Арахна(Большая книга рассказов о пауках) - Антология (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Глаза были его собственные. Он и был пришельцем-чудищем. А Иван Федорович, родной и близкий до морщины и ломоты в пояснице, Иван Федорович оказался всего лишь последней его иллюзией. Иллюзией себя.
«Вот оно как обернулось, — пробормотал бывший Иваном Федоровичем. — Как вышло-то. За собой, значит, и гнался…»
Вздохнул он там, в самой глубине и, отбрасывая последнее, слился с глазами и стал собой. Изображение, образ Ивана Федоровича погас последним. Только вроде на прощанье еще шепнул он чисто человеческое: «Вот, мол, как оно вышло». Но звук немедленно застыл. И пришло молчание.
Николаос Гизис. Пayчиха (1884).
Александр Рославлев
ПАУК
Это началось с первого же дня нашего сожительства. Утром Сергей ко мне переехал, а вечером я уже думал, как от него избавиться. У нас были поверхностно-приятельские отношения, и то, что я предложил ему поселиться вместе, произошло помимо моего желания… Он так стеснительно-вкрадчиво завел об этом разговор, что у меня не хватило решительности ему отказать.
Сергей привез с собой подушку в подранном ветхом пледе и пару облупившихся чемоданов. В одном у него находилось белье и все прочее для домашней надобности, что он с кропотливой аккуратностью попрятал в комод, а в другом — книги и коллекция пауков (Сергей был естественником). Разобравшись, он потер левой рукой шею, о чем-то подумал и сел на постель.
— Значит, будем жить.
— Будем, — отозвался я, заваривая чай.
— Ты, кажется, полторы ложки положил.
— А что?
— Богато.
Мутно-серые глаза его остановились на моей завертывавшей кран руке, и я ощутил в ней странную неловкость: она как будто потяжелела.
— Неудобно, что в квартире один ход.
— Отчего? Кухня в конце коридора.
— Дело не в кухне, а на случай пожара.
— Ерунда какая! Тебе какой?
— Я сам налью.
Он быстро подошел к столу и остановился, держа руки в карманах брюк.
Налив себе, я передал ему чайник.
Руки у него были торопливые; длинные тонкие пальцы не сгибались, а вернее, скрючивались. Он сел, несколько отодвинувшись от стола, наливал в блюдечко и тянул с него медленно, сосредоточенно.
— Священнодействуешь, — сказал я.
Не ответил.
Я глядел на него очень внимательно. Было в нем что-то такое, от чего я начинал испытывать некоторое беспокойство. Каждое сделанное им движение устремляло его всего…
Короткий пепельного цвета бобрик, втянутые, начисто выбритые щеки, некрасивые торчковатые уши.
Он казался мне мало похожим на того, каким я его знал до этих минут.
Высокий выпуклый лоб теперь был едва ли не больше всего лица…
«Положительно, он изменился, — думал я, — и как он сидит, — растопырился, сгорбился…»
У меня явилось желание ударить его по спине, чтобы он выпрямился…
— А ты довольно скучный собеседник, — заметил я после продолжительного молчания.
— Я и не обещал тебе быть веселым.
Когда мы отпили чай, я лег на постель, а Сергей поставил перед собой на стол ящик с пауками, снял с него стекло и стал приводить коллекцию в порядок…
Он еще больше растопырился и сгорбился. Тут-то у меня и мелькнуло поразившее своей верностью сравнение.
Это же паук…
Я даже ощутил нервный озноб, так разительно явно было его сходство с пауком.
То, как он шевелил пальцами, как порывисто двигался и вдруг застывал, как собирался в серый, словно пыльный комок, — все подчеркивало мое впечатление.
«У него тужурка совсем особого серого цвета», — думал я.
Словом, чем подробнее я его разглядывал, тем цельнее убеждался, что Сергей — паук.
Было похоже на то, что я схожу с ума.
Сделав с пауками, что было надо, он оделся и ушел.
Вернулся поздно ночью.
Я ждал его, но когда в коридоре послышались его осторожные, крадущиеся шаги, — притворился спящим.
