Титан - Варли Джон Герберт (Херберт) (книга регистрации .TXT) 📗
– Я думала, они у тебя уже прошли. Я вежливо ничего не говорила.
– Какой ты дипломат. – Они обе рассмеялись, но Сирокко чувствовала, что лицо у нее пылает. Было дьявольски неловко. Она привыкла, что на борту корабля у нее не было с этим проблем. Ее страшила мысль, что она грязная и ничего не может с этим поделать. Габи предложила ей воспользоваться перевязочным материалом из медицинской сумки, если ее это устроит. Сирокко хотела сама завести об этом разговор, но была счастлива, что идея исходила от Габи. Она не могла использовать перевязочный материал без одобрения Габи.
Какое-то время они молчали, Сирокко чувствовала себя неудобно от близости Габи, говоря себе, что придется к этому привыкать. Они могли просидеть в этом укрытии не один день.
Габи, казалось, все это ни в коей мере не заботило и вскоре Сирокко вообще перестала ощущать ее тело.
После безуспешных попыток заснуть в течение часа, и скоро ей все это стало надоедать.
– Ты спишь?
– Я всегда храплю, когда сплю. – Габи вздохнула и села. – Вот черт! Мне гораздо лучше спалось до того, как я отодвинулась от тебя. Ты такая теплая и мягкая…
Сирокко ничего не ответила ей на это.
– Ты знаешь какие-нибудь игры, чтобы убить время?
Габи перекатилась на ее сторону и посмотрела Сирокко в лицо:
– Я могу что-нибудь придумать.
– Ты играешь в шахматы?
– Я боялась, что ты это предложишь. Ты хочешь белыми, или черными? Часы медленно складывались в дни, игры в шахматы превращались в турниры. Габи выигрывала большинство из них. Они выдумывали новые игры в слова и цифры, но Габи выходила победителем в большинстве случаев и здесь. Трудности, через которые они прошли сблизили их, но что их разъединяло, так это настороженность Сирокко и гордость Габи, но это было до того, как на третий день они занялись любовью.
Это случилось когда они в очередной раз лежали и молча смотрели на слабо светящийся потолок и слушали завывание ветра, доносившегося снаружи. Они изнывали от скуки, энергия требовала выхода, они почти сошли с ума от вынужденного безделия. Через голову Сирокко бесконечной лентой тянулись логические обоснования ее поведения: доводы почему я не должна вступать в интимные отношения с Габи.
(А)…
Она не могла вспомнить (А).
Это имело смысл два дня назад. Почему нельзя было сегодня?
Складывалась определенная ситуация; конечно же она накладывала отпечаток на ее рассуждения. Она еще никогда так долго не находилась вместе ни с одним человеком. На протяжении трех дней они были в постоянном физическом контакте. Она просыпалась на руке Габи мокрой и возбужденной. Что было хуже, она не могла скрыть этого от Габи. Они сразу чувствовали изменения в настроении друг друга.
Но Габи говорила, что не хочет ее, пока Сирокко сама ее не полюбит.
– Полюбила ли она?
Нет. Она еще раз задумалась над этим и пришла к выводу, что все, что она говорила в свое время Габи она может отнести на свой счет; она не могла заниматься любовью в качестве терапии, чтобы заглушить свою боль.
Теперь все в порядке. Она в экстазе. Никогда она еще не ощущала его так сильно. Она в основном сдерживалась, потому что не была гомосексуальной, она была бисексуальной с сильной тягой к мужскому сексу, она чувствовала, что не должна связываться с женщиной, которая любит ее, пока не почувствует, что в состоянии преодолеть первый акт любви.
Но все это самые большие глупости из тех, что она когда-либо слышала. Слова, слова, простые глупые слова. Надо слушать свое тело, свое сердце.
Тело ее больше не было насторожено, в ее сердце было только одно. Она перевернулась и широко развела Габи ноги. Они целовались и Сирокко принялась ее ласкать.
– Я не могу сказать, что люблю тебя и хочу честно сказать тебе об этом, потому что не уверена что знаю, что означает это чувство по отношению к женщине. Я отдала бы за тебя жизнь и твое благополучие важнее для меня, чем благополучие других людей. У меня никогда не было такого друга, как ты. Если этого недостаточно, я прекращу.
– Не надо.
– Когда я любила мужчину, однажды я захотела от него ребенка. То, что я чувствую сейчас по отношению к тебе, очень близко к тому чувству, но это не совсем то. Я хочу тебя… о, как плохо, что я не могу выразить это словами! Но я не могу сказать с уверенностью, что люблю тебя.
Габи улыбнулась.
– Жизнь полна разочарований.
Она обняла Сирокко и опустила ее на подстилку.
В течение пяти дней снаружи завывал ветер. На шестой день началась оттепель и продолжалась до седьмого дня.
В это время было опасно выходить наружу. Сверху падали толстые куски льда, поднимая при этом ужасный шум. Когда ледопад прекратился, они вышли наружу. Моргая с непривычки от света, они смотрели на холодный, сияющий водой мир, который что-то нашептывал им.
Они взобрались на вершину ближайшего дерева, шепот стал слышен сильнее. Когда более мелкие ветви стали прогибаться под их тяжестью, пошел тихий дождь: большие капли медленно падали с листа на лист.
В центре колонны воздух был прозрачным, но все вокруг, насколько только доставало глаз, было обвито радугами, как будто растаявший лед пробирался сквозь листву к новому озеру на полу спицы.
– Что теперь? – спросила Габи.
– Возвращаемся в пещеру. В пещеру, а потом наверх. Мы потеряли уйму времени.
Габи кивнула в ответ. Потом она спросила:
– Я не сомневаюсь, что ты знаешь это, но можешь ты мне сказать, зачем мы туда идем?
Сирокко собралась было сказать, что это глупый вопрос, но поняла, что это совсем не так. Во время их длительного заключения в пещере она призналась Габи, что больше не верит, что найдет кого-нибудь в ступице. Она сама не знала, когда перестала верить в это.
– Я пообещала мейстерзингеру, – сказала она. – И теперь у меня нет от тебя секретов. Ни одного.
Габи нахмурилась. – А что ты ему пообещала?
– Посмотреть, смогу ли я сделать что-нибудь, чтобы остановить войну между титанидами и ангелами. Я никому не говорила об этом. Я не знаю почему.
– Понимаю. Ты думаешь, что ничего не сможешь сделать?
– Нет.
Габи ничего не ответила, но старательно искала ее взгляд.
