А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9 - Стругацкие Аркадий и Борис (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Он шевельнулся к палатке, но элегантный Эраст Бонифатьевич даже не посмотрел, а только лишь покосился в сторону рыжего Голема и тот, единственный, кажется, шаг сделав, тотчас оказался между входом в палатку и Вадимом.
- Рыжий-красный - человек опасный... - сказал ему остановленный Вадим, и асимметричное лицо Голема перекосилось еще больше, он даже, кажется, прищурился от напряжения.
- Чево?! - спросил он чрезвычайно агрессивно, но неожиданно высоким и сиплым голоском.
- ...А рыжий-пламенный поджег дом каменный... Извини, - поправился Вадим поспешно. - Ничего личного. Это я так - от ужаса.
- Не обращай на него внимания, Кешик, - сказал небрежно Эраст Бонифатьевич. - Это он от ужаса. Шутит. Очень перепугался. Это, как известно, бывает... Вадим Данилович, вы бы сели. Что вы, в самом деле, вскочили, как прыщ. Один мой замечательный знакомец говорит в таких случаях: сядьте на попу... Ну что там у вас в палатке может быть? Двустволка какая-нибудь, я полагаю? Так ее надо ведь еще выкопать из-под барахла, потом патроны разыскать, зарядить... Смешно, ей-богу, несерьезно. Бросьте, давайте лучше дальше разговаривать.
Вадим снова сел за стол, пригладил волосы обеими руками.
- Как говорят в таких случая англичане, - произнес он с вымученной улыбкой, - my poodle light, on dick as all. Что в переводе означает: мой пудель лает, он дико зол.
Эраст Бонифатьевич не сразу, но понял и сейчас же осведомился:
- Интересно, а что говорят в таких случаях голландцы?
- Не знаю.
- Ну хорошо, допустим... А французы?
- Алён-алён трэ, - немедленно откликнулся Вадим, - ма кар тэ ля пасэ.
- Что в переводе означает...
- Алена лён трэ, Макар теля пасэ. Сельская картинка. Левитан. Крамской. "Идет-гудет зеленый шум".
В ответ на это Эраст Бонифатьевич неопределенно хмыкнул и сказал с одобрением:
- Остроумно. Вы остроумный собеседник, Вадим Данилович. Но давайте вернемся к нашему маленькому делу.
- Но я не знаю, что вам еще сказать, - проговорил Вадим, устало прикрывая глаза. - Вы меня не слушаете. Я вам говорю: это невозможно. Вы мне не верите... Вы в чудеса верите, а чудес не бывает.
- А ЗНАТЬ будущее? - сказал Эраст Бонифатьевич с напором. - Знать будущее - это разве не чудо?
- Нет. Это не чудо. Это - такое умение.
- Исправлять будущее - это тоже умение.
- Да нет же! - сказал Вадим с досадой и с отвращением. - Я же объяснял вам. Это как газовая труба большого диаметра: вы смотрите в нее насквозь и видите там, на том конце, на выходе, картинку - это как бы будущее. Если бы вы эту трубу повернули - увидели бы другую картинку. Другое будущее, понимаете? Но как ее повернуть, если она весит сто тонн, тысячу тонн - ведь это как бы воля миллионов людей, понимаете? "Равнодействующая миллионов воль" - это не я сказал, это Лев Толстой. Как прикажете эту трубу повернуть? Чем? Х..ем, простите за выражение?
- Это полностью ваша проблема, - возразил Эраст Бонифатьевич, слушавший, впрочем, внимательно и отнюдь не перебивая. - Чем вам будет удобнее, тем и поворачивайте.
- Да невозможно же это!
- А мы знаем, что возможно.
- Да откуда вы это взяли, господи!?
- Из самых достоверных источников.
- Из каких еще источников?
- Сам сказал.
- Что? - не понял Вадим.
- Не "что"", а "кто". Сам. Понимаете, о ком я? Догадываетесь? САМ. Сам сказал. Могли бы, между прочим, и сообразить, ей-богу.
- Врете, - проговорил Вадим и поперхнулся.
- Невежливо. И даже грубо.
- Не мог он вам этого сказать.
- И однако же - сказал. Сами посудите: откуда еще мы могли бы такое узнать? Кому бы мы еще могли поверить, сами подумайте?
