Мастера американской фантастики - Желязны Роджер Джозеф (книги полностью .txt) 📗
Престейн поджал губы.
— Закон… — начал он.
— Что? Угрозы? — Фойл рассмеялся. — Хотите меня запугать? Не валяйте дурака, Престейн. Разговаривайте со мной так, как говорили на Новогоднем балу… без милосердия, без снисхождения, без лицемерия.
Престейн склонил голову, глубоко вздохнул и прекратил улыбаться.
— Я предлагаю власть, — сказал он. — Признание вас моим наследником, равную долю в предприятиях Престейна, руководство кланом и семьей. Вместе мы сможем править миром.
— С ПирЕ?
— Да.
— Ваше предложение рассмотрено и отклонено. Предложите свою дочь.
— Оливию?! — Престейн подавился и сжал кулаки.
— Да, Оливию. Где она?
— Ты!.. — вскричал Престейн. — Подонок… мерзавец… Ты смеешь…
— Вы предложите дочь за ПирЕ?
— Да, — едва слышно произнес Престейн.
Фойл повернулся к Дагенхему.
— Ваша очередь, мертвая голова.
— Если разговор будет идти подобным образом… — возмущенно начал Дагенхем.
— Будет. Без милосердия, без снисхождения, без лицемерия. Что вы предлагаете?
— Славу. Мы не можем предложить деньги или власть. Мы можем предложить честь. Гулли Фойл — человек, спасший Внутренние Планеты от уничтожения. Мы можем предложить безопасность. Мы ликвидируем ваше досье, дадим уважаемое имя, прославим навеки.
— Нет, — вмешалась неожиданно Джизбелла Маккуин. — Не соглашайся. Если хочешь быть спасителем, уничтожь секрет. Не давай ПирЕ никому.
— Что такое ПирЕ?
— Тихо! — рявкнул Дагенхем.
— Это термоядерное взрывчатое вещество, которое воспламеняется одной лишь мыслью… психокинезом, — сказала Джизбелла.
— Какой мыслью?
— Просто желанием взорвать его, направленным желанием. Этого достаточно, если ПирЕ не изолирован Инертсвинцовым Изомером.
— Я велел тебе молчать, — прорычал Дагенхем. — Это больше, чем идеализм.
— Ничего нет больше идеализма.
— Секрет Фойла больше, — пробормотал Йанг-Йовил. — ПирЕ сейчас сравнительно маловажен. — Он улыбнулся Фойлу. — Секретарь Шеффилда подслушал часть вашей милой беседы в соборе. Нам известно, что вы джантировали в космосе.
Воцарилась внезапная тишина.
— Джантация в космосе! — воскликнул Дагенхем. — Невозможно! Ты не знаешь, что говоришь.
— Знаю. Фойл доказал, что это возможно. Он джантировал на шестьдесят тысяч миль от крейсера ВС до остатков «Номада». Как я сказал, это гораздо больше, чем ПирЕ. Мне кажется, этим следует заняться в первую очередь.
— Тут каждый говорит о том, что он хочет, — медленно произнесла Робин Уэднесбери. — Чего хочешь ты, Гулли Фойл?
— Спасибо тебе, — промолвил Фойл. — Я жажду понести наказание.
— Что?
— Я хочу очищения, — сказал он сдавленным голосом. Позорное клеймо стало проступать на его перебинтованном лице. — Я хочу искупить содеянное, свести счеты. Я хочу освободиться от своего тяжкого креста… эта боль раскалывает мне спину. Я хочу вернуться в Жофре Мартель, хочу лоботомию, если я заслуживаю… И я хочу знать. Я хочу…
— Вы хотите, спасения, — перебил Дагенхем. — Спасения нет.
— Я хочу освобождения!
— Исключено, — отрезал Йанг-Йовил. — Ваша голова слишком ценна, чтобы отдавать ее на лоботомию.
— Нам не до простых детских понятий — преступление… наказание… — вставил Дагенхем.
— Нет, — возразила Робин. — Должен быть грех и должно быть прощение. Мы никогда не сможем преступить их.
— Нажива и убыток, грех и прощение, идеализм и практицизм… — горько улыбнулся Фойл. — Вы все так уверены, так прямодушны… А у меня сплошные сомнения. Посмотрим, насколько вы действительно уверены… Итак, вы отдадите Оливию? Мне — да, так? А закону? Она — убийца.
Престейн попытался встать, но рухнул в кресло.
— Должно быть прощение, Робин? Ты простишь Оливию Престейн? Она убила твоих родных.
Робин смертельно побледнела.
