закрыть, потому что дышать там невозможно. Фангорн тоже умирает – все деревца распались в прах. Моя пещерка, говорят, пока держится, но я не знаю, надолго ли ее хватит. Дядя Стэн утверждает, что в рубке управления все нормально. Передвижение по кораблю сейчас ограничено, поскольку люди в здоровых пещерах боятся, как бы к ним не занесли инфекцию. Другие говорят, что инопланетяне рассердились на людей из тех пещер, которые начали разрушаться, и не желают иметь с нами ничего общего. Эй Джи расставил часовых у всех выходов – боится, как бы люди, которые считают нас виновными в войне, не напали на нас и не попытались бы нас уничтожить, чтобы угодить инопланетянам. Все здесь стало так мрачно и грустно – дурдом, да и только.
А дядя Стэн вбил себе в голову, что я – его единственная надежда. Его словно подменили после того, как Сет сломал ему палец – и, похоже, надломил что-то в душе. Виновата я. Он им все рассказал только ради меня. Я – его должница по гроб жизни. Но я все равно не знаю, смогу ли я выполнить его просьбу. При мысли о том, что “Теваке” внедрится в мой мозг, у меня мурашки по коже бегут, святая правда. Но с другой стороны, меня гложет любопытство. Хочу попытаться сделать то, что удалось Стивену с его картиной. Узнать, вправду ли “Теваке” – живое существо. И, быть может, наконец встретиться с совами.
Наверное, дядя Стэн прав: кто-то должен попробовать. Просто мне неохота быть этим кем-то. Дядя Стэн недавно сказал мне, что годы, прошедшие между смертью папы и до появления Алана, были очень тяжелыми. Когда мне раньше говорили о том, как нам было тяжело, и о том, что мне не следовало так жить, и о том, как я должна быть благодарна за то, что все это кончилось, я просто ничего не слышала. У меня словно пытались отобрать мою единственную награду за то, что мы выстояли. Теперь, после того как я пожила здесь, я могу точно сказать тебе, мама: это были ужасные годы. Годы, когда я маялась и не могла уснуть ночами, думая, где достать денег, чтобы заплатить за квартиру и рассчитаться с врачом за больное ухо Джой, и как мне присматривать за ней, чтобы ты не потеряла работу, слишком часто отпрашиваясь, и что мне наврать в школе, когда начнут спрашивать, почему я пропускаю уроки. Годы, когда ребят начинали втягивать в бандитские шайки, а Джой все время болела, а ты все время уставала до смерти, а я была… я даже не знаю кем. Я будто шла все время по узкому бетонному туннелю: делала то, что было необходимо в данный момент, потом что-то еще и старалась держаться за воздух. Да, нам бывало весело, еще как! Но, честно говоря, раньше я просто не понимала, до чего ужасно я чувствовала себя оттого, что все держалось в основном на мне. Знаю, мама, ты тоже делала все, что могла, и я уверена, что взрослому человеку это не менее трудно, чем подростку. Но именно поэтому, как мне кажется, я так яростно восставала, когда мне пытались внушить, что ребенок – это очень серьезно, когда меня волокли на занятия для беременных, когда мне вбивали, что я должна относиться к этому серьезно и чувствовать свою ответственность. Я не хотела быть ответственной! То есть я не хотела ходить на занятия, и бегать по магазинам, и бывать там, где положено околачиваться подросткам из Лагуна-Бич. Конечно, это безответственно, но я не хотела, чтобы моя малышка стала для меня обузой. Я просто хотела любить ее, а я знала, как сильно я могла – простите, ребята, вам будет больно это читать, – как сильно я могла ненавидеть людей, которые все время зависят от меня, и зависят, и зависят! Я не хотела возненавидеть свою девочку до того, как она родилась.
Поэтому я удрала. Мне хотелось растить своего ребенка так, как я считаю нужным: просто стараться любить ее и заботиться о ней, не перенапрягаясь изо всех сил. Я думала, инопланетяне позволят мне это сделать. И по-моему, я не ошиблась. Потому-то я и не хочу подключать свои мозги к “Теваке”. Потому-то я и не хочу всех нас спасать.
53. Софи
– Во всем этом должна быть какая-то система. – Морган склонился над картой и сдвинул два ее листа, чтобы сравнить их друг с другом, сместив таким образом штук шесть монет, служивших метками. – Должна быть!
Карта, составленная сержантом Лоуэллом на основе рисунков многочисленных “картографов”, отображала примерно пятую часть “Теваке” – около сотни пещер, каждая из которых была пронумерована. Цитадели, естественно, присвоили первый номер и поместили на пересечении нулевой вертикали и горизонтали сетки. Хотя сам сержант признавал несовершенство карты, это был своего рода шедевр.
Картина складывалась очень мрачная. В половине из ста пещер, представленных на шестнадцати листах, обнаружились признаки разрушения. Последние данные были получены до того, как все коридоры закрыли, а оставшихся в живых вывели из пещер, порой под дулами винтовок. Признаки дегенерации окружающей среды были разными: от незначительного понижения температуры и сокращения светового дня до превращения некогда пригодной для жизни зоны в покрытую инеем пустыню, как произошло в Эревоне. Разрушения в Цитадели были где-то на уровне пятидесяти процентов: хотя воздух пока не испортился, лишь половина пещеры еще производила имбирный хлеб и питьевую воду, а температура не поднималась выше десяти градусов по Цельсию.
Морган потер глаза. Как и у Софи, они воспалились от бессонницы и пыли. Только что закончилось чрезвычайное собрание, в котором принимали участие члены комитета и все ученые. Собрание началось, едва зажегся свет – что произошло на пятнадцать минут позже обычного, – и продолжалось до красного вымпела, однако согласие по формулировке проблемы так и не было достигнуто, и резолюцию насчет необходимых действий тоже принять не удалось. Арпад был безмятежным “зрачком” шторма. Он собирал запасы имбирного хлеба, воды и химикатов, распределял зимнюю одежду и одеяла, усмирял споривших до хрипоты людей, осуществлял наблюдение над учеными и отрядами, обеспечивавшими выживание, и гасил все обвинения и контробвинения в корне. Для него, как кто-то заметил, катастрофа была сродни земному раю. Остальные выглядели так же, как Морган – грязными, уставшими и несчастными.
Софи нагнулась и начала разминать Моргану онемевшие мускулы возле шеи. Он поежился, явно смущенный. Но длительное общение с кошками не прошло для Софи даром. Она знала, что когда прикосновения действительно неприятны, кошка начинает кусаться, царапаться и в конце концов уходит, недовольно подняв хвост. Поэтому она продолжала массировать, пока Морган не расслабился и не отдался ее рукам.
– Должна быть какая-то система! – снова сказал он, вытащив свой блокнот и положив его на карту. Несколько монеток сдвинулись с места. – Не похоже, чтобы зараза распространялась по прямой, поскольку районы вспышек не расположены поблизости друг от друга. Я попросил начертить на карте графики миграций и передвижений, однако распространение инфекции не зависит от того, насколько часто общаются жители пещер. Оно не зависит ни от численности населения, ни от смешения рас, ни от соотношения представителей разных полов, ни от количества детей или животных… Если не ошибаюсь, первые признаки были обнаружены здесь, здесь и здесь. – Он тронул три монетки, расположенные довольно далеко друг от друга. – А поскольку разрушение началось в трех пещерах, предположение о том, что оно является карой за нашу агрессивность, становится сомнительным.
– Стэн! – сказала Мариан. – Ты же сам утверждал, что “Теваке” общается с нами всеми возможными способами. Почему ты не хочешь признать, что это тоже способ общения?
