Время жить - 3. Осколки мира. Часть 3 (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович (мир книг .TXT, .FB2) 📗
Возгордившись от осознания собственной смелости, он начал просматривать и другие статьи и незаметно для себя увлекся. Официоз, который в известных ему безымянных газетах занимал до девяноста процентов площади, здесь ограничивался первой полосой и двумя разворотами. На оставшихся одиннадцати страницах хватило места и для очерка о природе планеты Тэкэрэо (которая тогда еще, по-видимому, не была Имперской колонией), и для статьи о каком-то заводе, производящем холодильное оборудование (на вид вполне современное), и для множества интересных мелких заметок, кулинарных рецептов, смешного рассказика о вороватом продавце (он не знал слова «фельетон»), и даже криминальной истории о том, как ссора между двумя семьями, живущими на одной площадке, привела к кровавой развязке.
Его привел в себя только писк браслета связи – мать звала домой ужинать. Он выключил лампу, постарался хоть немного привести в порядок запачканную в пыли одежду и покинул подвал, тщательно поставив на место засов. При тусклом освещении на площадке следы того, что запертую дверь открывали, были совершенно незаметными.
С этого дня и началось его приобщение к тайне. Он приходил в архив почти каждый день, сначала немного крутился среди отцовских сотрудников, а затем украдкой пробирался в подвал, снимал засов, спускался в свое убежище и часами просиживал в нем, все больше погружаясь в мир почти двухвековой давности. Удивительно, но никто из взрослых так и не засек его. Отец постоянно был занят, и ему очень льстило, что сын интересуется его работой. Мать, как всегда, была поглощена ведением хозяйства и активной светской жизнью, а работники архива в эту часть подвалов почти никогда не спускались.
Газета «Новая Жизнь» выходила раз в полдюжины дней, и это облегчало ему скольжение сквозь время, помогая не утонуть в частностях. Когда ему было интересно, он доставал с полки (он уже освоился в подвале и знал, где что лежит) подшивку «Государственной Газеты», такой же официальной, как и в его время, но намного менее официозной, и находил там важные подробности.
Он читал о том, какой огромный интерес вызвало предстоящее Всенародное Совещание. Следил за тем, как выдвигали и выбирали делегатов провинции и Министерства, находил в «Новой Жизни» подборки писем-наказов, иногда наивных, иногда деловых, а порой, настолько радикальных, что у него перехватывало дух. Возмущался, читая, как власти проводят нужных им людей, радовался победам общественности и огорчался поражениям, а затем, как, наверное, и те, кто брал в руки эту газету два века назад, от корки до корки проштудировал стенограммы открывшегося Совещания.
После Всенародного Совещания, которое оставило у него впечатление всенародного плача о наболевшем (многое он мог бы повторить слово в слово и сейчас, чего-то не понял, что-то вызвало у него грустную усмешку – нам бы ваши проблемы), события понеслись кувырком. Совет Пятнадцати постановил избрать половину членов Большого Совета всенародным голосованием и принял закон о самостоятельности предприятий (он мало, что в нем понял, уяснив лишь, что предприятиям дали свободу в принятии хозяйственных решений. «Новая Жизнь» его хвалила и называла прогрессивным). Наконец, гражданам в духе того же развития инициативы было разрешено основывать мелкие предприятия и товарищества (на этом он застопорился на целый день, но в конце концов разобрался, что это такое. Идея ему понравилась.).
Общественная жизнь в то время, кажется, просто бурлила. На каком-то заводе рабочие, в силу того же закона о самостоятельности, сами избрали себе директора. Откуда-то появилось множество мелких предприятий, о которых «Государственная Газета» немного недоуменно говорила, что они слишком активно занялись торговлей в ущерб производству. В «Новой Жизни» начали печатать различные разоблачительные материалы о деятелях прошлого и о преступлениях, совершенных в те годы, когда Кронтэей управляли военные (тогда это были относительно недавние события). Государство сотрясали многочисленные митинги и демонстрации. Там кипели страсти, вещали только что выдвинувшиеся народные трибуны, а массы требовали, чтобы Большой Совет целиком состоял из народных избранников.
Тогда же он впервые встретил имя Тинкоу. Будущий великий диктатор и Спаситель Нации в то время был Космофлотовским маршалом и возглавлял одно из управлений в Военном Министерстве. На каком-то совещании он очень резко выступил против перемен и призвал Совет Пятнадцати немедленно прекратить потакание крамоле и остановить развал державы.
Но Совет Пятнадцати не прислушался к его призывам, похожим на требования. В конце концов, он был вынужден уступить волне митингов и отказался от первоначального намерения самому назначать половину членов Большого Совета. В «Новой Жизни» появилось очень много статей, где говорилось, какие законы нужно срочно принять и какие экономические преобразования совершить.
Прошли, прокатились, как снежная лавина, выборы. И вот он уже с замиранием сердца читал репортаж о торжественном открытии работы избранного Большого Совета. Открытие началось со скандала: часть депутатов отказалась встать при появлении Председателя Совета Пятнадцати. «Новая Жизнь» назвала это высшим проявлением свободы и демократии.
Большой Совет начал работу, и всеобщие восторги несколько поутихли. Он по-прежнему читал речи депутатов. На митингах и демонстрациях требовали уже ответственного перед народом правительства, но даже на страницах безусловно поддерживающей перемены «Новой Жизни» появились нотки разочарования. Депутаты примерно поровну разделились на радикалов и консерваторов. Они проводили дни заседаний, произнося речи и ругая друг друга, но дело так и не продвигалось вперед. На митингах стало больше криков и эмоций. На них все чаще выступали люди, которых даже «Новая Жизнь» называла безответственными болтунами и демагогами. Провинции требовали – и добились – большей самостоятельности, которая обернулась бесконтрольностью губернаторов, а в некоторых из них появились движения, требующие полной независимости от Метрополии.
В экономике перемены тоже пока не приносили ожидаемых результатов. Директора получивших свободу предприятий использовали ее для злоупотреблений, а многочисленные частные фирмы ударились в спекуляцию. Начали появляться недоуменные, а затем и гневные статьи о развале нужных государству заводов и институтов. Кто-то очень сильно разбогател, но большинство только обеднело.
Кажется, все общество встало в оппозицию Совету Пятнадцати. Его ругали за половинчатость и непоследовательность решений, за бессилие и неумение навести порядок, за разгул преступности и растущие цены. Где-то поблизости постоянно маячил Тинкоу, ставший вождем самых крайних, самых крикливых и злобных консерваторов, больше всего критикующих власть за ее бессилие и негодующих из-за того, что она потакает охватившей общество страсти к обогащению любой ценой, ведущей к развалу государства. «Новая Жизнь» постоянно смеялась над его вопиющей отсталостью, тупой агрессивностью и примитивностью его суждений, возмущалась, что он по-прежнему продолжает занимать официальный пост, и требовала, чтобы правительство уволило его или же чтобы он ушел со службы сам, раз уж превратился в публичного политика.
Чем ближе становилось Великое Восстание, тем больше росло его недоумение. Да, перемены оказались не такими, как хотелось. Газеты возмущенно писали о перебоях с товарами, спекуляции и произволе, не виданных в прежние времена. Но правительство, пусть половинчато и нерешительно, все-таки продолжало двигаться прежним путем, понемногу уступая под давлением митингов и демонстраций. Кто и зачем мог против него восставать? Тинкоу со своими приверженцами, судя по публикациям в газете, не пользовался особой популярностью. Это была всего лишь одна из многих крикливых кучек.
История Великого Восстания имела две версии – официальную и неофициальную. Официальная, наверно, с большим удовольствием не упоминала бы о нем вообще, но развалины в двух шагах от Столицы скрыть было нельзя. Поэтому она невнятно говорила о неких заговорщиках, устроивших бунт и подорвавших ядерные заряды, когда их затея провалилась. Неофициальная версия гласила о смелых революционерах, поднявших народ на выступление, закончившееся ядерным ударом по восставшей Столице.
