Точка Лагранжа (Сборник) - Бенедиктов Кирилл Станиславович (книги бесплатно без txt, fb2) 📗
Мяч лежал у самой стены, там, где старые пожелтевшие обои прятались под темный от времени плинтус. За мячом я увидел Дверь.
Нелегко описать ее сейчас, по прошествии стольких лет. В детстве предметы обычно кажутся больше, а иногда детские глаза видят совсем не то, что увидели бы взрослые. Игрушечный пароходик, стреляющий водой из носовой пушечки, представлялся мне белоснежным огромным и мощным крейсером. Двадцать лет спустя я наткнулся в чулане на невзрачный серый кораблик с грубо нарисованными иллюминаторами и западающей красной кнопкой насоса и долго не мог поверить, что это и есть прекрасный крейсер моего детства. Поэтому я вряд ли смогу внятно объяснить, что именно я увидел под шкафом. Больше всего Дверь походила на широкую щель между шкафом и стеной комнаты — не в самой стене, а именно между. Я знал, что сбоку к шкафу был приставлен старомодный, обитый вытертым зеленым плюшем пуфик. Но щель выглядела достаточно широкой, чтобы разглядеть, что никакого зеленого пуфика за ней нет — напротив, там мерцало что-то красноватое, как будто светил сквозь туман круглый глаз светофора. Такой светофор стоял на перекрестке под окнами нашей квартиры, и я, забравшись на широкий подоконник (что мне, к слову сказать, строго запрещалось), часто наблюдал за перемигиванием красных, желтых и зеленых огоньков. В дождливые осенние дни, когда в воздухе висела мокрая серая взвесь, красный казался тусклым, приглушенным, уставшим — и именно такой свет лился из щели под шкафом. Хотя «лился» — неправильное слово. Слабый, едва пробивающийся наружу отблеск — вот как это выглядело. Я не испугался — в четыре года если чего боишься, то темноты, а я даже темноты никогда не боялся. Забыв про мячик, я подполз поближе и заглянул в щель.
Понимаю, насколько странно выглядит такое признание, но я с трудом могу описать, что именно я увидел. Ощущение необычайно большого, может быть, даже огромного пространства, непонятно каким образом поместившегося в углу бабушкиной комнаты, — вот, пожалуй, и все, что я помню. Кажется, я смотрел на открывшийся мне вид сверху вниз, словно бы с края крыши, и не слишком обращал внимание на детали — настолько заворожило меня мое открытие. В памяти остался только свет, ровный, красноватый, заливавший раскинувшийся подо мной мир. То, что это именно мир, а не комната этажом ниже, я, несмотря на свой малый возраст, понял сразу.
На этом мое первое знакомство с Дверью, ведущей в Красный город, закончилось — даже если я и увидел тогда что-то еще, любая попытка восстановить это увиденное будет не воспоминанием, а измышлением. Спустя несколько минут я выполз из-под шкафа, сжимая в руке мячик, и помчался на поиски взрослых, чтобы поделиться с ними поразительной новостью.
Бабушка пекла пироги на кухне и сообщение о том, что за шкафом, оказывается, есть целая дыра, в которую мог бы пролезть даже медведь (эта фраза потом цитировалась в рассказах моих домашних, хотя никто, разумеется, не уточнил у меня, какой именно медведь имелся в виду — настоящий, которого я однажды видел в зоопарке, или плюшевый, размером с небольшого котенка), восприняла без всякого энтузиазма. Когда вечером с работы вернулся дедушка, я повторил ему свою новость, и он отнесся к информации о дыре более серьезно — взял швабру и несколько раз ткнул ею под шкаф. Слышно было, как палка глухо стукнулась об стену. На этом экспертиза закончилась, и единственным ее итогом стала лекция о том, как опасно маленьким детям залезать под кровати, серванты и другие предметы мебели.
Разумеется, уже на следующий день я снова наведался под шкаф и ничего там не обнаружил. Щель словно затянулась за ночь: от нее не осталось ни следа. В зазор между стеной и шкафом просвечивала скучная зеленая обивка пуфика.
Я никак не мог смириться с этой потерей и каждый день предпринимал попытки отыскать таинственную Дверь. Для детской психики такая настойчивость совсем не удивительна; удивительно то, что в моем случае она увенчалась успехом, не прошло и года.
