Люди в сером. Трилогия (СИ) - Юрченко Кирилл (читать книги без txt) 📗
«У отца отчество было Матвеевич. Но я про его отца… про своего деда почти ничего знаю».
«Не удивительно, если он умер, так и не вернувшись на родину».
«Но с чего вы взяли, что Матвей Нершин — мой дед? Может, это всего лишь совпадение?»
Грановский полез в карман и вытащил какой-то измятый старый листок. Олег мог бы, наверное, «прочитать», что на нем написано, однако проще оказалось заглянуть в мысли Нершина.
«Передать Илье Грановскому. Матвей Нершин».
«Это обрывок бумаги, в которую был завернут дневник, — пояснил Грановский. — Когда я закончу свой рассказ, вы окончательно убедитесь, что это никакое не совпадение. Мой отец, Илья Грановский, и ваш дед были просто „не разлей вода“. До революции оба служили в одном ведомстве, в разведывательном управлении Генштаба под началом генерала Потапова, вместе с которым перешли на службу к большевикам. Позже они были личными посланцами Ульянова-Ленина, после того, как тот в девятнадцатом году направил Аммануле-хану, тогдашнему эмиру Афганистана, предложение установить дружественные отношения с РСФСР. Я не знаю подробностей их миссии, дневник вашего деда об этом ничего не говорит. К тому же он написан на десять лет позже, когда ваш дед был прикреплен к седьмому горно-артиллерийскому дивизиону РККА. Это было весной двадцать девятого. В Красной Армии тогда формировался отряд для вторжения в Афганистан и оказания помощи Аммануле-Хану, которого исламисты намеревались сбросить с трона. Мой отец в эти годы выполнял здесь какую-то миссию, и я подозреваю, что с вашим дедом они снова встретились в том же двадцать девятом году. Именно на этом самом месте. Это они обнаружили вход в пещеру, который выглядит уже однажды раскопанным. И здесь что-то случилось. Ваш дед тяжело заболел и умер. Отец, насколько я в курсе, тоже пострадал от какой-то болезни. Его привезли к моей матери тяжело больным. Первые дни он бредил и, кажется, у него надломилась психика. Я это хорошо помню, мне тогда было пятнадцать лет».
«Что стало с вашим отцом?»
«Той же весной он сбежал в Англию. Военная кампания тогда только началась, отряд Примакова сумел захватить лишь приграничные районы. Но Амманула-хан быстро потерпел поражение, и Советы вынуждены был отвести войска. Отец не захотел возвращаться на родину. Тем более что семья была с ним — моя мать и я. Один бог ведает, сколько испытаний выпали на нашу долю, но, спасая меня, родители вместе с некоторыми русскими вынуждены были бежать в Индию, а оттуда — в Англию. Отец, правда, долго не протянул. Скончался, не дожив до следующего Рождества. И сколько я помню, все это время на него периодически находили приступы беспамятства…»
Грановский сделал паузу, словно давая собеседнику время на то, чтобы принять сказанное. Олег чувствовал, как накаляется интерес в сознании капитана, однако и недоверие было очень сильно.
«Получается, ваш отец и мой дед были русскими шпионами в Афганистане?»
«Выходит, что так. Но дело-то не в этом. Вся странность заключена в том, что именно мы с вами, их потомки, как будто нарочно оказались здесь, словно по чьей-то указке. Я вам еще скажу одну странность — мой самый дальний предок, о котором в семье сохранились обрывочные сведения, был некто Равиль-бек. Он состоял при посольстве Хуссейна-мирзы, правителя Герата, к Ивану Третьему. И после него судьбы большинства мужчин по его линии, так или иначе, были тесно связаны и с Россией, и с Персией с Афганистаном. Как вам такое? Насколько я понимаю, этот молодой человек, Олег Ляшко, здесь тоже оказался не просто так. Я думаю, если бы вы оба сумели покопаться в своей родословной, вы бы тоже нашли нечто подобное. К примеру, был такой весьма примечательный исторический персонаж, некий поручик Виткевич, тайный агент Николая Первого, сумевший заключить договор с афганцами, обставив при этом англичан, которые, между прочим, завоевали к тому времени половину мира. Так вот, этот Виткевич, Ян Викторович, очень необычный персонаж. Польский дворянин, разжалованный в солдаты бунтовщик, будучи в ссылке неожиданно проявляет удивительную способность к языкам и очень быстро овладевает разнообразными языками. Затем он вдруг поступает в распоряжение знаменитого путешественника Александра Гумбольта, совершающего поездку по России, а уже через год, благодаря протекции становится членом Пограничной комиссии, ведет переговоры с афганским принцем. Вскоре становится фактически разведчиком, представляя интересы России в Средней Азии. А затем возглавляет дипломатическую миссию в Афганистан. Как вам такая стремительная карьера? Под личиной истового мусульманина этот Виткевич в одиночку проделывал такое, что не снилось иным шпионам. Тоже скажете — сплошные совпадения? Неслыханное везение, умение влиять на людей? Или дар судьбы, ее веление? Ему не было тридцати, когда он погиб. И произошло это, кстати, в Петербурге, при очень загадочных обстоятельствах: найден застреленным в своем номере. Исчезли бумаги, которые он на следующий день должен был представить царю. Между прочим, когда полицейские обшаривали номер, в камине были найдены остатки сгоревших рукописей. Хотите знать, какой символ был изображен на одном из уцелевших клочков?..»
«Догадываюсь, — тихо произнес Нершин. — У вашего отца тоже была такая отметина?»
«Совершенно точно. Кстати, вы уже убедились, что у Ляшко она тоже есть?»
Нершин кивнул.
«Что же касается Виткевича, то мой отец серьезно им интересовался, делал это обстоятельно, даже собрал целую папку. Этих сведений, к сожалению, больше нет. Я только слышал о них от матери. Не в том я был возрасте, чтобы отец отдал мне свои документы, тем более что большинство их исчезли за время переездов и скитаний. Но я вполне допускаю, что этот Виткевич мог быть, к примеру, вашим предком. Или Ляшко. А что… „Ляшко“ — „ляхи“. В его фамилии явно напрашиваются польские корни. И не забывайте про символ. Эти отметины на груди. Не знаю, как вы, а я, верите или нет, но я буквально нутром ощущаю их обладателя. Так я встретился с Абдулхамидом. Меня к нему будто что-то вело. И вас я будто почуял издали. Даю слово, никакого совета пленить вас я Абдулхамиду не давал. Но, когда вас привели в лагерь, я понял — вот он, человек, такой же, как я! Не понимаю, как это происходит, но на меня в такую минуту вдруг что-то нашло, какое-то помутнение. И отчего-то сразу пришла абсолютная уверенность в том, что и вы — невольный исполнитель какого-то замысла. Кстати, можете показать мне ваш знак? И у парня задерите, пожалуйста, рубаху…»
Нершин исполнил просьбу. Олегу странно было «видеть» со стороны, как Грановский, наклонившись, долго светил фонариком на его грудь, щурясь и хмурясь. Затем старик перевел фонарь на грудь Нершина, пристально рассматривая татуировку капитана.
«Я так и подозревал, — сказал он. — Вероятно, этот знак — отнюдь не врожденная особенность. Он может появляться при разных обстоятельствах. Все это не менее странно, чем сам факт того, что мы здесь собрались. У вас — татуировка. У Ляшко очень похоже на какие-то кожные образования. У моего отца в пятнадцатом году в грудь попал осколок и воспалился, после чего остался почти идеально симметричный шрам в виде восьми лучей. А у меня у самого — след ожога. Когда я учился в университете, во время неудачного опыта с горными породами на меня брызнула кислота. Рубашка была в сеточку, между прочим, почти с таким же рисунком, как сам знак. Вот вам еще одно невероятное мистическое совпадение. Что, по-вашему, все это может значить, а? Такое ощущение, что мы все меченые, а метка эта — существует так, постольку поскольку, чтобы бы мы когда-нибудь однажды увидели этот знак на каменной кладке и сопоставили его со своим собственным…»
Слушая вкрадчивый голос Грановского, Олег подумал о своем знаке. Все верно — у него тоже раньше не было этих пятен на груди. Они появились после того несчастного случая, когда он, искупавшись в странной черной ледяной воде, простыл и дело дошло до рожистого воспаления, но некоторые пятна после лечения так и не прошли.
