Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь (книги бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Клавдий – Вениамин Смехов
Офелия – Наталия Сайко
Горацио – Леонид Филатов.
Александр Пороховщиков, кажется, делил роль Клавдия (короля) со Смеховым, но на видео вроде бы именно он играет Лаэрта. Если это не так, то прошу прощения, пусть это будет признаком легких отклонений и альтернативности истории.
[2] Фильм «Бумбараш» впервые показали по Центральному ТВ 1 мая 1972 года – с этого, собственно, и началась настоящая карьера Золотухина, которая в итоге привела его в кресло худрука Таганки после изгнания оттуда Любимова. Но к тому времени Золотухин был уже тяжело болен и толком ничем управлять не мог. Окончательно добили его тяжбы по поводу запретов спектаклей в любимовской постановке, а умер Золотухин, кстати, на год раньше Любимова – в 2013-м. Эта тяжбы, кстати, и привели к тому, что сейчас Таганка уже не та.
[3] На русский язык пьесу (она 1966 года) перевёл в конце 1960-х годов Иосиф Бродский, но тот перевод так и не был опубликован, оставшись похороненным в архиве журнала «Иностранная литература». Публикация состоялась лишь в 1990-м, и в том же году вышел фильм – авторская экранизация пьесы. В 90-е и нулевые спектакль по этой пьесе шел в театре имени Маяковского и в его филиале на Сретенке.
Глава 10. «Его свои же брали на прицел»
Я не знал, как правильно назвать ту яркую картинку, которую нарисовало моё подсознание – я беру у Высоцкого гитару и пою песню Цоя, вызывая жгучую зависть знаменитого барда и восхищение его окружения. Это было то ли видение, то ли воспоминание о том, что могло случиться, но не случилось. И главная моя проблема была в том, что я почти отчетливо, несмотря на легкое опьянение, помнил ощущение жестких струн, почти разрезавших непривычные к такому насилию подушечки пальцев левой руки. Правда, в реальности никаких отметин там не осталось, так что и на гитаре я, скорее всего, играл лишь в собственном воображении. Но всё равно в душе был отголосок какой-то тоски об упущенной возможности – хотя я сильно сомневался, что какая-либо песня, кроме как исполненная Высоцким, могла произвести на эту нетрезвую компанию хоть какое-то заметное впечатление.
Играть на гитаре я умел. Не как мастер-виртуоз, на это моих талантов не хватило – слуха у меня отродясь не было, да и голоса Бог не дал. Но, как неоднократно повторял один из врачей, которых я посещал за годы болезни, «многое можно достигнуть простым упражнением». Для игры на гитаре оказалось достаточно зачаточного чувства ритма – всё остальное приложилось в процессе тех самых упражнений. Да, тот врач посоветовал мне играть на чем-то струнном, хоть на балалайке, чтобы сохранить мелкую моторику рук. Я послушался этого совета, но купил обычную шестиструнную гитару с нейлоновыми струнами. Благо, уже было время, когда учителя оказались необязательны – интернет у меня был, а в интернете были видеоуроки, в которых энтузиасты разбирали все аспекты управления этим инструментом. Но высот я, повторюсь, не достиг, остановился на обычной «восьмерке», но и её хватило, чтобы играть какие-то не слишком сложные песни.
Я выучил аккорды для песен вокально-инструментальных ансамблей советского периода, для песен западных групп; в мой репертуар входили песни «Воскресенья», «Машины времени» и, конечно, Цоя – ничего сложного там не было. Когда мне надоело просто молотить по струнам, я попробовал совместить игру с пением – этот опыт оказался новым и долго мне не давался, но спустя какое-то время дело пошло на лад. Правда, с голосом никаким упражнениям справиться не удалось, для этого всё же нужны были очные уроки у профессиональных педагогов по вокалу, а на них у меня никогда не было ни времени, ни денег, ни особого желания.
Впрочем, я и так мог бы стать кумиром нашего двора – если бы дело происходило годах в семидесятых двадцатого века. Я прямо представил эту картину: я выезжаю на своем кресле из подъезда и подманиваю на «Я готов целовать песок» окрестную шпану, которая мне рукоплещет. Но дело происходило не в семидесятые, а много позже, поэтому играл я в основном для себя. Жена, кстати, мои штудии одобряла, но не переносила. Во время моих упражнений она тактично уходила из комнаты, прикрыв за собой дверь, и я её не осуждал. Я тоже постарался бы оказаться как можно дальше во время собственного пения, но это противоречило законам природы.
Когда я оказался в теле Орехова, то сделал несколько открытий, которые просто отложил в дальний ящик сознания. У него был музыкальный слух – совершенно неразвитый, но фальшивые ноты он ловил на лету, правда, для этого мне приходило напрягаться. И, например, игра Высоцкого на слегка расстроенной гитаре была для моих новых ушей сущим наказанием. Слышали ли этот диссонанс другие? Не знаю. Кто-то наверняка слышал – в конце концов, музыкальный слух не такое редкое явление среди человеков, – но они почему-то предпочитали молчать. Впрочем, в будущем я читал какие-то критические замечания по манере его исполнения – наверное, кто-то и сейчас говорил что-то подобное в очень узком кругу, потому что Высоцкого было принято боготворить. Правда, того уровня обожания, которого он добился к концу десятилетия, я пока не наблюдал, но в своем кругу он уже был очень весомой единицей, несмотря на откровенно небольшой рост. [1]
Ещё у «моего» Орехова обнаружился приятный голос – но тоже совершенно необработанный. Возможно, пройди он через музыкальную школу, у него был бы шанс сделать карьеру на сцене какого-нибудь музыкального театра и даже стать там солистом – или же просто выступать на эстраде с песнями советских композиторов. Но его матери было не до вокальных данных сына, которого она растила одна, выбиваясь из последних сил, и этот путь оказался для него закрыт. Я находился в теле Виктора уже неделю, но пел лишь пару раз, на новогодних праздниках, негромко и лишь для себя. Впрочем, этого мне хватило, чтобы понять – этому телу тоже нужны упражнения, если я хочу поразить окружающих своим вокалом.
То же самое касалось и игры на гитаре – теоретически я мог бы сыграть на подходящем инструменте, но Орехов никогда ни на чем не играл, только на нервах матери, начальства и своих подруг, и его пальцы остро нуждались в упражнениях, прежде чем они изобразят что-то музыкальное на публику.
Именно поэтому я и не поверил в своё видение, посчитал его обычной мечтой – но дал себе зарок, что при первой же возможности дойду до музыкального магазина и куплю себе гитару, чтобы восстановить былые навыки. Правда, поражать Высоцкого песнями Цоя я не планировал, но если меня вдруг погонят из КГБ по какой-нибудь причине, то я смогу собрать свою группу и давать подпольные концерты в разных институтах. Ну а Цой... его время наступит нескоро, тогда и будем думать, что с ним делать. Сейчас будущей звезде по имени Солнце ещё и десяти лет не исполнилось, и с гитарой он, кажется, даже не познакомился. Всё это можно было легко уточнить – много ли в Ленинграде инженеров с корейскими фамилиями? – но я не видел в этих поисках ни малейшего смысла. Если уж и искать кого в городе на Неве, так это одного будущего политика рыжей масти... [2]
***
Такси для нас с Ниной вызвал сам Золотухин – он знал волшебный телефон ближайшего таксопарка, а в таксопарке знали его, так что машину пообещали подать быстро – в течение получаса. Мне помогли одеть мою спутницу в её пальто – даже Татьяна поучаствовала, хотя и косилась она на меня неодобрительно. А потом – к моему удивлению – нас вызвался проводить Высоцкий. Мол, один я с телом Нины не справлюсь, нужна помощь, а ему нужно развеяться и проветриться. Спорить с ним никто не стал, как и напрашиваться нам в дополнительные провожатые – в холодильнике ещё оставалось несколько бутылок вина, а артисты уже были в том состоянии, когда им море по колено.