Это случилось до обидного просто. Я сидел на полу, рассматривая книжку с картинками (кажется, это было роскошное румынское издание «Пиноккио» с иллюстрациями Марайи). В какой-то момент я поднял голову и увидел знакомое красноватое свечение, пробивающееся из-за шкафа. Несколько секунд я сидел не шевелясь, боясь, что свет сейчас угаснет. Потом я швырнул книгу на пол и бросился к шкафу.
На этот раз я отчетливо видел Дверь. Нет, как бы получше объяснить — я видел проем двери, залитый красноватым сиянием, а самой двери не было. Допускаю, что для нормального взрослого человека эти слова звучат дико, но ребенок, по счастью, воспринимает мир значительно проще. Проем несуществующей двери казался достаточно широким, чтобы я мог в него протиснуться; естественно, я так и поступил. Возможно, на столь решительный поступок натолкнули меня долгие месяцы поисков и ожиданий — ведь, увидев щель в первый раз, я не сделал попытки туда пролезть. Как бы то ни было, я проскользнул в раскрывшийся проем и оказался в Красном городе.
Теперь я расскажу вам, что видит человек, впервые попавший туда таким путем. Дверь, ведущая в Красный город, может открываться из разных мест, но пейзаж, открывающийся с той стороны, всегда одинаков. Под ногами хрустят круглые пористые окатыши железисто-бурого цвета. Они очень легкие и не тонут в воде, пока не пропитаются ею насквозь. От двери до стен Красного города тянется плоская, усыпанная бурыми окатышами равнина. Кое-где на равнине возвышаются большие, белые с позолотой, конусы. Средняя их высота — около трех метров, но в отдалении виднеются конусы размером с пятиэтажный дом. К ним можно приблизиться, но для этого нужно долго идти по бурым окатышам, а это довольно утомительно. Единственная дорога, ведущая через равнину, протянулась от двери до самых ворот Красного города. Она залита черным, похожим на янтарь материалом, просвечивающим в глубину. Конусы, стоящие по бокам от дороги, сравнительно невелики и выглядят очень старыми — позолота на них поблекла, белые стены потрескались и сквозь зияющие в них щели можно различить ячеистую структуру этих странных сооружений, похожих на огромные соты. От двери до городских ворот не больше километра: хорошо видны обвалившиеся кирпичные стены города и неряшливые громады его полуразрушенных дворцов. Все вокруг залито неярким красным светом, напоминающим свет закатного солнца в ветреную погоду. На самом деле солнца здесь нет: небо, если оно существует в этом месте, постоянно затянуто багряной дымкой.
В тот раз я прошел по дороге всего лишь несколько шагов. Место, в котором я очутился, казалось совершенно безжизненным, и тишина и пустота, царившие в нем, пугали мое детское воображение. Я поминутно оглядывался на Дверь, боясь, что она исчезнет так же внезапно, как и появилась, но она по-прежнему была приоткрыта. В конце концов любопытство пересилило страх, и я зашагал по черной, слегка пружинящей под ногами дороге. Впрочем, хватило меня ненадолго — стоило мне услышать шорох со стороны одного из конусов, как я развернулся и со всех ног бросился обратно к Двери. Обернувшись, я с облегчением убедился, что никто за мною не гонится; тогда я уселся на землю перед самой Дверью и принялся кидать круглые пористые камушки в направлении ближайшего конуса. За этим увлекательным занятием я провел минут десять; потом я услышал, как меня громко зовет кто-то из взрослых, вскочил и, запихнув в кармашек горсть бурых окатышей, вывалился обратно в бабушкину комнату.
На сей раз я повел себя осмотрительнее и не стал рассказывать о своем приключении взрослым. Несколько легких камушков, похожих на керамзит, ничего для них не значили — для меня же они служили неопровержимым доказательством того, что я действительно прошел через волшебную Дверь. Надо ли говорить, что сразу после моего возвращения проем, ведущий в мир Красного города, исчез, словно его и не бывало. Будь я постарше, наверняка бы заинтересовался, как под шкафом, где и ползком не развернешься, открылась вдруг дырина размерами побольше форточки. Но мне было пять лет, и я принимал мир таким, каким его видел.
