Веер (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Угу…
— Это храм Исы-пророка.
— Христа Спасителя? — догадался я.
— Именно. Место в городе почитаемое, красивое. Вы подходите к храму, заблудиться тут невозможно. Становитесь у ворот. Смотрите на десять-одиннадцать часов. И обнаруживаете чудную башенку с часами, птичкой и маленькой лавчонкой внизу.
Я смотрел на Цебрикова. Кажется, невольный герой восстания декабристов темнил. Точнее — разыгрывал меня. Что-то явно было нечисто.
— Мне… безопасно там? — Я кивнул на город.
— Если будете себя вести нормально, то да. Город как город. Ничем не лучше и не хуже нашей Москвы… Ах да! Вам нужна их валюта?
Я кивнул:
— Немножко. Перекусить. Сувенир какой-нибудь купить…
— А. Сувениры… — Старик серьезно кивнул. — Думаю, если вы поменяете тысячу рублей — этого вам хватит. Не слишком обременительная сумма?
Сумма, которую оставил мне в куртке Котя, вряд ли превышала пятнадцать — двадцать тысяч. И немало, и немного одновременно…
Я дал Николеньке тысячу. Старик вдруг крякнул, почесал затылок — и начал медленно спускаться вниз, явно пожалев о своем предложении. Я терпеливо дождался его возвращения и получил несколько голубовато-зеленых ассигнаций и пригоршню мелкой серебристой монеты.
— Девятьсот с небольшим тенге, — сказал Цебриков. — Как ни странно, нынешние курсы рубля и тенге очень близки.
— А язык?
— Да, вы же утратили свой дар глоссолалии. — Старик хихикнул. — Ничего, вас поймут, и вы всех поймете! Вы же через таможню идете. — Он поежился от порыва ветра, внезапно ворвавшегося с той стороны двери. — Ну так вы идете или нет?
— Иду, — быстро сказал я.
9
Хорошо известна фраза: «Поскобли русского — найдешь татарина». Фраза эта неоднократно ставила в тупик иностранцев. Что, собственно говоря, имеется в виду? Русские — это очень грязные татары? Или тут есть некий иносказательный смысл? Но какой?
Сами русские, да и татары, всегда считали, что эта фраза подчеркивает, как сильно перемешались в России «языки и народы». То есть ничего дурного во фразу не вкладывали, напротив, гордились эдаким примером закрепленного в пословицах интернационализма.
А ведь на самом-то деле про скобление русских высказывались первоначально как раз зарубежные гости России, и со смыслом предельно оскорбительным как для русских, так и татар: под тонким налетом цивилизации скрываются дикари.
К счастью, недостаточно цивилизованные для просвещенного европейского сарказма русские и татары подвоха не поняли. Стали с улыбкой повторять фразу — чем окончательно убедили мир в своем коварстве.
Но вот сейчас я оказался в такой странной версии России, где эта фраза имела полное право на существование. В мусульманской России!
Впрочем, одернул я себя, само слово «Россия» здесь не имело никакого смысла. Здесь нет России. А также Англии, Германии, США, Китая… Это мир городов-государств, лоскутных территорий, которые никогда не объединяются в империи. Каким-то образом функционалы задержали его в феодализме, в тех временах, когда «мы псковские» или «я казанский» значили куда больше, чем «я русский» или «я татарин». Все те же самые народы носились по Европе и Азии; энергично совокуплялись; завоевывали, уничтожали и ассимилировали друг друга; меняли веру, имена… Мало кто знает, что предки чеченцев, к примеру, были христианами, что татары — никакие не татары, а булгары, взявшие название племени татар, истребленных монголами еще во времена Чингисхана. История — дама ветреная и веселая, пусть даже ее юморок — большей частью черный.
Так что самую первую и самую бульварную ассоциацию «я попал в Россию, где у власти исламисты» можно смело отбросить. Я попал в город Орысалтан, существующий на месте Москвы в мире под названием Вероз. На месте Стокгольма там город Кимгим, на месте Киева — какая-нибудь Абабагаламага, вместо Парижа — тоже какой-нибудь Дыр-Бул-Щыл. (Наверное, только польский город Щецин, страшный своим названием для любого народа, пишущего латиницей, своего названия не сменил.)
А русских здесь нет и не было. И немцев. И тунгусов, и коряков, и татар, и башкир. Это — другой мир, только отчасти похожий…
С этой твердой мыслью я и вышел из таможни Николая Цебрикова. Оглянулся — и хмыкнул.
Из Орысултана таможня выглядела как… как склеп?
Как мавзолей?
Да, скорее — как мавзолей. Не тот, коммунистический, с мумией Ленина, что стоит на Красной площади, а как обычный восточный мавзолей: высокий сводчатый проем, в котором прячется небольшая дверь из резного дерева, купол над маленьким, три на три метра, строением из белого камня…
— Мама родная, — пробормотал я. — Так… я же на кладбище!
Таинственные сооружения вокруг сразу обрели смысл. Мавзолеи, усыпальницы. Восточное кладбище. А каким еще оно может быть в этом городе?
Но интересный же человек Цебриков, если его таможня «проросла» на кладбище…
Я шел вдоль мавзолеев, вглядываясь в надписи над дверями. Опять же странно — надписи были на русском. Да и русские имена встречались часто:
«Петра сына, Василия, место погребения. Да будет милость Аллаха над ним милостью щедрою! Именем Бога милостивого, милосердного. Каждая душа вкусит смерть, после вы вернетесь к нам!»
Или такая:
«Эй, приверженцы истинной веры! Будьте едины! Тогда вас ждет благоденствие! Сын Равиля, Искандер, покоится здесь».
Некоторые надписи ставили меня в тупик, еще раз напоминая, что я не на Земле:
«Нет Тенгри, кроме Аллаха. Мухаммед — посланник его!»
Большинство надписей украшала богатая резьба — цветы, геометрические узоры. Фотографий не было, но это вроде и в нашем мире у мусульман не принято.
Очень часто могильные надписи походили на философские или богословские изречения:
«Только с божьей помощью можно порвать со злом и стать достойным человеком! На примере меня, презренного, судите об этом!»
А потом я наткнулся на маленький мавзолей (дверка, похоже, там была так, для проформы), надпись над которым заставила меня вздрогнуть:
«В раю я, ласкает гурия меня. Но безутешен, вот и плачу, не мама мне она, не мама мне. Подходит ангел, дает игрушку. Но безутешен я и плачу: не папа мне он, знаю я».
Вся экзотика, все странности и чуждости этого мира вдруг стали совершенно не важными. Я стоял у детской могилы, и во что бы ни верили родители ребенка — в Христа, Аллаха, Тенгри или теорию эволюции Дарвина, — их горе было самым обычным и настоящим.
Я поежился, и вовсе не от ветра. Обхватил плечи руками и постоял, глядя на чужую могилу в чужом мире.
Вот только мир как-то сразу перестал быть чужим. Превратился из лаковой открытки, из эксперимента арканских естествоиспытателей в живую вселенную — ибо только в живой вселенной люди умирают.
— Не надо плакать, — сказал я вполголоса чужой могилке. И тихо пошел дальше по каменным дорожкам между мавзолеями, уже не заглядывая на надписи.
Интересно, а есть ли дети у функционалов?
Я вдруг всерьез задумался об этом. Только ли свобода передвижения — плата за способности функционала? Только ли поводок — оковы? Человек, в сущности, легко смиряется со своей несвободой и даже находит в ней выгоды, декабрист Николенька тому пример. А вот ради любимой, ради детей — способен сорваться с любой цепи и пойти на верную смерть.
Секс для большинства функционалов был любимым развлечением.
А вот семьи они, как правило, не имели…
Уже на выходе с кладбища, у высокой, с человеческий рост, каменной ограды, я встретил первых жителей Орысултана. Действительно, похожие на татар два немолодых уже человека. Одежда, впрочем, ничего этнического в себе не несла: ботинки, брюки, пальто…
Мы коротко раскланялись друг другу и разошлись, не проронив ни слова.
Что ж, первое испытание я прошел, удивления своим видом я у местных не вызываю…
Храм Исы-пророка, вызвавший бы гневный вопль протеста у любого московского священника, карикатурно походил на храм Христа Спасителя. Хотя прямой связи тут, наверное, не было — история наших миров слишком уж различалась, развилка была скрыта где-то во тьме веков. И стоял храм совсем в другом месте, где-то в районе нашей Маяковки — конечно, если хотя бы Кремль стоял там же, где и у нас. И похож он был лишь на первый взгляд. Купол похож, да. Зато имелись два минарета, вырастающие прямо из купола, облицованные голубой плиткой пилоны, отсутствие крестов и наличие богатой узорчатой вязи (кстати, только здесь я и встретил витиеватую арабскую письменность).
