За веру, царя и социалистическое отечество - Чадович Николай Трофимович (прочитать книгу .txt) 📗
В перерыве между тостами Джон Рид шепнул на ухо Богданову:
– У меня в самое ближайшее время намечается свидание с одной весьма любвеобильной дамой. Я на свою мужскую силу не жалуюсь, но тут случай особый. Темперамент, по слухам, редкостный! Торпеда, а не женщина.
– Думаю, что смогу вам помочь, – ответил Богданов. – Мне прислали из Африки сушеные листья весьма редкого тропического растения. Говорят, что носороги, отведавшие их, гоняются даже за зебрами.
– Это то, что мне нужно! – Рид под столом пожал Богданову руку. – Я ведь, если признаться, не блуд собираюсь тешить, а служить делу социалистической революции.
Сашеньке Коллонтай было уже за сорок, и, когда разговор заходил о прежних браках, ей случалось путаться в количестве супругов. Впрочем, для ее любимых занятий – революционной деятельности и плотских утех – ни возраст, ни бурное прошлое помехой не являлись.
Более того, Сашенька принадлежала к той счастливой породе женщин, которых одежды, пусть даже и самые роскошные, только портят. В неглиже она выглядела на тридцать, а голышом вообще превращалась в невесту.
Нагота не только возвращала ей молодость, но и дарила чувство согласия с самою собой. В этом незамысловатом наряде Сашенька ощущала себя столь же естественно, как и Ева до грехопадения (кстати, понятие греха для нее было столь же косвенным, как и понятие стыда).
Если другие пришли в революцию по велению сердца, она сделала это по велению тела, примкнув, естественно, к наиболее радикальной, большевистской партии (левее большевиков были только анархисты, но те в довоенной России о себе еще ничем не заявили).
Говорят, что одно время агенты охранки гонялись за Сашенькой по всей Европе. Вызнав всех ее любовников, царское правительство надеялось заполучить полный список большевистской, а также и эсеровской верхушки. Однако выросшая в генеральской семье девица была весьма искушенным конспиратором, как и все завзятые сластолюбки. Посадить ее удалось только в России, за компанию с Троцким и Луначарским.
Оказавшаяся на свободе стараниями Джона Рида, Сашенька просто обязана была отблагодарить его (говоря на языке Мишки Япончика – «подарить фактурный акт»), что по обоюдному согласию и свершилось однажды в перерыве между заседаниями Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, в котором гражданка Коллонтай играла далеко не последнюю роль.
Постельные забавы отнюдь не мешали единомышленникам обсуждать актуальные политические проблемы. Сперва немного поспорили о роли Франсуа Меринга в борьбе с ревизионизмом правого крыла социал-демократов, причем Джон Рид совершенно справедливо указал на некоторые теоретические ошибки, допущенные немецким революционером в его известной дискуссии с Эдуардом Бернштейном, а потом как-то незаметно переключились на тему пролетарского интернационализма (идея мировой революции не только продолжала витать в воздухе, революция казалась чем-то неизбежным, как восход солнца).
– Возьмем самый простой пример, – говорила Сашенька Коллонтай, к тому времени уже успевшая слиться с партнером и лежа, и стоя, и крест-накрест, и вальтом, и верхом, и на четвереньках. – Вот ты американец. Родился на другой стороне земного шара. А от простых русских мужиков ничем особым не отличаешься. Даже повадки одни и те же. Это я говорю к тому, что в самом ближайшем будущем все народы должны объединиться. И непременно на социал-демократической основе.
– Позволь с тобой не согласиться, – возразил Рид, имевший на этот счет несколько иное мнение. – Вполне вероятно, что немецкий социал-демократ в постели ведет себя тождественно социал-демократу российскому, что обусловлено общей культурной традицией. Однако, смею категорически утверждать, что жительница Индии в этом плане даст солидную фору, ну скажем, чухонке.
– И что же, интересно, в этих индусках такого особенного? – В пылу полемики Сашенька опять взгромоздилась на Рида верхом. – Неужели то, что у других женщин вдоль, у них поперек?
