Должность во Вселенной - Савченко Владимир Иванович (первая книга TXT) 📗
На пути к лаборатории Любарского Валерьян Вениаминович наведался в соседствовавшие с ней экспериментальные мастерские — и узнал о еще одной скверной выходке главного. Оказывается, вчера не только он жаждал встречи с Корневым, то же хотели двое молодых инженеров, супруги Панкратовы, Миша и Валя — они сочинили что-то, дырявящее на расстоянии металл, пластик и бетон, какое-то сочетание НПВ и сильных полей… из пересказа механиков Пец не уловил идею; собрали здесь установку. Это очень немало: ждать полдня на уровне 140 — спали по очереди в профилактории, по очереди ходили кушать, вылизывали свое устройство, демонстрировали его действие желающим… а Корнева все не было. К тому же Валя находилась в декретном отпуске и только ради этого дела явилась в башню. Наконец сегодня утром дождались: Миша изготовился с мелом у доски, чтобы рисовать и объяснить, Валя стала к установке, приятным голосом пригласила Александра Ивановича остановиться и заинтересоваться. А тот только скривился в их сторону:
— Слушайте, да отвяжитесь вы! Работаете — и работайте, что вам еще надо! — и с тем проследовал дальше.
— Ну… — сказал побледневший Миша, — зазнался наш Александр Македонский, дальше некуда! Лично я ему больше не сотрудник. — И так запустил в доску мелом, что тот разлетелся белыми брызгами.
— Ну, зачем так? — возразила его жена Валя, хотя губы у нее не слушались. — Это же Корнев… может, у него сейчас идея какая-то покрупней нашей, с планетами что-нибудь.
Установка стояла в углу, прикрытая пластиковым чехлом. Авторов не было, ушли домой. Валерьян Вениаминович только раз видел их обоих, когда принимал на работу, но помнил, с какой тихой гордостью посматривала черненькая и тогда еще стройная Валя на рослого синеглазого Мишу с уверенными манерами и голосом. Совершенно исключительным образом наплевал им в души великий человек Корнев.
В лаборатории главного инженера тоже не было; после подъема в MB он заперся в своей комнате в профилактории, отдыхал. В просмотровом зале находились Любарский, Толюня, Буров и Люся Малюта.
— Есть кое-что, Валерьян Вениаминович! — встретил директора возгласом завлаб.
Оказывается, кибернетики построили модель-программу для хаотических столкновений тел — и сейчас по ней проверяли старые пленки «мест оживления» на планетах MB. На экране показывали снятое в кабине ГиМ, эту картину тотчас оценивала моделирующая ЭВМ (количество движущихся тел, их скорости, массы, концентрация) — и выдавала на дисплее зелеными вспышками статистическую модель ситуации: как часто и с какой силой эти тела будут сталкиваться. Действительно, наблюдалась разница между моделями и реальностью.
Пец уселся в кресло, смотрел на экраны. На главном было «место оживления» с ломкими контурами и пятнами теней. Видно мелькание фиолетовых живчиков: крупных мало, средних изрядно, мелких, на пределе различения, как мошкары. Они снуют, бегут наперегонки и навстречу друг другу по повторяющимся путям. И верно, редки фиолетовые вспышки столкновений там, не более десятка за всю прокрутку; в динамике, в шуме, записанном со свето-звукового преобразователя, каждое выделяется легким щелчком. А на моделирующем экране вспышек ой-ой, все тела столкнулись не по одному разу.
Валерьян Вениаминович смотрел как-то отрешенно. Ему вспомнилось, как в старом координаторе, еще на уровне «7,5», он вживался в образ башни, глядел на экранную стену — и обнаруживал, что НПВ уже при ускорении времени в десять-пятнадцать раз стирает индивидуальный облик работающих наверху, превращает их в вибрирующие размытости; получалось, что облики работающих несущественны, существен и заметен только результат их труда. Здесь было что-то в том же духе. Транспортные ли машины эти фиолетовые размытые тела, самоперекатывающиеся ли шары, или, может, что-то в воздухе — на пневматике или магнитном поле… это несущественно; тем более несуществен вид и природа живых существ, кои там в этих (на этих?) телах спешат к своим целям и по своим делам. А существенно лишь, что эти тела движутся быстро, но не сталкиваются; в этом может проявлять себя разум. То есть — как и в верхних уровнях башни — пренебрежимым оказывается почти все, чему они там (как и мы здесь) придают в своей жизни важное значение.
