Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр (книги полностью txt) 📗
Плеснуло вверх, заревело яркое пламя. А потом пришла тишина, разорванная коротким щелчком рации на плече командира.
— Восточный сектор чист. Кванто кхорне….
— Благодарю вас, — ответил лично Жан Клод Дювалье с командного пункта, развернутого на холме, у складов зеленой «тари». Рядом переминалась охрана и Эмми Харт. Последняя стояла тихо за спиной. Кося глазами то на пожары вдали, то — аккуратно облизываясь — на ворота склада. Штурмовые группы неплохо сбиты и тренированы, но это их первый нормальный рейд. Жан Клод Дювалье решил возглавить его лично. Верньер щелкнул под пальцами. Переключился канал:
— Южный сектор, не слышу вас. Ответьте, чего копаетесь?
Командир южного сектора ответить не мог. Занят был — его ребята как раз снесли дверь в дом председателя Хуана. Рассыпались, весело круша все подряд — от бедра, длинными очередями. И умерли, смятые и отброшенные назад длинной, раскатистой очередью. Радио в руках Дювалье щелкнуло, донеся бульканье, хрипы и железный четкий так-так. Лязг. Тяжелый, уверенный рев, слишком громкий для компактного «скорпиона».
Троерукий Хуан ушел в председатели из «коммандо» гремящих когтей. Машину он сдал, винтовку обрезал, но пулемет — их коммандный, склепанный в деревенской кузнице пулемет с длинным стволом, диском и коробом воздушного охлаждения — оставил себе. Просто так. Пригодилось.
Рация в руках Дювалье захрипела и ожила. На миг. В динамике — хрипы и треск очередей. Опять. И крик. Хуан ревел, созывая на бой уцелевших:
— С нами бог… Уразумел, собака неверная? С нами бог…
Надтреснутый звон, стук, и хрипы. Потом молчане — рация умерла. Глухо треснула ткань. Черный Абим рванул на груди форменную, парадную куртку. Замер, сорвал с пояса склянку, плеснул на лицо — тонкий порошок рассыпался по лбу и щекам, делая лицо белым, похожим на череп… Прошептал заклинанье под нос — глухо, сверкая белками глаз и натужно шевеля губами. И шагнул вперед — навстречу накатывающемуся снизу на них реву станкового пулемета. Десяток штурмовиков сорвались с места, поспешили за ним. Темный огонь заплясал на черных, белых и зеркальных лицах. Эмми переминалась, не зная, на что решиться. Дювалье остался сидеть — спокойно, опираясь на трость, лишь дымный ветер трепал полы черного делового костюма.
Председатель шел, методично очищая огнем улицу за улицей. Как привык, в полный рост, сдвинув на лоб мятую кепку. Самопальный ручной пулемет удобно лежал на сгибе механической руки. Его пытались остановить — остатки южной группы штурмовиков зацепились за школу, выметая улицы перед собой шквальным огнем ручных «скорпионов». Здание было новое, бревенчатое, крепкое — издали пули его не брали. Свет в небе мигнул и погас — операторы вернули дронов на базу. Упала тьма. Густая, черная тьма, подсвеченная снизу багровым и рыжим огнем пожаров. Хуан замер на миг, глядя на плывущий дым и густо мерцающие искрами выстрелов окна. Сплюнул, пригнулся, зашел — дворами, под прикрытием черного дыма — с другой стороны. Туда, где к его стыду, пришлось ставить вместо нормальных бревен некондицию. Нашел хорошее место, сменил магазин — пустой диск упал, звякнув жестью по камню — и выдал длинную, патронов на двадцать очередь. Столб огня, ливень остроносых, бронебойных пуль. Балки и здесь были толстые, новые — но пули прошивали их насквозь, разнося в щепу белое, смолистое дерево. Внутри что-то бухнуло, из окон школы — всех разом — плеснуло огнем. Взорвался газовый баллон. Кто-то закричал — страшно, лютым, звериным воем. И затих, заваленный рухнувшей крышей. Искры взлетели вверх. Хуан проворчал, сплюнув в пыль:
— Черт, битый год ее строил.
Повернулся спиной и ушел, забирая влево. От дома кузнеца еще летели крики и редкие выстрелы. Дикари из южных лесов — Дювалье взял их в налет для массовки — крутились там — черные тени на фоне яркого пламени. Пулемет окатил их огнем. Те ответили, но неточно — дым и ночная тьма путали, скрывая дистанцию. Хуан пер на них, стреляя на вспышки. Дым и рыжее пламя плясали, отражаясь на лице черно-рыжей, металлической маской. Пуля зацепила руку — металлическую, впустую чиркнув по стали.
— Демон, — заорал кто-то, заметив, как механически, мерно, ходят туда-сюда на руке сизые, стальные шарниры.
Дикари кинулись бежать. Уарра сорвал голос, разбил в кровь кулаки, пристрелил двоих, но сумел повернуть назад их толпу лишь у околицы.
А Хуан свернул еще раз, чтобы на площади столкнуться с отрядом Абима. Они разминулись поначалу — Абим торопился прямо на юг, потом замер, услышав знакомый рев пулемета сбоку и почти за спиной. Развернулся обратно и побежал, чтобы нос к носу столкнуться с группой Хуана. На площади, среди груды камней, утром бывшей собором святой Фотинии… Там все еще стоял рояль — удивительно, но ни в одной перестрелке его так и не зацепило.
Первый огневой контакт чуть не оказался для Хуана последним — штурмовики появились из дыма внезапно, сходу окатив деревенских потоком огня ручных «скорпионов». Хуан пригнулся, вытрясая камень из сапога — это спасло ему жизнь. Три пули просвистели над головой, порыв ветра сбил с головы старую кепку.
Хуан выпрямился, встал в полный рост, лицо вспыхнуло красным от досады и гнева — и ответил длинной, всесметающей очередью. Штурмовики залегли, огрызаясь огнем автоматов. У них была хорошая позиция — в развалинах, среди груды камней. Древние, седые валуны не взяла бы никакая пуля. Но Абим этого не сообразил — он сейчас мог сообразить лишь одно: его шеф, Жан Клод Дювалье — там, в темноте, на той стороне площади. И страшный, ревущий огнем пулемет — тоже там, а он, Абим, застрял с другой стороны, не там где ему надо.
Черный гигант приподнялся, рявкнул, махнул рукой — брызги белого порошка хлынули с пальцев на лица его людей — и прыгнул вперед, стреляя с ходу во тьму, мерцающую в ответ злыми рыжими вспышками.
Штурмовики растерли на лицах белый порошок — истолченные в муку кости нерожавшей женщины, дающие в бою неуязвимость, завыли, призывая к себе милость короля перекрестков. И рванулись, вслед за своим командиром. В кромешную тьму, мигающую им в лица огнем освященных на алтаре бога живого винтовок.
Глухо взревел пулемет. Захлопали выстрелы — вокруг Хуана успело собраться человек десять местных, тех, кто пережил первый налет. Мигали вспышки, «скорпионы» лаяли, пятна света били в лицо. Люди ругались, хрипели и падали — вперемежку, свои и чужие. Пуля разбила каблук на сапоге, чиркнула по руке — слава богу, механической, Распорола рукав. Боек звонко щелкнул, тишина ударила по ушам. Магазин пуст. Тела вокруг — вперемежку, чужие, свои оливковая рубашка штурмовика — грязным пятном на домотканной белой деревенской куртке. Тень впереди у стены сарая — огромная, страшная. Распоротый ворот, лицо что череп, весь алый от крови и белый от бешенства и размазанного по щекам порошка. Чужой командир. Увидел Хуана, замер, отшвырнул расстрелянный автомат. Завыл — и потянулся к поясу. То ли к гранате, то ли к кривому, сверкающему ножу. Новый диск, лязгнув сталью, легко встал на место расстрелянного.
Громыхнул взрыв. Зарницей, алой искрой в ночи — там, внизу, на темном пятне поселковой площади. Люди на командном пункте вздрогнули, загомонили — тихо, косясь на шефа, но разом. Эмми вздрогнула — вся, чужие слова волной отдались, пробежали по позвоночнику. Холодной, липкой волной.
— Абим убит…
«Как так?» — вздрогнула она. Где — то внутри она уже привыкла считать этого черного, обвешанного амулетами гиганта бессмертным. Голоса штабистов перекликались, дрожали вокруг. А стук выстрелов снизу — все приближался. Размеренный, мерный звук. Эмми увидела мерцание вспышек внизу. Страх опять пробежал по спине — холодной, липкой волной. Как тогда, на Земле, когда полиция ломилась ей в двери.
«Не хочу»… прошептала она. Противно хрустнула под ногой мелкая галька.
Дювалье встал, как ни в чем не бывало, хлопнул ладонью по столу. Поймал ее взгляд и почему-то широко улыбнулся. Ласково так. Сказал тихо. Что-то нелепое, вроде:
— Вот видишь, крошка, все приходится делать самому.
