Туннель в небе. Звездная пехота - Хайнлайн Роберт Энсон (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Короче, пришлось встать, побриться и принять душ. Потом мы спустились вниз и набрали в столовой всякой всячины — от яиц и картошки до джема и замысловатых пирожных. Выйдя, мы оба почувствовали, что после такого количества пищи не сможем одолеть Черчилль-роуд. Поэтому завалились в первый попавшийся бар. Я и здесь сделал попытку найти крюшон из настоящих ананасов и опять потерпел неудачу. Крюшон был насквозь поддельным, зато холодным. Видно, никогда в жизни не удается получить все сразу.
Мы лениво болтали о том о сем, Эйс заказал по второму кругу. Я попробовал его крюшон из земляники — то же самое. Эйс молча разглядывал свой стакан, потом вдруг спросил:
— Когда-нибудь думал о том, чтобы стать офицером?
— Чего? Ты спятил, — сказал я.
— Вовсе нет. Погляди сам, Джонни, этой войне не видно конца. Неважно, что твердят пропагандисты, успокаивая штатских. Мы-то с тобой видим, что баги просто так не утихомирятся. Так почему бы не попытаться спланировать свое будущее, посмотреть вперед? Знаешь, как шутят? Если ты решил играть в оркестре, то лучше махать дирижерской палочкой, чем стучать в большой барабан.
Беседа приняла неожиданный оборот, я был смущен и не знал, что ему ответить. Такое предложение, да еще от Эйса… Я спросил первое, что пришло в голову:
— А ты сам? Почему бы тебе не попробовать?
— Мне? — переспросил он. — Опомнись, сынок, о чем ты говоришь? У меня нет твоего образования, и я на десять лет старше. А у тебя подходящий интеллектуальный индекс, и я уверен, что ты проскочишь экзамены в Кадетский корпус. Точно говорю — если пойдешь в профессионалы, станешь сержантом раньше меня. А через день станешь кадетом…
— Теперь я знаю — ты точно спятил!
— Послушай человека, который годится тебе в отцы. Я не хотел говорить… ты в меру глупый, романтичный и честный человек. Будешь офицером, которого полюбят солдаты и за которым они пойдут. А что касается меня… что ж, я рожден быть сержантом. Я достаточно пессимистично смотрю на жизнь. Такие, как я, нужны, чтобы уравновешивать энтузиазм таких, как ты. Что меня ждет? Ну, стану когда-нибудь сержантом… потом пройдет двадцать лет службы — уволюсь. Пойду на подходящую работенку — может быть, полицейским. Женюсь на простой хорошей женщине с такими же простыми вкусами, как и у меня. Буду болеть за какую-нибудь спортивную команду, ловить рыбу, а придет время — спокойно отойду в мир иной.
Эйс умолк и отхлебнул из стакана.
— А ты, — продолжил он, — будешь воевать, дослужишься до больших чинов и геройски погибнешь. А я прочту о твоей гибели и гордо скажу: «Я знал этого человека, когда…» Нет, я скажу, что часто одалживал тебе деньги мы оба были капралами… Правда, здорово?..
— Я никогда не думал об этом, — медленно сказал я. — Хотел только отслужить срок.
Он усмехнулся:
— О каком сроке ты говоришь! Ты слышал, чтобы кого-нибудь сейчас увольняли? Война идет, а ты все твердишь о двухлетнем сроке!
Он был прав. Пока идет такая страшная война, говорить о сроках службы бессмысленно. По крайней мере, нам. Я подумал, что сейчас разговор о сроке службы — это показатель отношения к ней. Тот, кто думает о «двух годах», знает, что рано или поздно уйдет из армии. В глубине души он чувствует себя гостем Службы. Он может говорить: «Когда эта треклятая война кончится…»
Профессионал никогда так не скажет. Для него увольнение через двадцать лет — конец самого важного этапа жизни. Быть может, для профессионала равноценны оба возможных исхода — увольнение и гибель в бою…
— Ну, может быть, и не два года, — признал я. — Но ведь война не может длиться вечно.
— Так уж и не может?
— А, по-твоему, она навечно?
— Господи, кабы я знал. Однако никто мне этих секретных данных не сообщает. Но ведь это не главное, что тебя тревожит, Джонни? У тебя есть девчонка, которая тебя ждет?
— Нет. Вернее, была, — сказал я медленно. — Но, по-моему, она решила со мной «просто дружить».
Я приврал только потому, что Эйс ожидал услышать что-то в этом роде.
Кармен не была моей девушкой, она вообще никому ничего не обещала. Но я изредка получал от нее письма, всегда начинавшиеся словами «Дорогой Джонни…».
Эйс понимающе кивнул.
— С ними всегда так. Они предпочитают штатских — наверное, тех легче пилить. Ничего, сынок. Когда уволишься, они набросятся на тебя, шагу не дадут ступить… Хотя тебе тогда уже будет не до них, ха-ха… Брак — это катастрофа для молодого и комфорт для старика.
Он посмотрел на мой стакан.
— Меня мутит, когда вижу, как ты пьешь такую дрянь.
— Мне тоже тошно, когда смотрю на твою землянику, — сказал я, Он пожал плечами:
— О вкусах не спорят. Подумай все-таки над тем, что я сказал.
— Я подумаю.
Вскоре Эйс занялся своим излюбленным спортом — сел за карточный столик. Я одолжил у него денег и пошел прогуляться. Мне действительно захотелось все обдумать.
Стать профессионалом? Дело, конечно, не в том, что нужно будет снова учиться и сдавать экзамены… Хочу ли я связать всю свою жизнь с армией? Я пошел на службу, чтобы получить гражданство, правильно? А если стану профессиональным военным, то буду снова так же далек от права голосовать и быть избранным, как и до начала службы. Потому что, пока носишь форму, у тебя нет права голосовать. Тут нечего спорить, так и должно быть. Я представил, как идиоты из Мобильной Пехоты собирают среди десантников голоса против очередной военной кампании.
Значит, я поступил на службу, чтобы потом иметь право голосовать.
Так ли это?
Действительно ли меня так волновала мысль о будущих привилегиях? Мне так хотелось принимать участие в выборах? Нет, скорее прельщал сам статус гражданина Федерации. Я бы гордился…
Я вдруг понял, что до конца жизни так и не смогу разобраться, почему я пошел на Службу.
Если задуматься, то ведь не право голоса делает из человека гражданина. Наш лейтенант был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования. Но он каждый раз «голосовал», идя в десант.
Но ведь то же самое можно сказать про меня. Тогда почему бы мне не пойти в профессионалы? Ну хорошо, хорошо. Но ведь опять придется проходить через комиссию, сдавать экзамены. Я вспомнил Эйса и представил себя через двадцать лет — с нашивками на груди и теплыми домашними тапочками у дивана.
Или вечером в Доме ветеранов — в компании боевых друзей, вспоминающих былые десанты.
Значит, все-таки Кадетский корпус? Теперь я услышал голос Эла Дженкинса: «Да, я рядовой! Никто не ждет от тебя ничего сногсшибательного, если ты просто рядовой! Кому охота быть офицером? Или сержантом? Они дышат тем же самым воздухом, что и мы, не так ли? Едят ту же пищу. Ходят развлекаться в те же заведения, выбрасываются в тех же капсулах. Но рядовой при этом еще и ни за что не отвечает. Никаких проблем».
По-своему Эл тоже был прав. Что с того, что у меня на рукаве шевроны?
Только лишние неприятности.
И в то же время я прекрасно понимал, что стану сержантом, если только предложат. Не смогу отказаться: среди десантников не принято отлынивать.
Тебе дают задание, ты берешься за него — вот и все. Например, сдаешь экзамены.
Неужели это осуществимо? Думал ли я, что могу стать таким же, каким был наш лейтенант Расжак? Я очнулся от своих раздумий и увидел, что нахожусь возле здания Кадетского корпуса. Странно, я ведь и не думал сюда приходить. На плацу, сержант гонял группу кадет, и я сразу вспомнил лагерь Курье. Солнце припекало, и плац казался куда как менее заманчивым, чем кают-компания на «Роджере».
И без того взмокшие ребята перешли на рысь, сержант крикнул что-то грозное отстающим. Знакомое дело. Я тряхнул головой и пошел дальше.
Теперь ноги привели меня обратно к казарме. Я постучал в дверь номера, который единолично занимал Джелли.
Он был у себя: ноги на столе, в руках иллюстрированный журнал. Этот журнал поглощал все его внимание. Я опять постучал — по раскрытой двери.
