Дар Астарты: Фантастика. Ужасы. Мистика (Большая книга) - авторов Коллектив (онлайн книга без .txt) 📗
Разумеется, теперь я понял, что эти двигающиеся коротышки и должны были пройти незаметно для меня как по узкой, окаймленной кустарниками, дорожке палисадника, так и по сжатой между двумя изгородями дороге. Да и, правду сказать, когда я в то время говорил себе, что невозможно, чтобы я не заметил кого-нибудь на тропинке, я думал лишь о ком-нибудь, кто ходит на двух ногах.
Не осталось для меня теперь и тайны дверной ручки: я представлял себе мысленно незаметный крючок, каким ее поворачивали.
Звук «кюи»-«кюи» происходил просто от плохо смазанных колесиков тележек этих недоносков. Наконец, непонятный шум раскатов грома и деревянного барабана происходил от всех этих тележек и железных крючков, когда, после вкусного обеда, эти безногие кавалеры устроили себе маленький бал…
Да, да. Это все объяснимо… Но я вполне чувствовал, видя их горящие загадочные глаза и прислушиваясь к особенному лязгу их крючков, что тут есть еще что-то другое, ужасное и непонятное, в сравнение с чем не может идти все остальное, чему я так изумлялся.
В это самое время пожаловала в сопровождении своего мужа госпожа Жерар Бовизаж. Чета была встречена дружными приветствиями. Железные крючки в честь ее ударили адский гром аплодисментов. Я был положительно оглушен. Затем представили меня. Безногие забрались повсюду… на столы, на стулья, на тумбы вместо отсутствовавших цветов, на закусочный стол; а один, как Будда, забрался даже в нишу на полке буфета. И все мне преучтиво протягивали свои крючки. Большинство из них, видимо, были люди благовоспитанные и все титулованные и дворяне. Но потом я узнал, что они мне говорили выдуманные фамилии; причина этого будет понятна. В особенности хорошо выглядел лорд Уильмор с его золотистой бородой и красивыми усами, по которым он то и дело проводил своим крючком. Он совсем не скакал по мебели и не походил на готовую сорваться со стены гигантскую летучую мышь.
— Теперь мы ждем только доктора! — дала понять хозяйка дома, время от времени грустно смотревшая на меня; но, сейчас же спохватившись, она улыбнулась своим гостям.
Прибыл и доктор.
Он тоже был безногий, но у него целы были обе руки.
И одну из них он предложил госпоже Жерар, чтобы отправиться в столовую. Вернее сказать, она взяла кончики его пальцев.
Стол был накрыт в той самой комнате, где наглухо закрыты были ставни. Большие канделябры освещали заставленный цветами и закусками стол. Фруктов не было в помине. Вся дюжина безногих сейчас же вскочила на свои стулья и принялась жадно клевать в тарелках своими крючками. О, теперь красивого в них было мало! Я был даже весьма удивлен, с какой жадностью пожирали всё эти человеческие туловища, хотя только что они казались такими благовоспитанными.
Затем они вдруг стихли. Крючки замерли на месте, и за столом водворилось так называемое «тягостное молчание».
Все глаза обращены были к госпоже Жерар, которая сидела рядом с капитаном. И я заметил, как она в большом смущении уткнулась носом в свою тарелку. Тогда приятель мой Жерар, в отчаянии разведя своими крючками, воскликнул:
— Что же, друзья мои, чего вы хотите? Каждый раз такие случаи, как в прошлом году, не подвертываются… Но не отчаивайтесь! С помощью воображения мы можем сыскать себе развлечение.
И, обернувшись ко мне, он в то же время приподнял, при помощи особого кольца, свой стакан с вином и проговорил:
— За твое здоровье, мой славный Мишель! И за наше общее!
И все подняли, при помощи колец на концах крючков, свои стаканы. И эти стаканы каким-то странным образом заколыхались над столом.
Мой приятель продолжал:
— А ты, старина, как будто не в своей тарелке! Я тебя знавал другим, веселым и занимательным. Уже не оттого ли ты такой грустный, что мы такие? Что же ты хочешь? Приходится быть тем, чем можно… Но нужно смеяться… Мы собрались здесь, все особенные друзья, затем, чтобы вспомянуть то хорошее времечко, когда мы сделались такими. Ведь правда это, господа с «Дафны»?
И тогда, — со вздохом продолжал рассказывать капитан Мишель, — мой старый товарищ объяснил мне, что все эти люди когда-то потерпели крушение на «Дафне», которая совершала рейсы на Дальний Восток. Экипаж ее бежал на шлюпке, а эти несчастные спаслись на связанном наскоро плоту. На этот же плот подобрана была удивительно красивая девушка, мисс Мэдж, родителя которой погибли при катастрофе. Всего их оказалось на плоту тринадцать человек; на третий день они уже доели всю бывшую с ними провизию, а к концу недели умирали от голода. И вот тут, как поется в песне, решили они тянуть жребий, чтобы узнать, кому быть съеденным. Надо вам сказать, господа, — особенно серьезно заметил капитан Мишель, — что такие вещи случались гораздо чаще, чем принято о них говорить, и синее море не раз видало эти трапезы.
Так вот, стали тянуть жребий на плоту «Дафны», как вдруг раздался между ними голос доктора. «Сударыня, господа, — заговорил он, — кораблекрушение погубило у вас все ваше достояние, но я сберег свой набор хирургических инструментов и перевязочные средства. И вот что я вам предлагаю. Совершенно не нужно, чтобы кто-нибудь из нас рисковал быть съеденным целиком. Бросим сперва жребий на одну руку или ногу, что угодно. А потом будет видно; и если на утро не покажется на горизонте парус, то…»
На этом месте рассказа капитана Мишеля молчавшие до сих пор четыре старых «морских волка» в один голос крикнули:
— Браво! Браво!
— Что «браво»? — нахмурив брови, осадил их Мишель.
— Ну да, разумеется, браво! Очень забавная эта твоя история! Теперь они пойдут по очереди резать себе руки и ноги… Весьма забавно… да только это совсем не страшно!
— А, так! Вы находите это забавным? — закричал, весь ощетинившись, капитан. — А я вам клянусь, что вы нашли бы ее не такой забавной, если бы услышали ее среди этих безногих, глаза которых сверкали, как раскаленные уголья. Да еще, если бы вы видели, как их передергивало на стульях… И с какой жадностью они сцепились через стол своими крючками, и с каким ожиданием, чего я еще не понимал, но от этого все было еще ужаснее.
— Да нет, нет! — опять прервал его Шолье (ох уж, этот задира Шолье). — Совсем твоя история не ужасная! Ничуть! Она просто-напросто забавная, потому что вполне логичная! И хочешь, я тебе доскажу ее? До конца распишу твою историю? А ты мне скажешь потом, так или нет. И вот они на своем плоту стали тянуть жребий, кому себя укоротить… Жребий падает на красавицу… на ляжку мисс Мэдж. Тогда твой приятель, капитан, как человек деликатный, взамен ее предлагает свою собственную, и затем дает обрезать себе и руки и ноги, лишь бы сохранились они в целости у мисс Мэдж.
— Да, старина! Да! Так! Все это верно! — вскипел капитан Мишель, так и норовивший расквасить рожи этим четырем болванам за то, что они нашли его историю забавной!.. — Да!.. И что нужно к этому еще добавить, это — следующее: когда все-таки очередь дошла до конечностей мисс Мэдж, так как больше уже ни у кого из них ничего не оставалось, кроме столь полезных рук доктора, то у капитана Жерара хватило решимости отрезать себе вплотную и те жалкие остатки, которые сохранились у него от первой операции!
— А мисс Мэдж, — подхватил Зензен, — ничего лучшего не могла сделать, как предложить капитану эту руку, которую он ей с таким героизмом сохранил!
— Вполне верно! — побагровев до бороды, сказал капитан. — Превосходно! И вы это находите забавным?
— А что же, они все это съели сырым? — спросил простоватый Багатель.
Тут капитан Мишель так хватил по столу кулаком, что все блюдца подпрыгнули, как резиновые мячики.
— Ну! Довольно! — рявкнул он. — Помолчите! Я вам еще ничего не рассказал. Самое ужасное только начинается.
И так как те четверо переглянулись и усмехнулись, капитан Мишель даже побелел. Увидав это, те поняли, что дело становится серьезным, и потупили головы.
— Да, господа! — заговорил Мишель самым мрачным тоном. — Ужас заключался в том, что эти люди, — которых лишь месяц спустя спасла китайская джонка и высадила у берегов Ян-Тзе-Киянга, откуда они рассеялись, — усвоили вкус к человеческому мясу и, вернувшись в Европу, порешили собираться раз в год, чтобы по возможности возобновлять свой ужасный пир… Да, господа. И мне недолго пришлось ждать, чтобы это понять. Во-первых, заметно было равнодушие, с которым они относились к некоторым блюдам, которые подавала на стол сама госпожа Жерар. И хотя она робко решалась претендовать, что это — почти что то самое, ее гости, словно сговорившись, совсем ее не хвалили. Только ломти жареной рыбы встретили меньше всего равнодушия, так как они были, — по ужасному выражению доктора, — хорошо отсечены, и хотя вкус ими вполне удовлетворен не был, но зато хоть глаз был введен в заблуждение. Но кто имел больше всех успех, это — туловище с очками, когда заявило, что «этому далеко до кровельщика».
