Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (книга регистрации TXT, FB2) 📗
— Здорово! Совсем как балет!
Девушка повернула голову в его сторону и долго смотрела, будто не могла понять, откуда в ее призрачном мире появился этот крепкий парень в легкой спортивной куртке.
— Вы тоже видите, как они танцуют? — сказала она наконец.
И Колина душа переполнилась таким счастьем, какого он не испытывал никогда прежде. Он не помнил, что ответил на вопрос. Он вообще не мог впоследствии вспомнить, о чем они говорили с Кларой до самого утра, когда хриплый голос заспанного диктора объявил о посадке на рейс, следующий из Москвы в Новосибирск.
Потом они переписывались, звонили друг другу — и частота звонков увеличивалась по мере того, как возрастало их чувство, а потом Коля прилетел в Москву, и в первый же вечер, который они с Кларой провели вдвоем, произошло то, что сделало их близкими на всю оставшуюся жизнь. Всю оставшуюся Кларину жизнь. И всю жизнь их еще не родившегося тогда сына.
Стоп, — сказал себе Кронин. Что с ним происходило сегодня? Он научился управлять своими воспоминаниями и в те часы, когда нужно было работать, не разрешал себе не только думать, но даже на мгновение представлять себе лица жены и сына. А сейчас… Он тонул в воспоминаниях и даже не пытался барахтаться.
Стоп, — повторил Кронин. Значит, в те минуты, когда погибала Елизавета Олеговна, он все-таки думал именно о ней и именно в связи с Гариком. И звуки, которые он не допускал в сознание, были телефонными звонками. Собственно, можно сказать, что он действительно спал — точнее, дремал, находился в переходном состоянии между сном и явью, когда…
Ну, — сказал он себе, — договаривай.
…когда мысли имеют обыкновение становиться реальностью. Именно в таком состоянии полудремы возникают у людей неожиданные идеи, правильные ассоциации, великие открытия тоже совершаются в таком состоянии. А он ведь знал, понимал уже тогда, что если и существует возможность прямого использования того единственного полного закона природы, что группе удалось сформулировать, то получиться это может, скорее всего, именно в фазе перехода от сна к яви или от яви ко сну, когда подсознательные функции организма уже расторможены, а сознание еще не полностью блокировано, и глубинная человеческая суть, все его неосознанные, но существующие измерения, проявляются, как изображение на белой фотографической бумаге — проявляются и опять исчезают, задавленные либо сознанием, если человек просыпается, либо химерами сна, если человек засыпает.
Получается, что он действительно мог…
Но он же думал, что переход в большой мир — это сотворение добра! Он хотел счастья им обоим — Гарику и Лизе. Действительно хотел — больше собственной жизни.
Если своими подсознательными действиями… что? договаривай… Если он своим подсознательным желанием счастья для собственного сына убил Лизу…
Ну вот, сказал, и легче стало.
Продолжай.
Значит, дело не в вербальных формулах, которые на самом деле могут быть какими угодно. Дело в возбуждении подсознания, и разве это теперь не очевидно? Физическое противоречие нужно сформулировать так: нематериальная часть закона природы не может быть определена однозначно в материальных терминах, поскольку материально сознание человека, создающего формулировку. Сознание материально — однако, оно должно иметь нематериальную составляющую.
Подсознание — вполне вероятно! — такую составляющую имеет. Противоречие решается.
Но человек не может управлять подсознанием. И следовательно, не в силах использовать в реальной жизни полные законы бесконечномерной Вселенной. Только в состоянии полудремы — перехода от сна к яви.
Наверное, это так.
Кронин записал свои соображения, зашифровал запись и вышел в Интернет, чтобы посмотреть почту и попытаться хотя бы ненадолго отогнать от себя мысли, которые теперь — он знал это наверняка — будут мучить его до конца дней.
Неужели это сделал я? Я не хотел…
11
В перерыве между тоскливыми обсуждениями Корзун заглянул в курилку, ожидая увидеть своего вечного оппонента Гришу Берлина. Гриша не курил, но запах чужого дыма почему-то помогал ему сосредотачиваться, и потому Берлин проводил здесь значительно больше времени, чем самые заядлые курильщики института. Он сидел на подоконнике и, сложив руки на груди, смотрел в потолок. Волосы, окружавшие его раннюю лысину, казались издалека лежавшей на голове огромной золотистой подковой.
— Привет! — сказал Гриша. — Если ты будешь курить «Кэмел», то я открою форточку. Витька тут так надымил «Марльборо», что может возникнуть вавилонское смешение запахов, а я как раз сосредоточился на…
— Рассредоточься, — приказал Эдик. — Есть дело.
Гриша наконец повернул голову и пристально посмотрел Эдику в глаза.
— Так, — сказал он. — Ночь ты опять не спал, мешки под глазами. Аида?
— Хуже, — мрачно произнес Эдик. — Я совершенно не представляю, как жить дальше.
— Я тоже, — сообщил Гриша, сползая с подоконника. В углу курительной комнаты стояли два протертых кожаных кресла — лет им от роду было не меньше тридцати, их вынесли из парткома в семидесятом году, когда перед празднованием столетия со дня рождения вождя мирового пролетариата в институте меняли всю мягкую мебель. Гриша постоял между креслами, изображая буриданова осла, но все же сделал выбор и упал в то, что стояло ближе к двери. Эдик сел в соседнее кресло и попытался расслабиться. Не получалось. Со вчерашнего вечера он был напряжен, как натянутая и готовая лопнуть струна, ночью Эдик действительно не спал ни минуты — просто боялся уснуть, боялся потерять контроль над собственными желаниями, и если химеры сна могут становиться реальностью… Но ведь долго так не выдержать. Сутки, двое — а потом?
— Рассказывай, — потребовал Гриша.
— Долго, — сказал Эдик. — И есть вещи, которые я рассказать не могу.
— Время терпит. И кончай базар. Если ты избрал меня своим магнитофоном, то ни к чему преамбулы. Нажми на клавишу — и вперед.
— Магнитофоны не дают советов, — улыбнулся Эдик.
— Я тоже советов не даю, — заметил Гриша. — Так, мысли вслух. Иногда помогает?
— Всегда, — благодарно сказал Эдик. — У тебя удивительная интуиция, Гриша. Тебе бы не в академическом институте работать, а открыть собственный бизнес и принимать клиентов — большие бы бабки заколачивал.
— Семнадцать, — констатировал Гриша, почему-то загнув большой палец.
— Что семнадцать? — не понял Эдик.
— Ты предлагаешь мне это в семнадцатый раз. Потому я и отвечать не стану. Давай лучше к делу, а то я потеряю мысль, которую думал, когда ты меня отвлек.
— Запиши, — посоветовал Эдик.
— Если запишу, — вздохнул Гриша, — то забуду точно. Записанная мысль стирает задуманную, а записанные слова искажают задуманную суть. Мне это надо?
— Нет, — согласился Эдик. — Скажи, как бы ты поступил, если бы обнаружил неожиданно, что, не желая никому ничего дурного, непреднамеренным действием убил человека?
Гриша, смотревший Эдику в лицо, отвел взгляд и уставился на свои тонкие пальцы, продолжая загибать их один за другим.
— Кто убил? — спросил он наконец. — Ты?
— Да.
— Чем?
— Желанием сделать добро.
— Я спрашиваю — чем: нож, пистолет, лом, веревка…
— Оставь эти глупости, — резко сказал Эдик. — Я же сказал: желанием добра. И только. Ничего больше.
— Я так и думал, — облегченно вздохнул Гриша. — Знаешь, я и сам столько раз в собственном воображении убивал своих заклятых врагов, что…
— Она не была моим врагом! И умерла на самом деле. Позавчера похоронили.
— Я знаю, — кивнул Гриша. — Пока ты говорил, я с тобой немного поработал. Не скажу, что понял тебя, как нужно, но кое-что… Легче стало?
Эдик прислушался к себе. Струна все еще звенела, но натяжение ослабло, в затылке не ломило, как утром, а перед глазами перестали возникать и расширяться оранжевые круги. Эдик не знал, как это получалось у Гриши, но получалось у него всегда.
— Легче, — признался Эдик, — спасибо тебе. То есть, легче физически. Я хочу сказать…