Пецу от этой мысли стало грустно.
— Между прочим, Вэ-Вэ, — повернулась к нему Люся Малюта, — критерий может быть еще более простым: если движущиеся тела в данном месте наблюдаются долго и в изрядной концентрации, то это уже признак механической гармонии и разума. Ведь хаотическое движение от столкновений быстро прекратится.
— Да, пожалуй, — кивнул директор.
— А если число, размеры и скорости тел растут, — поднял палец Любарский, — то там, безусловно, наличествует прогресс!
— Хорошо, любители прогресса, — сказал сидевший сзади них Буров, — что-то вы скажете сейчас? Толь, прокрути-ка ту самую…
На этой пленке, на планете в окрестности растущего и излучающего тепло свища, несомненно наличествовал прогресс: размытые тела (все теплее своей местности, с самосвечением) набирали скорости, размеры, множились, прокладывали новые пути — «трещины»; они внедрились на соседний водоем, вышли в атмосферу, образовали трассы усиливающейся яркости и там… но затем вдруг столкновений на главном экране (и сопутствующих им хлопков в динамике) стало гораздо больше, чем в хаотической модели ЭВМ. Так длилось несколько секунд, потом столкновения и движения тел сошли на нет, вихревые контуры свища расплывались, исчезли в помутневшей атмосфере.
Картина была настолько выразительной и понятной, что с минуту все молчали.
— Н-да, что-то они там крупно не поделили, — молвил астрофизик.
— Не нужно эмоций, товарищи, — весомо сказал Буров, — поскольку они, как известно, уводят. Давайте по науке. Валерьян Вениаминович, как вы считаете: подтверждает увиденное ваш критерий разума, проявляющегося в механических движениях тел?
Тот подумал:
— Если академически — конечно, подтверждает. Более того, обобщает. В первых случаях мы наблюдали отклонение статистики столкновений от естественной в одну сторону, в меньшую. В последнем случае увидели отклонение и в другую сторону — в большую. Но и в том, и в другом случае это — не стихия. То есть проявляется нарочитость, а раз так, что чья-то воля и разум.
За спиной Валерьяна Вениаминовича раскатился громкий, резкий до неприличия смех; затем знакомый голос с носовыми интонациями произнес:
— Браво, Вэ-Вэ! Ну, конечно, подтверждает и обобщает. Куда уж, действительно, разумней-то!.. Даже глупость великого человека содержит в себе отсвет его величия. Вот как надо ребята: поднялся снизу, уперся лбом и продвинул науку…
Пец обернулся, встал. Корнев сидел на краю стола возле проектора, ссутулившись и сложив руки между коленей. Мятый костюм, давно не стриженные взлохмаченные волосы с сильной сединой, осунувшееся до впалости щек лицо (из-за чего нос казался длиннее), красные веки, воспаленно блестящие глаза — таким Валерьян Вениаминович его еще не видел. Все они здесь свели заботы о внешнем облике до минимума, но выглядеть так…
— Александр Иванович, здравствуйте, рад с вами наконец встретиться. Вы не находите, что нам пора… поговорить?
Их окружило внимательное, с оттенком ожидания скандала, молчание сотрудников.
— Объясниться, хотели вы сказать, — поправил Корнев. — Нахожу. Пора. И наедине. Тет-, так сказать, а-тет. Лучше прямо здесь. А вы, граждане, поищите-ка себе занятия в других местах. Здесь состоится встреча на высшем уровне. Папа Пец будет делать мне вливание. — И он пальцами показал как.