Он вошел, чиркнул спичкой и, сейчас же погасив ее, бросил на пол.
Раздевался он очень проворно, часто затихая, прислушиваясь.
Лег и спросил вполголоса:
— Спишь?
Я промолчал.
Он лежал спокойно, словно затаившись, и это усилило мое внимание.
Прошло с полчаса, если не больше. Я находился в напряженном, смутном ожидании. Что-то должно было произойти, это чувствовалось совершенно ясно. Привыкшие к темноте глаза различали стоявший у постели стул, комод…
Я не решался глядеть в сторону Сергея и взглянул лишь в то мгновение, когда понял по странному шороху, что он ползет ко мне по полу.
Я приподнялся на локте. Сердце билось тяжело, испуганно. Невероятнее, страшнее всего было то, что я его не видел.
— Сергей! — крикнул я.
Шорох стих.
Та тяжесть от его взгляда, которую я почувствовал в руке, когда заваривал чай, теперь, как густая жидкость, разливалась по всему моему телу. Я не мог двинуться, пошевелиться.
— Сергей, слышишь, Сергей! Что ты делаешь…
— Что такое? — спросил он как бы со сна.
— Что ты ползаешь?
— То есть как ползаю?
— По полу…
— Ты пощупай себе голову, должно быть, у тебя жар?
Я глупо недоумевал.
— Я не спал и прекрасно слышал.
— Ну, спи, спи, после поговорим. Спать хочется.
Он шумно повернулся, давая этим понять, что не хочет говорить.
В голове путались самые несуразные мысли…
Надо было что-то предпринять, но я не знал, что…
Тяжести в теле уже не было, но выступил пот, и я чувствовал неодолимую слабость и желание заснуть.
— Слушай, Сергей!
— Что тебе, наконец, нужно! Будишь среди ночи…
— Мне кажется… Я не умею тебе объяснить…
— Ну, что ты пристал, — перебил он. — Если у тебя бессонница и растрепаны нервы, тогда обтирайся из ночь холодной водой и веди нормальный образ жизни. Обратись к доктору, наконец…
— Я зажгу лампу.
— Зажигай.
Лампу я не зажег и, несколько успокоенный его ответом, скоро заснул.
Когда я открыл глаза, в окно лучилось морозное солнце, и на крыше соседнего дома радостно белел и искрился выпавший за ночь снег.
Сергея уже не было.
Припоминая наш ночной разговор, я стал переодевать рубашку, и уже готов был согласиться с Сергеем, что я последнее время изнервничался, и потому все произошло, как вдруг заметил на руках и на груди прилипшие к телу серые волокна…
Паутина.
С непередаваемой растерянностью я снимал ее пальцем и разглядывал на свет.
За этим занятием меня застал Сергей.
Вид у него был утомленный.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Паутина какая-то пристала, не понимаю, откуда.
Он подозрительно промолчал.
Я ушел на лекции, оставив его разбиравшим письма, а, вернувшись, нашел его сидящим на комоде.
Он, видимо, не ожидал моего появления и очень смутился.
— Что это ты забрался…
— У меня глупая привычка… Я люблю сидеть, свесив ноги.
Я вынул коробку папирос и хотел закурить…
— Ты говорил, что бросил? — заметил он.
— Соблазнился… Десяток выкурю и опять брошу.
— Не люблю я дыма…
Паук, подумал я, настоящий паук. Ишь как сидит…
— Я открою форточку.
— Да уж, открой…
Сидел он на комоде довольно долго, и это неестественное положение его меня раздражало.
Я чувствовал, что мы друг другу мешаем. Мне некуда было идти, и ему, должно быть, тоже… Мы томительно молчали и избегали встречных взглядов.
Легли спать поздно, он, заметно, хотел меня пересидеть, но я пил крепкий чай и читал какой-то глупый роман, решив не ложиться хоть до утра, если он не ляжет раньше меня…
Лампу я оставил гореть, прикрутив немного фитиль. Свет ее меня успокоил, рассеял, и я скоро заснул.
Меня разбудил придушенный женский крик.
В комнате было темно.