– Нет, физиологии это никак не касается. – Риду пришлось несколько повысить голос, чтобы его не заглушал скрип кровати. – Разница состоит в половом воспитании. Индуска с детства готовит себя к тому, чтобы стать предметом удовлетворения мужской похоти. Это, понимаешь ли, посерьезней ваших Бестужевских курсов. Упор делается не только на практику, но и на теорию. На сей счет существует даже фундаментальное учебное пособие, к большому сожалению пока не переведенное на европейские языки.
– Похоже, ты намекаешь, что в науке любви я невежда? – обиделась Сашенька. – Прежде мне приходилось слышать о себе куда более лестные отзывы.
– Я совершенно иное имел в виду. – Риду, вынужденному одновременно и оправдываться, и энергично работать тазом, приходилось туго. – Рано подводить все народы под общий знаменатель. Разница в образе жизни, зависящая и от религии, и от климата, и от уровня развития производительных сил, и даже от рациона питания, будет сказываться еще очень долго. Та же индуска, к примеру, и в зрелом возрасте выглядит девочкой. На молоке и фруктах особо не раздобреешь. Телесная инфантильность, в свою очередь, подразумевает несколько иные методы совокупления. Зачастую весьма оригинальные. Чтобы усладить мужчину, индуска в буквальном смысле готова встать на голову.
– А давай попробуем! – сразу загорелась Сашенька, как истая революционерка, стремившаяся ко всему новому.
– Попробовать-то можно… – молвил Джон Рид, скептически оглядывая свою далеко не хрупкую подругу. – Да только опасаюсь я за твою голову. Она ведь принадлежит не тебе и даже не партии, а бери выше – истории. Не ровен час, свернем… Давай уж лучше продолжать по старинке.
– Хо-чу на го-ло-ве! – Голос Сашеньки обрел ту самую непреклонность, за которую ее так ценили соратники по революционной борьбе. – На го-ло-ве! И даже не смей со мной спорить. Меня в свое время Лафарг с Плехановым не сумели переспорить…
Время в милых забавах летело незаметно, и вскоре Джон Рид почуял, что растратил силушку, по зову которой, собственно говоря, сюда и явился.
Африканское снадобье, любезно предоставленное Богдановым, зарекомендовало себя с самой лучшей стороны, но совершить чудо – увы! – не смогло. То, что создано природой из нежной плоти, даже стараниями всех колдунов племени мумбо-юмбо в носорожий рог не превратится.
А Сашенька, похоже, всерьез увлеклась дискуссией о грядущем единении народов (а заодно и практическими примерами такого единения).
– Я согласна принять некоторые твои тезисы, – говорила она, мостясь к Риду своим пышным задом. – Рано ставить на одну доску англичан и папуасов. Но различия между ними могут быть устранены в течение двух, от силы трех, поколений. Англичанин и папуас, воспитанные в сходных условиях, закончившие одну и ту же школу и занятые одинаковым трудом, будут отличаться друг от друга разве что цветом кожи.
– Какую школу ты имеешь в виду – английскую или папуасскую?
– Не знаю… Скорее всего английскую.
– А если папуас не захочет в ней учиться?
– Что значит – «не захочет»? Кто его станет спрашивать? Ты еще поинтересуйся у спекулянтов на рынке, хотят ли они жить при социализме. Смешно! Любая революция – это принуждение. Какие тут могут быть сантименты! Всякие там «хочешь – не хочешь» исчезнут на долгие годы. Актуальным сделается лишь одно понятие – «надо!» – Говоря так, Сашенька почему-то критически покосилась на чресла Джона Рида. – Впрочем, мы отвлеклись от главного… Когда исчезнет разница в образе жизни, настанет черед ликвидировать и разницу во внешнем облике. Путем межрасового скрещивания будет создана единая человеческая общность. На земле не останется ни белых, ни черных, ни желтых.
– А какие останутся?
– Смугленькие, – Сашенька сразу погрустнела, словно вспомнив некую безвозвратную потерю, – вроде цыган.
«Знаем мы одного такого цыгана, – подумал Джон Рид. – С бородой и в тельняшке». Вслух же он произнес следующее:
