Экстр - Зинделл Дэвид (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Увидев оружие в руке Джанегга Ивиорвана, Харра, почти не раздумывая, вскочила и сама закрыла собой Леандра. Это было так неожиданно, и опасность придала ее ветхому телу такую силу, что она сшибла Леандра с ног и повалилась на него, продолжая защищать. И все это время голографический Эде над своим образником подавал Данло знаки:
– Заслони глаза! Возьми стул и прикрой им лицо!
Если Малаклипс Красное Кольцо и заметил происходящее, виду он не подал. Он один из всех присутствующих сохранил хладнокровие. В тот самый момент, когда Джанегг Ивиорван направил свой тлолт в их с Данло сторону, рука воина-поэта нырнула во внутренний карман кимоно и с молниеносной быстротой извлекла оттуда красный.игольчатый дротик. Одновременно с этим воин-поэт вскочил на ноги, но почему-то не метнул свой дротик в безумца, стоящего перед их столом.
Тлолт Джанегга Ивиорвана целил прямо в лицо Данло. Красный, трясущийся большой палец старейшины лежал на спуске. Было ясно, что, как только Джанегг отпустит палец или как только его сразит Малаклипс или кто-то из охраны, тлолт выстрелит Данло в глаз. Пуля, пробив радужку, сетчатку и кость, войдет в мозг и там взорвется. Взрыв мгновенно уничтожит все сто миллиардов нейронов и превратит мозговое вещество в красную мякоть кровоплода.
Нельзя бояться, думал Данло. Нельзя платить ненавистью за ненависть.
То, что Джанегг Ивиорван не нажал на спуск сразу, казалось странным и давало Данло надежду. С сердцем, бьющимся, как звезда-пульсар, Данло смотрел на Джанегга. Глаза безумца впились в его лицо, как будто ища там что-то помимо мишени. Данло не был цефиком, но разгадать выражение лица Джанегга не составляло труда. Как и у всех, кто способен испытывать жгучую ненависть, глубочайшим его желанием было любить. Как все, кто принуждает свои сердца убивать, он втайне желал жизни.
Ненависть – левая рука любви, вспомнил Данло, и радость – правая рука страха.
Сделав глубокий вдох и выдох, Данло выбросил из себя страх и ощутил глубоко в животе горячий прилив жизни, ощутил анимаджи – дикую радость бытия. Кровь, обогащенная кислородом, омыла каждую клетку его тела. Все это время помня о целящем в него тлолте, Данло заставлял себя выдерживать напряженный взгляд Джанегга и улыбался ему. Все, что было в Данло человеческого и больше чем человеческого, вошло в эту улыбку. В том, как он смотрел на Джанегга – открыто, грустно и при этом с радостным сознанием бесконечных возможностей, – не было никакого притворства. Темно-синие глаза Данло глядели не менее дико, чем у Джанегга, и в них светилась разделенная боль.
Я тоже ненавидел одного человека и хотел убить его, думал Данло. Но больше я не должен ненавидеть никогда.
Испуганные крики в зале казались ему далекими, как самые дальние галактики. Данло слышал, как хватает воздух Джанегг, слышал собственное дыхание, а потом услышал собственный голос: – Если ты убьешь меня, ты и себя убьешь.
Старейшины, в оцепенении застывшие за своими столами, могли воспринять эти слова как угрозу мщения, но Данло не это имел в виду. Он лишь надеялся довести до Джанегга правду ахимсы, говорящую, что все живое связано глубочайшими узами и нельзя причинить вред другому, не. повредив самому себе. Он дарил эту правду Джанеггу. Выдерживая устрашающий взгляд Джанегга, он дарил ему свою силу, свое сострадание, свою дикую любовь к жизни. Это была его пуля, которую он посылал в глаза Джанегга всей силой своей души.
Пуля вошла – и застывшее от ненависти лицо Джанегга стало оттаивать, как ледяная статуя под солнцем. Он облизнул губы, кашлянул и взглянул на оружие у себя в руке, словно не понимая, откуда оно взялось. Данло выбрал этот момент, чтобы достать из кармана свою флейту, поднес ее к губам и заиграл.
В его мелодии, полной страдания и печали, звучала в то же время и надежда – она проявлялась в том, как постепенно преображались эти мрачные эмоции, рождая в конце концов чистую радость. Он играл на краю смерти, и ноты вылетали из его флейты, как тысячи пуль, тысячи маленьких звуковых стрел, поражая Джанегга, и Харру, и всех изумленных старейшин вокруг.
А затем случилось нечто чудесное и трагическое. Лицо Джанегга наконец освободилось от страха, и он заулыбался – угрюмо и с полным самопониманием. Рука опустилась, обратив тлолт дулом к полу.
– Мне очень жаль. – Непонятно было, к кому он обращается – к самому себе, к Бертраму или к Харре и всем старейшинам Койвунеймина. – Мне очень жаль. Я не могу его убить.
В этот момент воин-поэт перескочил через стол. Скорость, с которой он двигался, не позволяла рассмотреть, что происходит между ним и Джанеггом. Данло и многим другим показалось, что видели они следующее: Малаклипс схватился с Джанеггом, как бы пытаясь отнять у него тлолт. Всем показалось, что в пылу борьбы палец Джанегга нечаянно нажал на спуск. Сверкнула багровая вспышка, и тлолт разрядился в тот самый миг, как Данло крикнул: “Нет!” Все вокруг инстинктивно прикрыли руками глаза, и Джанегг тоже, но он опоздал: пуля нашла его глаз с меткостью ястреба, падающего на добычу. Когда он наконец схватился за глаз, крича и корчась, пуля уже взорвалась у него в черепе. В тот же миг его руки оторвались от туловища, и он начал падать. Данло, вскочивший в неистовой попытке остановить воина-поэта, увидел маленькую красную дырочку в левом глазу Джанегга, увидел холодный лед вечности, затянувший другой глаз, – и мертвое тело Джанегга упало на пол.
В зале стоял хаос, слышались испуганные крики и плач.
Бертрам так и сидел под столом, но более храбрый Едрек Ивионген, кряхтя, уже выбирался оттуда. Малаклипс стоял над трупом Джанегга, как талло, стерегущая добычу. Охранники, верные своему долгу, все еще пытались увести Харру, но она приказала им вернуть ее на место – и таков был ее авторитет, что они подчинились. Харра спокойно уселась за свой пюпитр, а другие охранники, мрачные, в чистых белых кимоно, ринулись в зал и буквально облепили тело Джанегга.
Охваченные паникой, они спешили унести его в глубину Храма, где ожидали всех умерших Архитекторов камеры преображения и крематорий. Там, в темных потайных помещениях, все программы и чертежи мозга – проще говоря, душа, – отделялись от тела, чтобы вечно храниться в кибернетическом пространстве вечного компьютера; так по крайней мере говорилось. У Архитекторов, занимающих видное положение в Церкви, преображение происходило в процессе умирания или в момент самой смерти. Но для Джанегга Ивиорвана, хотя он и был старейшиной, спасения не будет. Не потому, что он обезумел и пытался убить Данло, а потому, что его мозг погиб безвозвратно. В этом весь ужас тлолтов и другого противомозгового оружия. Когда сто миллиардов человеческих нейронов превращаются кровавое месиво, никакие чертежи сохраниться уже не могут. Все Архитекторы живут в страхе подобной смерти. И когда один из охранников, стоя на коленях рядом с Джанеггом, объявил: “Этому человеку уже ничем нельзя помочь”, в зале настала мертвая тишина. Старейшины застыли на своих стульях, глядя на Джанегга. Данло тоже смотрел на него, держа в одной руке флейту и прижимая другую к шраму над глазом.
Охранники унесли труп Джанегга, и Харра попросила старейшин вернуться на свои места, но следовать повестке дня никто уже не пытался. Харра с трудом добилась, чтобы ста-, рейшины перестали показывать на Данло пальцами и перешептываться. Одни объявляли его еретиком, потенциальным хакра, и винили в страшной смерти Джанегга, но другие, более приверженные правде, в том числе и глава элиди Киссия эн ли Эде, старались не закрывать глаза перед произошедшим ужасом. Они видели, как все было в действительности, видели, как Данло играл на -флейте перед лицом смерти и как безумие ушло из глаз Джанегга. Харра Иви эн ли Эде тоже была свидетельницей этого чуда. Своим сильным, звучным голосом она рассказала Койвунеймину о том, что видела, и напомнила старейшинам, в чем заключается идеал Архитектора. Она склонила голову перед Данло и процитировала стих из “Видений”: “Человек, не знающий страха, который исцелит живых”.