В этот момент Тимофей Евсеевич словно очнулся от гипноза. Он издал странный скрипучий звук, сорвался вдруг с места и кинулся прочь - огромными прыжками, перескакивая через натянутые палаточные стропы, петляя из стороны в сторону, словно исполинский потный заяц с прижатыми красными ушами, выскочил из расположения и помчался к северному склону, прямо на призрачно мерцающие сахарные головы Эльбруса.
Все следили за ним, словно завороженные. Потом большеголовый любитель орешков спросил быстро, почти невнятно:
- Скесать его, командир?
- Да нет. Зачем? Пусть бежит... - Эраст Бонифатьевич вдруг легко поднялся и помахал своей тросточкой кому-то поверх кухонной палатки видимо, тем, кто оставался у машины: все в порядке, мол, не берите в голову. - Пусть бежит, - повторил он, снова усаживаясь на место. - У него свои дела, у нас свои, правильно, Вадим Данилович?
Вадим молчал, глядя вслед Тимофею Евсеевичу, - тот все еще скакал, все еще петлял, мелькая длинными голенастыми ногами в кирзовых никогда не чищенных сапогах. Он неплохо все это проделывал для пятидесятилетнего с лишним мужика, обремененного внуками и болезнями, - и даже очень неплохо. Видимо, сам господин Ужас нес его на своих бледных крыльях, и он сейчас не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел.
- Молчите... - проговорил Эраст Бонифатьевич, так и не дождавшись не то чтобы ответа, но хотя бы какой-нибудь от Вадима реакции. - Продолжаете молчать. Проглотили дар речи... Ну, что ж. Тогда начинаем эскалацию. Кешик, будь добр.
Лысый носорог Голем-Кешик тотчас же надвинулся сзади и взял Вадима в свои металлические потные объятия - обхватил поперек туловища, навалился, прижал к складному креслу, зафиксировал, обездвижил, сковал - только хрустнули внутри у Вадима какие-то не то косточки, не то хрящики. Теперь Вадим больше не мог шевельнуться. Совсем. Да он и не пытался.
- Руку ему освободи, - командовал между тем Эраст Бонифатьевич. Правую. Так. И подвинься, чтобы я его физиономию мог видеть, а он - мою. Хорошо. Спасибо... Теперь слушайте меня, Вадим Данилович, - продолжал он, придвинув свое неприязненно вдруг осунувшееся лицо в упор. - Сейчас я преподам вам маленький урок. Чтобы вы окончательно поняли, на каком вы свете... Открыть глаза! - гаркнул он неожиданно в полный голос, вскинул свою черную указку и уперся острым жалом ее в щеку Вадима пониже левого глаза. - Извольте смотреть глаза в глаза! Это будет серьезный урок, но зато на всю вашу оставшуюся жизнь... Лепа, делай раз!
Большеголовый мелкий Лепа освободил горсть от орешков, вытер ладонь о штаны и приблизился, небрежно брякая челюстями щипчиков. Это были блестящие светлые щипчики, специально для орехов - две металлические ручки с зубастыми выемками в том месте, где они скреплялись вместе поперечным стерженьком. Большеголовый мелкий Лепа неуловимым привычным движением ухватил в эти зубчатые выемки Вадимов мизинец и сжал рукоятки.
- Такой маленький и такой непр-риятный... - сказал ему Вадим перехваченным голосом. Лицо его сделалось серым, и пот вдруг выступил по всему лбу крупными каплями.
- Не паясничать! - приказал Эраст Бонифатьевич, мгновенно раздражаясь. - Вам очень больно, а будет еще больнее. Лепа, два!
Мелкий Лепа быстро облизнулся и ловко перехватил второй палец. "Н-ну, ты! - прошипел Вадиму в ухо рыжий Голем-Кешик, наваливаясь еще плотнее. С-стоять!.."
- Все. Хватит... - Вадим задохнулся. - Хватит. Я согласен.
- Нет! - возразил Эраст Бонифатьевич. - Лепа, три!
На этот раз Вадим закричал.
Эраст Бонифатьевич, опасно откинувшись на спинку кресла, наблюдал за ним, играя черной указкой с шариком. На лице его проступило выражение брезгливого удовлетворения. Все происходило по хорошо продуманному и не однажды апробированному сюжету. Все совершалось правильно. Непослушному человеку вдумчиво, аккуратно, умело и со вкусом давили пальцы, причем так, чтобы обязательно захватить основания ногтей. Человек кричал. Вероятно, человек уже обмочился. Человеку преподавали серьезный урок, и человек был расплющен и сломлен. Что, собственно, в конечном итоге и требовалось: человек в совершенно определенной кондиции. Потом он распорядился:
