Второе пришествие инженера Гарина - Алько Владимир (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Платформа сделала круг приветствия; вошла в посадочный коридор и мягко приземлилась на плоскую крышу ангара. Из глубины выдвинулись штанги, подцепили и увлекли геоплан вниз, в образовавшуюся нишу. Люк подъемника встал на прежнее место.
*** 136 ***
Спозаранку пропела горлица.
Она пела о жизни, не данной ей в понимание, но все-таки жизни.
О любви – совсем крохе, отмеренной ей Создателем, – но все же любви, теплым пушистым комочком, стремящейся к ней из поднебесья, из пустого и огромного пространства.
Земля была парна. Остро пахло цветами. С листьев финиковых пальм, ротодендротов, крупно стучали капли недавно прошедшего дождя. Солнце мягко, несильно светило сквозь влажную перламутровую дымку. Не хотелось расставаться со всем этим. Спускаться в подземелье, идти, словно больничным коридором, и чувствовать себя мышью, забравшейся в теплую, пахнущую полихлорвинилом обмотку соленоида. Вообще чувствовать себя подопытной мышью.
Они остановились вдвоем у стальной дверцы, напоминающей люк отсека субмарины.
Зоя была в черном, блестящем, глухом платье, с прической, собранной в греческий узел, на этот раз без каких-либо украшений (так же как и без своего грозного медальона). Она не хотела уже больше никого ослеплять (куда же больше), ни обороняться (с судьбой не поборешься). Глаза – все живое в ней – боялись даже безмолвно спрашивать. Боялась она и острого заносчивого слова, схематизирующего какой-либо опыт. Еще больше – пустой бравады. Но сейчас – на жизнь или смерть – шли вместе.
Ими не было произнесено ни слова, только сошлись в пожатии и расцепились руки. Гарин откашлялся (еще украдкой, сдавленно вздохнул, чутьем искушенного экспериментатора заподозрив некий сбой, слабое звено в цепи предполагаемого опыта). Помедлил – завинтил все винты на дверце, вставил в специальные гнезда пирапатроны, на случай безнадежности их попыток выбраться из помещения.
Они уже лежали в автоматике привязных ремней: только пять минут восьмого (после всего того…), они могли бы высвободиться. Механизм застежек был примитивно прост, верен и обязателен к исполнению, как 1-ый и 2-ой законы Ньютона. Как 3-й – сила действия равна силе противодействия.
Стрелки часов сошлись на семи.
Возможно, помещение сильно сотряслось.
Возможно, померкло в глазах.
Возможно, промелькнула ночь – одним взмахом крыла.
Возможно, это была ночь Брахмы.*
Но не было ни боли, ни даже тяжести в теле. Перед Зоей вознеслась тончайшая, полупрозрачная завесь, на которой, подобно как на китайской ширме, пронеслась вереница дивных сцен и картинок.
Кисея все редела. И вот уже можно было различить, а через секунду и отчетливо видеть, в упор – во всю безмятежную ширь – океан, свободно катящий свои воды на ступени широкой мраморной лестницы, вырастающей прямо из играющей бликами, радостной, голубоватой волны. Лестница переходила в цоколь и фасад дворца – ее Золотого острова. Тихо подплывала барка, вся увитая цветами, с тентом, как у китайских мандаринов… коленопреклоненные люди на палубе протягивали ей свои дары. И Зоя вне себя от счастья простерла к ним свои руки – уже не думая о какой-то там милости, отдавая самое себя… готовая вот-вот произнести: «Гарин!..».
Гарин же видел амфитеатр, полный людей; взволнованные лица… тузы большого бизнеса, политики, репортеры, разодетая буржуазная публика… Взгляды всех устремлены на золоченую дверцу, позади стола президиума… оттуда ожидался человек, да и Гарин сам силился увидеть этого человека (приподнимаясь на своей гидравлической постели), путая свои ожидания с той таинственной живой связью с ним… уже припоминая: вот-вот появится он, небольшого роста, необычайно бледный, с острой темной бородкой, с темными глазами, обведенными тенями. Он остановится… коротко кивнет головой (бородка его станет торчком) и высоким голосом, с варварским акцентом, скажет: «Джентльмены… Я – Гарин… Я принес миру золото…». И весь зал обрушится аплодисментами. Все, как один человек, поднимутся и одной глоткой выкрикнут: «Да здравствует Гарин!.. Да здравствует диктатор!»
Вот то-то была для них жизнь; вот то-то были деяния!
Одновременно у обоих у них вырвалось:
Зоя: «Гарин! Ведь у нас все уже было, было… Лучшего… нельзя и желать. Что же мы медлим? Давай войдем!»
Гарин: «Черт дери! Теперь-то я знаю, как вести дела. Теперь они у меня не соскочат… Зоя, идем же!»
Вдвоем они встали со своих постелей. (Механические зацепы привязных ремней оказались бесполезны). Вдвоем сделали один шаг – в однажды бывшее, что всесильнее самого времени, которому еще надлежит обрести и потерять себя.
Ловушка захлопнулась.
Вновь Зоя бежала неровной, каменистой тропой.
«Ветер валил с ног. Высоко взлетал прибой. Грохотали камни. Сквозь шум океана слышны были выстрелы. Мадам Ламоль и Янсен бежали, прячась за кустами и скалами, к северной бухте, где всегда стоял моторный катерок. Направо черной стеной поднимался дворец, налево – волны, светящиеся гривы пены и – далеко – огоньки танцующей «Аризоны». Позади решетчатым силуэтом, уходящим в небо, рисовалась башня большого гиперболоида. На самом верху ее был свет.
– «Смотрите, – откинувшись на бегу и махнув рукой в сторону башни, крикнула мадам Ламоль, – там свет! Это смерть!».
«Секретарь – самый элегантный человек в Соединенных Штатах – лежал ничком, вцепившись застывшими пальцами в ковер: он умер мгновенно, без крика. Гарин, покусывая дрожащие губы, медленно засовывал в карман пиджака лучевой револьвер. Затем подошел к низенькой стальной двери. Набрал на медном диске одному ему известную комбинацию букв – дверь раскрылась. Он вошел в железобетонную комнату без окон».
«…Едва только Гарин – один в закрытой машине – помчался через центральные улицы города, исчезло всякое сомнение: он вовремя унес ноги. Рабочие районы и предместья гудели стотысячными толпами…».
«…Мадам Ламоль решила драться, все равно никаким ходом не уйти от луча, хватающего с башни на много миль. Луч сначала метался по звездам, по горизонту, описывая в несколько секунд круг в четыреста километров. Но теперь он упорно нащупывал западный сектор океана, бежал по гребням волн, и след его обозначался густыми клубами пара».
«…Зое казалось, что ослепительная звезда колет ей прямо в глаза, и она сама старалась уткнуть стволом аппарата в эту звезду на далекой башне… Должно быть, у всех, кто на борту был свидетелем этой дуэли, остановилось сердце».
«…Гарин выжимал из машины всю скорость ее шестнадцати цилиндров… В пять часов следующего дня его машину обстреляли…».
«…Когда Зоя открыла глаза, перед ней была стена воды, пропасть, куда соскользнула «Аризона». «Это еще не смерть», – подумала Зоя. Сняла руку с аппарата, и руки ее без сил повисли».
«…На четвертый день Гарин добрался до уединенной приморской мызы близ Лос-Анджелеса, где в ангаре висел, всегда наготове, его дирижабль».
Взойдет утро следующего дня. Дирижабль начнет спускаться. С яхты подадут шлюпку. На руле будет сидеть Зоя. Гарин с трудом узнает ее – так осунется ее лицо. Он, как ни в чем не бывало, подсядет к ней и произнесет, с улыбочкой, потрепав по руке: «Рад тебя видеть. Не грусти, крошка. Сорвалось – наплевать. Заварим новую кашу… Ну, чего ты повесила нос?..»
И «Аризона» ляжет на новый курс… навстречу буре, навстречу гибели… с героями этой повести, – разделившими судьбу Сизифа, приговоренного вечно стремить свой камень к вершине, чтобы по достижении – иметь его сброшенным.
Май 1997 г. – апрель 1998 г., 2000 г.
