Тайны господина Синтеза - Буссенар Луи Анри (серия книг txt) 📗

— О, никаких выводов! Я просто говорю, что первые млекопитающие — утконосы и ехидны — должны были появиться в триасовом периоде [381] и стать современниками тех рыб, для которых двойное существование стало необходимостью.

— Вернемся, если вы не возражаете, к утконосу, чье появление, по-вашему, несколько запоздало.

— Да уж, запоздало! По моим расчетам, нам следовало бы ждать появления обезьян!

— Обезьян?! Вы так думаете?!

— Мы же производим эволюцию, черт подери! Вот я и пришел в замешательство, видя, как все наши усилия, чтобы не сказать все наши страдания, привели к такому жалкому результату, как появление дохлого утконоса!

— Однако!..

— Дайте закончить, и вы согласитесь со мною. Если мыслить логически, сначала должны были бы появиться сумчатые — опоссумы и кенгуру, затем — более малочисленная группа лемуров. За неимением лемуров я удовольствовался бы кем-нибудь из более совершенных сумчатых, фалангером например.

— За неимением кого?..

— За неимением того, ввиду отсутствия которого я опасаюсь, что Великое Дело может упереться в… хвост утконоса.

— Немыслимо!.. — в отчаянье воскликнул побледневший химик.

— Хотел бы я, чтобы мои опасения не подтвердились, однако нужны доказательства.

— Кто там? — вдруг спросил химик, заслышав, как в дверь дважды громко постучали. — Войдите. А-а, это вы, Порник? Заходите, дружище.

— Извините за беспокойство, господа, — проговорил боцман, почтительно снимая берет, — но я только что сделал одну находку, а так как вы занимаетесь всякими тварями, то думаю, что она может вас заинтересовать.

— И очень хорошо поступили, спасибо, — откликнулся Алексис, уважавший бретонского моряка. — Расскажите же нам, как это произошло.

— Надо вам сказать, что в мои обязанности входит дважды в день осматривать железные леса того большого стеклянного камбуза, что похож на железнодорожный вокзал. И вот я, со всем нашим почтением, обходил дозором вокруг бассейна, точно по инструкции. И глядючи в оба, на все те стыки и на все те стекляшки, — а вдруг они повредились от этих треклятых толчков, — наступил на что-то… Смотрю и вижу наступил-то я прямо на какую-то тварь, а она-то пасть свою как разинет! Эге, — думаю, — крокодильчик молоденький; салага, но, должно быть, я ему кишки сильно придавил. Знаете ли, когда моряк в обувке, он не чувствует, куда ступает… А тварюка еще потрепыхалась, пастью похлопала и сдохла. Сначала хотел ее в воду скинуть… Да твари ж эти — ваши выкормыши, вот я и подумал: лучше все честь по чести рассказать…

— Вы правильно подумали и замечательно поступили, папаша Порник, — сказал профессор зоологии. — Я со своей стороны благодарю вас и гарантирую, что ничего плохого не случится.

— Добрые вы люди, господа. Так вот, тварюку эту сдохшую я взял за хвост и принес, чтоб вы ее распотрошили. Тут она, за, дверью, и, если желаете, я вам ее представлю.

— Конечно же, папаша Порник, конечно же,

— Вот, господа, — после краткого отсутствия продолжил боцман, держа улику кончиками пальцев.

— Прекрасно, Порник, вы можете быть свободны.

— Мое почтение, господа.

— До свидания.

— Скажите, коллега, — сказал профессор зоологии, — знаете ли вы, что, сегодня день открытий?

— Открытие отнюдь не в подвиде ящериц, потому что мы уже давно знаем об их наличии.

— С точки зрения зоологии, согласен. Но с точки зрения кулинарии!..

— Вы всерьез намереваетесь съесть эту жуткую гадину? Она же отвратительна!

— Старые крокодилы, да. Но молоденькие, как этот, не должны быть уж совсем несъедобными. Осмелюсь даже заявить, что вкусом они напоминают игуану. И даже если капитан ничего не поймает, мы все равно получим свое фрикасе. Как сказал только что боцман Порник, я выпотрошу эту тварь, но не ради научного интереса, а ради гастрономического удовлетворения. Нам повезло, что этот молодой крокодильчик ничем не был болен и что у боцмана тяжелая поступь.