— Вы, Йовил. У Внешних Спутников ПирЕ нет. Шеффилд признался в этом. Все равно будете испытывать его на них? Чтобы мое имя вспоминали рядом с именами Линча и Бойкота?
Фойл повернулся к Джизбелле.
— Вернешься ты ради своего идеализма в Жофре Мартель отсиживать срок до конца? А вы, Дагенхем, откажетесь от нее? Спокойно отпустите в тюрьму?.. Жизнь так проста, — иронично продолжал он. — И это решение так просто, не правда ли? Уважить права Престейна? Благополучие планет? Идеалы Джизбеллы? Реализм Дагенхема? Совесть Робин? Нажмите на кнопку, и робот дернется. Но я не робот. Я выродок Вселенной… мыслящее животное… Я пытаюсь разглядеть путь через эту трясину. Возвратить ПирЕ миру, и пусть он себя губит? Обучить мир джантации в космосе, и пусть себе величаво ступает от галактики к галактике, распространяя повсюду заразу своего уродливого образа жизни? Каков же ответ?
Робот-бармен внезапно швырнул миксер через всю комнату. В последовавшей тишине надсадно прозвучал голос Дагенхема:
— Проклятье! Ваши куклы, Престейн, опять разладились от радиации.
— Ответ — «да», — отчетливо произнес робот.
— Что? — ошарашенно спросил Фойл.
— Ответ на ваш вопрос — «да».
— Спасибо, — сказал Фойл.
— Счастлив служить, — отозвался робот. — Человек в первую очередь — член общества, а только потом уже индивидуум. И независимо от того, обречет ли себя общество на уничтожение или нет, вы должны оставаться с ним.
— Совсем спятил, — раздраженно бросил Дагенхем. — Выключите его, Престейн.
— Погодите, — приказал Фойл, не сводя глаз с ослепительной улыбки, застывшей на металлическом лице робота. — Но общество может быть таким тупым, таким бестолковым, таким запутавшимся… Ты свидетель нашего разговора.
— Верно, сэр, но вы должны учить, а не диктовать. Вы должны учить общество.
— Джантации в космосе? Зачем? Стоит ли нам рваться к звездам и галактикам? Ради чего?
— Потому что вы живы, сэр. С таким же успехом можно задаться вопросом «Ради чего жизнь?» Об этом не спрашивают. Просто живут.
— Сумасшествие, — пробормотал Дагенхем.
— Но увлекательное, — заметил Йанг-Йовил.
— Жизнь должна быть больше, чем простое выживание, — сказал Фойл роботу.
— Тогда определите это «больше» для себя, сэр. Не требуйте от мира гибели, если у вас появились сомнения.
— Но почему мы не можем все идти вперед?
— Потому что вы все разные. Вы не лемминги. Кому-то нужно вести и надеяться, что остальные не отстанут.
— Кому же вести?
— Тем, кто должен… одержимым…
— Выродкам.
— Все вы выродки, сэр. Вы всегда были выродками. Жизнь — это выродок.
— Спасибо тебе большое.
— Счастлив служить, сэр.
— Ты спас сегодняшний день. И не только сегодняшний.
— Где-нибудь всегда выдается чудесный день, сэр, — проговорил робот. Потом он заискрился, затрещал и развалился.
Фойл повернулся к присутствующим.
— Он прав, а вы неправы. Кто мы такие, любой из нас, чтобы принимать решения за весь мир? Пускай мир сам принимает решения. Кто мы такие, чтобы хранить секреты от мира? Пускай мир знает их и решает за себя. Идем в собор.
Он джантировал; остальные — следом. Район до сих пор был оцеплен, но вокруг собралась колоссальная толпа. Столько опрометчивых и любопытствующих людей джантировало в курящиеся развалины, что полиция установила защитный индукционный экран. И все равно озорники и зеваки пытались проникнуть на руины; опаленные индукционным полем, они убегали с жалобным воем.
По знаку Йанг-Йовила поле выключили. Фойл прошел по горячему щебню к восточной стене собора, от которой еще осталось футов пятнадцать в высоту. Он ощупал почерневшие камни, раздался скрежещущий звук, и кусок стены три на пять футов с резким визгом стал открываться; потом заел. Фойл нетерпеливо схватил его и дернул. Перекаленные петли не выдержали и рассыпались, панель упала.
Двумя столетиями раньше, когда религия была запрещена, а истовые верующие всех исповеданий ушли в подполье, несколько преданных благочестивых душ устроили эту потайную нишу и обратили ее в алтарь. Золото распятия до сих пор сияло негасимым огнем веры. У подножия креста покоился маленький черный ящик из Инертсвинцового Изомера.
