Чужое наследие - Шалыгин Вячеслав Владимирович (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
– Я и не сплю, – он приоткрыл один хитрый глаз. – Да, существо по имени Щукин на борту «Агата», но…
– Огонь! – не промедлив ни секунды, скомандовал Бородач.
– Fire!
– Огонь, – поддержал европейцев и марсиан Воротов.
– Но… вам не обязательно его… – Ван Ли оборвал реплику и усмехнулся. – Впрочем, как хотите.
Выстрелы лучевого оружия сразу с трех сторон скрестились на крошечной цели и мгновенно превратили «Агат» в яркую, рассыпающуюся на множество искорок вспышку. Когда догорели обломки «Агата», марсиане перестроились в походный ордер и отошли.
– Чего это они? – удивился Бородач, появляясь в полный рост на экране.
– А тебе не терпится получить в зад торпеду? – пробурчал Воротов. – Ушли и ушли, скажи спасибо.
– Вот и сбылось пророчество Мыслящего, – довольно потирая руки, сказал Ван Ли.
– Ты о чем? – заинтересовался Воротов.
– О Щукине. Ван Ли доволен. Человек-хранитель получил по заслугам. Все хранители получили по заслугам. Первополе тоже. Галактика свободна. Это хорошо.
– Первополе? – Воротов на секунду задумался. – Это которое у хранителей было главным? Накрылось-таки? Отрадно слышать. Но как это повлияет на наши дела? Сергей Палыч поскорее вернется? Или война закончится?
– Повлияет, – Ван Ли лукаво взглянул на полковника, а затем на Горохова. – Вы же теперь оба знаете, как все во вселенной друг на друга влияет. Жизнь и смерть, дело и бездействие, удар и защита. Звенья одной длинной цепи событий…
– Опять мудришь? – Воротов страдальчески выгнул брови. – Я понимаю, что ты весь из себя неземной, практически высшее существо, но выражаться мог бы и попроще. Скорей бы князь вернулся, уж он-то все разъяснит по-человечески, без выкрутасов…
– Объяснит, и уже скоро, – Ван Ли указал почти на то же место, где еще недавно дрейфовал «Агат». – Это князь…
Два слова. Всего два слова тихим голосом, но их услышали все. Горохов непроизвольно включил общий канал, и к военным присоединились пассажиры десантных рейдеров. Четыре сотни человек, замирая, следили, как зеленоватое свечение набирает силу, как в его центре проступают темные вкрапления, как потоки света убегают в темноту космического пространства и в точке входа остается большая группа четко видимых на фоне серебристого диска Ганимеда контуров: около пяти десятков ударных кораблей Технократии во главе с грозным крейсером серии «Великий Князь Гордеев». А если точнее – во главе с прототипом всей серии «ВКГ», флагманом Великокняжеского флота, крейсером «Каллисто»…
– Слава Богу, – Воротов перекрестился. – Дождались…
– Повлияло, – от радости невпопад брякнул Горохов.
– Слава Богу… – сквозь слезы глядя на экран, прошептала в своей каюте княжна Оксана.
Никто из них не смог бы объяснить, почему они вдруг решили, что возвращение князя из очередного вояжа по запредельным мирам положит конец всем распрям и несчастьям, но они были в этом абсолютно уверены. Иначе быть не могло… Просто не могло, и все…
Эпилог
Апрель – это месяц надежд. Впереди теплые дожди и летние рассветы после коротких, напоенных цветочными ароматами ночей, впереди жаркие солнечные дни и благодатная тень от зрелой, насыщенной зелени. Впереди лето, а это каждый раз целая жизнь. Особенная, настоящая жизнь. Не размазанная по стеклу косыми потеками готовой в любой момент замерзнуть осенней слякоти и не звенящая на морозном январском ветру единственной протяжной нотой. Лето – это жизнь во всем ее многообразии и без купюр. И начинается она каждый раз с влажного апрельского ветерка, с первой грозы, с робкой травы на преющих газонах и сумасшедшего восторженного гомона птичьей мелюзги. Апрель двадцать пятого года, быть может, и не сулил ничего вышеперечисленного, но все равно оставался месяцем надежд. Хотя бы на то, что ни май, ни последующие месяцы не принесут новых испытаний. Верили в лучшее далеко не все, но все надеялись. И это было гораздо важнее. В твердой убежденности есть хороший посыл для работы, а в надежде – видение цели. Когда требуется сделать что-то «от и до», лучше иметь убежденность, когда же фронт работ необъятен, чтобы не опустились руки, нужна цель.
Великий Князь Преображенский окинул взглядом зал для торжественных приемов. У собравшихся гостей цель была. И была она той же, что и у него самого. Восстановление Объединения Вольных Княжеств и прочный мир. Цель довольно обобщенная, но более конкретные формулировки заняли бы многие терабайты одного только текста, даже без анимации, графиков и видеоиллюстраций. Великокняжеские специалисты и правительства отдельных субъектов Объединения насочиняли тьму-тьмущую планов и конкретных программ преодоления кризиса. И это было правильно. Чем мять друг другу бока, пусть лучше занимаются делом. Пусть живут и созидают, пусть учатся и постигают, пусть творят и открывают, пусть детей рожают, в конце концов.
Сергей Павлович перевел взгляд на родных и близких, расположившихся по правую руку от его трона. Княжна Оксана с Иваном на руках, ее фрейлина Катерина и Маша, дочка Оксаны. На душе сразу потеплело. Ради этих людей стоило драться и выдерживать все испытания. Ради них и сотен миллионов других подданных. Хотя последнее верно лишь отчасти. Даже для Великого Князя такая громадная масса людей не имеет лиц, кроме лиц тех, кого он видит каждый день, чьи заботы он способен разделить и чье мнение он слышит. Ведь князь – не Бог. Обычный человек. И назови его Великим Князем или Императором, как по наущению Вяземского требует сделать Совет ОВК, ничего не изменится. Всевидящим и всемогущим главе государства не стать и не избежать новых ошибок, просчетов и недоработок. А значит, не угодить всем этим сотням миллионов. Но этого и не нужно. Следует просто думать о близких, советоваться с теми, кто рядом, и периодически ставить себя на их место. Вот и весь рецепт успешного правления.
Оксана заметила, что Преображенский смотрит на нее, и улыбнулась.
– Ваня, помаши папе, – она развернула упитанного карапуза лицом к Сергею Павловичу. – Скажи: папа…
– А-а, – пропел Ваня, одновременно пытаясь засунуть в рот сразу два кулачка. Это не получилось, и тогда он принялся тереть глаза и кукситься.
– Баиньки хочет, – прощебетала Катя. – Оксана Ивановна, давайте я его унесу в покои.
– Не надо, Катя, он еще бодренький, просто зубки режутся, вот он и волнуется. Мы еще посидим с папой.
– Катя, а у тебя ребеночек уже шевелится? – с детской непосредственностью спросила дочка Оксаны, прижимаясь щекой к тщательно задрапированной пышным платьем талии фрейлины.
– Да, Машенька, – Катя погладила ее по голове. – И сердечко бьется, слышишь?
– Быстро-быстро, – прошептала девочка. – Здорово! Ой, он меня толкнул!
Сергей Павлович улыбнулся и снова обратил внимание на гостей. Ему было бы гораздо приятнее повозиться с детишками и послушать успокаивающее щебетание женщин, но не сейчас. Князь сам назначил мероприятие на этот день. Прием в честь Дня Мира, так его именовали официальные инфоканалы. В кулуарах дворца цели собрания обсуждались уже две недели. Во-первых, придворные и гости ожидали, что Сергей Павлович представит всем княжну Оксану как свою будущую жену, во-вторых, князь Вяземский должен огласить решение Совета о вынесении на общенародное голосование предложений об изменении государственного устройства и статуса главы ОВК. Если проще, об объявлении ОВК Империей и Преображенского Императором. Сергею Павловичу все это не слишком нравилось, в первую очередь потому, что конституция новой Империи была практически копией конституции ОВК, лишь с более широкими полномочиями центральной власти. Менять названия, не меняя сути, князь считал неразумным. Да и от самого слова «Император» его слегка тошнило. Но не отрекаться же от власти, лишь бы избежать титула. В нынешней трудной ситуации это будет просто предательством. Ведь когда в государстве не создано эффективной Системы, только и остается, что уповать на конкретную Личность. В ОВК все так и было: система была разрушена Катастрофой и войной, и люди надеялись только на твердую руку Великого Князя. В общем, Сергею Павловичу пришлось-таки согласиться, чтобы абсолютно послушный Вяземскому Совет сделал правителю ОВК «приятное». И в том, что все подданные, даже на Марсе и в недавно бунтарских Колониях, дружно проголосуют за «меморандум Вяземского», как его окрестили журналисты, никто уже не сомневался. Сергей Павлович в первую очередь.