Говоря это, господин Артур взял скальпель, со всегдашней своей ловкостью вспорол брюхо ящерицы, выпустив ей кишки наружу.

— Ой-ой-ой! Он счастливее нас с вами, у него полон желудок. Разберемся-ка в его меню. Черт побери!

— Что там? — спросил химик.

— Попробуйте-ка угадайте!

— Сдаюсь.

— Так вот, дорогуша, я отказываюсь быть доктором естественных наук и лауреатом всевозможных премий, если это не останки австралийского летяга.

— Ну и что с того?

— И только? Да вы, милейший, должны были бы быть вне себя от восторга! Ведь я оповещаю вас о факте необычайной важности!

— Сначала объясните, в чем дело!

— Знаете ли вы, что такое «австралийский летяг»?

— Что-то вроде летающей белки…

— Австралийский летяг — сумчатое млекопитающее, род фалангера, по бокам которого тянется мембрана, связующая его передние и задние лапы. Когда зверек прыгает с высоты, растопырив лапы, эта мембрана образует парашют, помогающий ему перепрыгивать с дерева на дерево. Отсюда и название фалангер летающий…

— Но я пока ногами не сучу от восторга…

— Погодите. Знаете ли вы, что это животное так же совершенно по своей организации, как и обезьяна, об отсутствии которой мы только что сожалели?

— Быть не может!

— Будьте уверены. Раз нет обезьян, то развитие человеческих предков вполне может, базируясь на наличии австралийских летягов, привести к появлению антропоидов.

— После чего предполагается лишь возникновение человека?

— После чего возникновение человека неизбежно, — важно заключил профессор зоологии.

— Но почему не обезьяна? — спросил химик, здраво полагая, что от сумчатых до человека ого-го как далеко.

— А как вы думаете, почему в Австралии, на этом огромном материке, величиной в четыре пятых Европы, от природы не водятся ни хищники, ни жвачные животные? Почему деревья здесь в основном односемядольные, а жители приближаются к типу так называемых первобытных людей?.. И в том, что наша лабораторная эволюция точь-в-точь повторяет естественную, природную эволюцию Австралийского континента нет ничего удивительного. Появление иных существ, дорогой мой, невозможно. Это было бы чудовищно, это нонсенс [382].

— Верно! Черт побери! А вдруг как человек, долженствующий завершить серию, будет австралийцем, темнокожим людоедом со вздутым животом, с кривыми берцовыми костями!..

— Вот обрадуется хозяин. — Зоолог не смог удержаться от смеха. — Но он-то начатое закончит, попытается превратить своего австралийца в безупречного кавказца. Правда, в данный момент говорить об этом рановато. Лучше вернемся к нашему австралийскому летяге.

— Да, действительно, вернемся к чему-либо осязаемому.

— Поскольку этот фалангер не мог упасть с луны, мы вынуждены думать, что он, как и все его предшественники, является лабораторным продуктом, берущим свое начало от монеры.

— Безусловно! Развитие серии пращуров до сих пор происходило безо всяких препон и, кстати, совершенно общепризнанным путем.

— Только вот беда: утверждавшееся изо дня в день развитие теперь имеет уклон к австралийскому опыту.

— Не важно, главное, чтоб наш эксперимент состоялся.

— В этом, дорогой коллега, не сомневайтесь.

— Сейчас я верю в успех более, чем когда-либо. Кстати, стоило бы оповестить Мэтра.

— Думаю, что известие о событии такой важности не может доставить патрону ничего, кроме удовольствия. К сожалению, он сейчас пребывает в одной из своих лун и к нему никого не пускают.

Но тут разговор был внезапно прерван — топот ног, крики, взрывы смеха сменили господствующую на «Анне» тишину. Химик и биолог оставили свои споры над трупом крокодила и, выскочив на палубу, увидели матросов, возбужденных настолько, что это граничило с помешательством. Рядом с ними боцман Порник подбрасывал в воздух свой берет.

— Что стряслось, боцман? — спросил его химик.