Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
И пошли приговоры, жестокие, крутые, прямо бесчеловечные, если по старым меркам, но зато принимаемые народом с восторгом. Тем самым народом, которого закон как раз и обязуется защищать. В Мытищинском суде рассматривалось дело к гражданину Зиморохову, чьи дети развлекались тем, что с семнадцатого этажа швыряли сырые яйца на голову прохожим. В доме напротив семья купила видеокамеру, опробовали новинку, снимая из окна все, что попадало в кадр, случайно засняли на видео и эти подвиги. Эти кадры послужили неопровержимой уликой. Адвокат победно доказывал, что детям всего девять и одиннадцать лет, они неподсудны, им можно все, суд не стал спорить и опровергать, а просто постановил в течение недели выселить семью из этой квартиры и предоставить такую же по площади на первом этаже в новостройках с видом на помойку. В городской управе это приняли с энтузиазмом, тут же предоставили, ошалевшую семью подняли с постели, в течение трех часов собрали и вывезли за государственный счет к только что принятому госкомиссией дому.
Газеты подняли крик о нарушении прав человека, но все равно каждый из пишущих статьи в защиту хулиганов понимал, что теперь все-таки спокойнее ходить по улице вдоль высотных домов. Никто не посмеет даже вытряхивать ковер с балкона на головы прохожим… Крик получился очень неубедительный, весь из общих фраз, и, несмотря на массовость и децибелы, вызвал только раздражение у тех, к кому газетчики апеллировали.
А случай в Долгопрудненском районном суде? Началось вроде бы заурядно: среди бела дня мальчишка-наркоман, приставив нож к горлу женщины, срывает с ее плеча сумочку. Но когда убегал, она стреляет ему в спину. Наповал. Все это при массе свидетелей. Суд присяжных ее оправдывает, хоть, кроме убийства, на ней еще и незаконное владение огнестрельным, однако у нее репутация безупречная, а малолетний гаденыш уже известен приводами в милицию, скандалами и драками, замечали, как он бьет стекла в телефонных будках, вырывает трубки, вспарывает сиденья в троллейбусах, расписывает стены подъезда матерными словами.
Адвокат наркомана на суде произнес великолепную речь в его защиту, а закончил саркастически:
– Безупречная репутация?.. Значит, любой из нас получает право на убийство, так сказать, лицензию на отстрел одного-двух хулиганов, если наберет определенное количество лет без нарушений?.. А сколько, простите, мне надо набрать безупречных лет на право убийства?
К счастью, оперативники подсуетились и перед самым заседанием успели выяснить, что у адвоката сын якшается с непонятной компанией, сам отец на теле сына находил подозрительные следы от уколов, которые сын объяснял всякий раз по-разному, и потому адвокат сражался за наркомана яростно, неистово, с жаром и почти сумел было переломить настроение присяжных, если бы не вовремя доставленные в зал оперативниками фото и признания дружков сына адвоката.
Тогда повезло, но пример вдохновил суды, приговоры мерзавцам пошли все жестче и жестче, демократы подняли крик о диктатуре, но снова пришлось заткнуться: кто, как не сам простой народ, требует вешать гадов прямо на улицах?
Наши юристы круглыми сутками корпели над составлением свода законов, ибо Сулла пришел и ушел, на какое-то время республику и демократию спас, но законами не закрепил, и пощаженный им энергичный мерзавец вырос, взматерел, набрал сил и сторонников, к старости сумел ввести войска в Рим и тем самым создал на все века прецедент для всего человечества: как совершать военные перевороты и гробить демократии.
– Это очень важный вопрос, – сказал Карашахин, его палец скользил по нескончаемому списку статей. – И вот этот… А вот по этому вообще бы провести референдум…
– Зачем? – спросил я.
– Посоветоваться с народом… Чтоб знали, что принимают. И подчинялись.
Голова у меня трещала с утра, строки то расплывались, как в тумане, то двоились, четкие и отбрасывающие веерные тени.
