Позывной "Калмык" (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович (читать книги онлайн полностью без регистрации txt, fb2) 📗
Так что, путешествие в Болоховское должно Парамонову запомниться. От рвения или из вредности, а то и от злости Иван Никанорович мобилизовал мужиков, вразумил своих помощников, и под руководством полицейских крестьяне провели в лесу облаву на Сашку. Молодец Иван Никанорович. Вот только лес не тот выбрал, он повёл сыскарей в том редкий берёзовый лес, что у Болоховского в сторону Заводей. А Сашка в это время спокойно учил калмыцкий в дремучем лесу у Басково в тёплой хижине, с тёплой Анькой под боком.
Облава получилась долгой, бесполезной и бестолковой. Крестьяне разбредались, полицейские, получившие от Машки пироги, настряпанные Аксиньей и туески с кальвадосом барским, нажирались. А у самого Парамонова ноги заплетались, так как Анька, вернувшись из хижины, из вредности, ослушавшись Сашку, в пюрешку ему сонного зелья добавила.
Когда все поисковики всё же в середине леса встретились, то время уже далеко за полдень было. О дороге назад в таком состоянии Иван Никанорович и не подумал. Решил ещё раз заночевать, предварительно выписав люлей, пусть и словесных Машке.
— Почему дом не протопила на ночь⁈ Ещё раз такое повторится прикажу выпороть.
— Вот по этой вот попе? — выгнула Мария Петровна в его сторону округлости? — Тогда ладно, тогда, конечно, натоплю.
И натопила. Ванька младший и Сашка рыжий целую ночь в печь подбрасывали полешки березовые, самые жаркие. В результате в комнатах на втором этаже, а Ивану Никаноровичу постелили в бывшем кабинете Сашкиного отца, температура поднялась до 140 градусов по Фаренгейту. Другого термометра не было. Весь мокрый и не выспавшийся из-за жары, утром Парамонов отбыл. И что примечательно, не оставил на этот раз полицейских караулить Сашку. Ну, не конченный же он идиот, понимает, что Сашку предупредят, и он, пока в домах засада, туда не пойдёт.
После отбытия зелёно-красных Сашка провёл совещание с ветеранами и пацанами. Всё плохо. Полицейские подходили и разговаривали и с псарём Никодимом, и с конюхом Фёдором. О чём, понятно, никто не слышал.
Событие тридцать девятое
— Позвольте представиться. Меня зовут…
— Хватит! Я слишком со многими знакомился в этом месяце…
Укрощение строптивого (Il Bisbetico domato)
Богатая купчиха вышла на станции из дормеза поставленного на полозья и махнула рукой, подзывая пацана лет четырнадцати — пятнадцати, что сидел рядом с кучером впереди.
— Ванюша, сходи спроси, есть ли комнаты свободные.
Все станции в России сделаны по одному проекту. Фасад выкрашен в белый цвет и стоит портик с колоннами. Наверное, архитектор итальянцем был, с Парфенона какого срисовал. Правда, потом уже наши чуть подправили проект, колонны превратили в резные столбы и покрасили их в чёрно-белую полоску. Дома тоже не сильно отличаются, пятистенок обычно в полтора этажа. Первый этаж обычно цокольный и сейчас зимой наполовину окошки нижнего этажа только из снега торчат. Как раз мужик в большом, до земли тулупе, ходил сейчас с деревянной лопатой вдоль окон и счищал снег. В городах, точнее в пригородах, где иногда располагались почтовые станции дома были каменные, но тоже с цокольный этажом.
Эта станция была не хуже и не лучше других. На двор, где всякие конюшни, сараи, сеновалы и прочая, и прочая, заезжать не стали пока. Там толкотня невообразимая, прибыло сразу два возка и конюхи и кучера меняли лошадей. Господа спешили дальше. Да и чего заезжать, если комнат переночевать не окажется. Придётся ехать в деревню и проситься на постой.
Парень спрыгнул с облучка, и поправив кроличий треух, смело направился к римско-полосатому крыльцу. А вокруг дормеза меж тем начала собираться толпа зевак. Посмотреть было на что. В дормез была запряжена тройка коней. Обычно четвёрку цугом в такую большую карету запрягают или даже шесть лошадей. А только эти три с гривами, в косички запряженными, тех шести и стоили. Кони были большие, кони были мощные, кони были холёные. Вся тройка словно с картины художника сошла. Саврасова? Это же масть лошадей? Но эти были вороные. Огромные вороные жеребцы с мохнатыми ногами с роскошными заплетёнными в косы гривами и длиннющими, почти до земли, хвостами. Упряжь была под стать тройке. Латунные бляшки, тут и там начищенные до блеска, отражали лучи заходящего солнца.
Купчиха сделала пару шагов от дормеза к крыльцу, но передумала видно, развернулась и прошагала своими алыми сапожками, виднеющимися из-под подола беличьей шубы в обратную сторону.
— К несчастью, Ларина тащилась,
Боясь прогонов дорогих,
Не на почтовых, на своих,
И наша дева насладилась
Дорожной скукою вполне:
Семь суток ехали оне, — один из ожидающих замены лошадей — мужчина в роскошной волчьей шубе подошёл к обладательнице дорогущей тройки и протянув руку к вороным фризам продекламировал кусочек из Евгения Онегина.
— Ужель та самая Татьяна? — вслед за первым к купчихе подошёл и второй господин. Этот был чёрной шинели, а на голове шляпа «Дорсей» — разновидность цилиндра, названная в честь законодателя моды графа д’Орсея.
— Мадам или мадмуазель… — поклонился первый молодой человек.
— Мишель, разрешите мне представить вас этой дивной нимфе, — снял свой цилиндр товарищ в шинели.
Нимфа на секунду стушевалась, но потом мотнула головой отгоняя видимо скромность и испуг, и чуть хрипловатым голосом из-за приличного мороза, произнесла:
— Анна Тимофеевна Серегина.
Дверь дормеза в эту минуту распахнулась и оттуда вылез сначала один азиат в шёлковом синем шитом золото халате, а следом и второй в таком же. У первого были тонкие усики от верхней губы опускающиеся до подбородка, второй был видимо моложе и усов не имел.
— Ого! — оба господина удивлённо выпучились на спутников Серёгиной.
— Твоя туда не ходи. Снег башка попадёт. Совсем мёртвый будешь, — нахмурил брови безусый азиат. Он смотрел в это время на девушку, и не очень было понятно, кому он это сказал. То ли ей, то ли двум кавалерам, пристающим к Анне.
— Гаспажа Анна, нег җиг орв? — второй азиат смотрел на молодых людей.
— Неожиданно, мадмуазель Анна. Это ваши слуги? — тот, что в шинели справился с удивлением первым.
— Это мои телохранители. Они сегодня ещё никого не убили из пристающих ко мне и потому злятся, — жёлтые глаза нимфы в беличьей шубе насмешливо прищурились.
— Ну, пока эти башибузуки не начали нас убивать, разрешите всё же представиться. Это мой друг и по совместительству лучший композитор России — Михаил Иванович Глинка. А ваш покорный слуга мадмуазель, — господин в шинели изобразил куртуазный поклон с маханием своего цилиндра по снегу, — Виельгорский Михаил Юрьевич — действительный статский советник и почётный опекун Санкт-Петербургского опекунского совета, а ещё управляющий воспитательного дома, Мариинской больницы и Училища глухонемых. На днях был пожалован в шталмейстеры. Именно ваши лошади, мадемуазель Анна, и подвигли меня на это знакомство. Лучшей тройки и в императорских конюшнях ещё поискать. (Шталмейстер (лат. agaso, нем. Stallmeister — буквально «начальник конюшни») — главный конюший, придворный конюшенный в чине 3-го класса; собственно для лиц, состоящих при придворной конюшне).
— Мадмуазель Анна, вы в Петербург направляетесь? — Глинка тоже снял меховую шапку и помахал ею, склонившись в шуточном поклоне.
— Угу, — сказал безусый азиат.
— Да, господа, мне мой батюшка велел мир посмотреть и себя показать.
— А давайте проделаем остаток дороги вместе…
— Боюсь, господа, что в наш дормез вы не поместитесь, там много вещей.