– Нельзя, – сказал я со злостью, – нельзя допускать народ, все население – до крайне важных вопросов!.. Нельзя. Это хуже, чем если советоваться с народом, какой памятник отгрохать в центре города. Или на окраине. Понятно же, если такое на всеобщее голосование, наши площади заполнятся памятниками футболистам, хоккеистам и бутылкам пива. Человек слаб… мы все слабы. Нам нужны управляющие нами силы, мы охотно принимаем власть астрологии, примет, гороскопов, моды, общественного мнения, религии, этикета… совершенно забывая, что и астрологические таблицы составляют люди, и приметы придумывают они, даже от имени Бога осмеливаются говорить, только бы втемяшивать в покорно склоненные головы нужное им лично!
Он вздохнул:
– Да, но там политики действуют через моду или религию. А мы – диктатура, тоталитаризм, делай, как говорю, а то к стенке! Народ озлобится от такой откровенности… Он не хочет видеть, что им управляют.
Я повторил, чувствуя, как голова становится такой тяжелой, что пора поддерживать ее ладонями:
– Какие памятники ставить, должны решать, скажем, искусствоведы. Каким курсом идти – самые мудрые из футурологов, философов, словом, мудрецы, а не всенародным голосованием. Если идти курсом, который укажет народ, то придем к ближайшему пивному ларьку. В любом народе один мудрец на миллион дураков, а если у мудреца такое же право голоса, как и у дурака, то понятно, насколько мудрая у нас политика, экономика, культура, и вообще куда придем на радость марсианам!
Глава 6
Медсестра делала мне регулярно уколы, снимающие спазмы в сердце, затем инъекции, чтоб мозги не лопнули от ударной волны крови, там все дамбы прохудились, еще пара уколов от рези в печени, затем массаж позвоночника, после чего я вовсе не мог слезть со стола.
Чазов уже не настаивает на госпитализации, но врачи дежурят в соседней с моим кабинетом комнате, аппаратуры натащили, как будто готовятся вырастить клона президента.
Сейчас он ощупывал мне живот, я распластался на массажном столе, обессиленный, а сильные, хоть и осторожные пальцы мяли, отыскивали нечто скользкое и болезненное сквозь дряблую мягкую кожу, где когда-то были мускулы, нажимали:
– Давайте, господин президент, колитесь насчет вредных привычек, нарушений режима… Чистосердечное признание очищает совесть, прибавляет срок и сохраняет здоровье.
Я отмахнулся:
– Вредные привычки – ерунда, было бы здоровье… А здоровье – это просто незнание своих болезней!
Он покивал, выслушивая меня через трубочку, одним глазом косил на экран, там светящиеся кривые скачут, как будто во мне бушует магнитная буря:
– Так-так, мне это уже знакомо: не хватает на все сил, но на подрыв здоровья откуда-то берутся. Эх, господин президент, единственный способ сохранить здоровье – есть то, что не любишь, пить то, что не нравится, и делать то, чего не хочется делать.
Я буркнул:
– И я так сколько здоровья и сил угробил на свое здоровье и силу! Лекарство надо принимать такое, какое здоровье позволяет.
– А какие принимаете?
– Когда я вспоминаю о своем здоровье, я пью соки. Но чаще мне хочется забыть о своих болезнях, и тогда я пью коньяк. Да и для сосудов полезно.
Он покачал головой:
– Так вы не на здоровье жалуетесь, а на врача? Есть правило: бесперспективен не тот больной, что жалуется на здоровье, а тот, что жалуется на врача.
Я помотал головой, чувствуя, как кровь поочередно тяжелой волной расплавленного свинца приливает к вискам:
– Что вы, Глеб Остапович! Я же демократ, как я могу жаловаться на вас?
Он кивнул, сместил ощупывание ближе к боку. Сильные пальцы вминались глубоко, нащупывали что-то крупное, скользкое.
– Здесь больно?
– Больно, – ответил я.
– А здесь?
– Ой, больно! – вскрикнул я.
– А здесь?
– А-а-а!.. Больше я вам ничего не скажу!.. Вы же садист, Глеб Остапович. Не знаете, где печень? Она там, где болит и не помещается. Вы сами-то чего так морду разъели? Скоро в двери не протиснетесь!
Он сказал добродушно:
