Смертоцвет (СИ) - Зимовец Александр (мир книг .txt, .fb2) 📗
Прямо над головой у Германа пронеслись с воем две чародейных стрелы, затем еще одна, еще. Было это похоже на зловещий фейерверк. Это ребята-мастеровые открыли огонь по отступающим нигилистам.
Надо сказать, что настроены парни были люто. Пережив мучительную боль смертоцвета и смерть товарищей, они четко знали, на чьей они теперь стороне. На эту операцию каждый из них поехал с радостью, и все трое по дороге говорили, что хоть одного укокошат с радостью. Герман их еще тогда одернул: по меньшей мере один нужен живым, за этим и плывем. А вообще, чем больше, тем лучше.
Поэтому-то он сейчас и несся по песку, среди свистящих пуль и ревущих заклятий — нужно было утащить с собой трофей, скрючившегося на песке парализованного. Товарищ его, раненный в ногу, тоже мог сгодиться.
Герман потащил скрюченного по песку. Его товарища схватил подбежавший следом за Германом Рождествин, тот попытался оказать сопротивление, но револьвер у него из рук эльф выбил ногой, а когда нигилист попытался его ударить, то оглушил его ударом рукоятки револьвера по затылку.
Нигилист обмяк, и Рождествин теперь мог тащить его беспрепятственно, оставляя за собой кровавый след. Ничего, когда довезем, жандармский целитель подлатает.
Им оставалась всего пара шагов до спасительного катера, когда раздался новый громкий выстрел, разнесшийся эхом над берегом. В следующую секунду Рождествин выругался, и Герман подумал, было, что эльфа ранили, однако на деле оказалось другое: у его пленника кровь лилась теперь не только из ноги, но и из головы, и тащить его теперь, похоже, было уже ник чему. Поручик и не стал: выругался, бросил свою ношу, а затем вдруг прыгнул, прикрывая собой второго пленника. И вовремя: грянул новый выстрел, Рождествин вскрикнул, схватившись теперь уж за свою ногу, но пленник был невредим, и секунду спустя двое мастеровых приняли его, спрятали в рубку, а Герман помог отчаянно матерящемуся сразу на двух наречиях эльфу перебраться через борт.
Следующий выстрел, грянувший в ночи, никакой цели уже не нашел, пуля лишь ударилась в рубку. Помощник шкипера запустил двигатель, и катер стал отваливать от берега. Рождествин, чертыхаясь, перетягивал рану.
Герман опустился перед ним на колени, стараясь рассмотреть — впрочем, в ранениях он все равно ничего не понимал.
— Жить буду, — прошипел эльф в ответ на его не высказанный вопрос. — Нашей красавице Татьяне, пожалуй, похуже пришлось, а тут только царапина. Этот-то цел?
Он пнул лежащего на дне скрюченного нигилиста. Герман осмотрел пленника: тот дышал и ранен никуда не был. Ему связали руки и ноги, а затем Герман снял заклятье. Арестованный попытался рвануться, слегка подпрыгнул, подергался в путах, но связан он был надежно.
— Не суетитесь, целее будете, — проговорил Герман. Пленник в ответ заскрежетал зубами, но членораздельного ничего не сказал.
За иллюминатором вновь поплыли скалы, сосновый лес и пустынные пляжи. У Германа на душе стало полегче: самое сложное, кажется, позади. Жаль, конечно, беднягу-шкипера, но в целом операция удалась. Сейчас этот деятель у нас заговорит. Не допросить ли прямо сейчас?
— Корпус жандармов! — произнес Герман как можно строже и уставился на противника, поигрывая револьвером. — В ваших интересах отвечать быстро и правдиво. К какой группе принадлежите? Какое имеете задание? С кем держите связь?
— Я… что? — проговорил пленник, стуча зубами. — Ты, барин, чевой-та? Какая связь? Мы это… рыбаки мы… рыбу удим…
— Вы такой же рыбак, как я эльфийский принц, — ответил Герман. — Хватит Ваньку валять. Отвечайте, раз попались. Не то сейчас довезем вас до места и применим другие методы. К чему дожидаться?
— Я… какие методы? Мы рыбаки…
— А револьверы у вас откуда, рыбаки?
— Так это… места дикие… без револьверов никак…
— А снайпер у вас в кустах сидел тоже потому что места дикие? — Герман скривился.
— Мы рыбаки… рыбаки… — тупо повторял пленник. Похоже, конструктивной беседы с ним пока не выходило. Ну, и бог с ним. В Корпусе есть специалисты по допросу. Пытать они его почем зря не будут, конечно, Корпус до такого не опускается без совсем уж крайней нужды. Но разговорить они умеют и менее радикальными методами.
Герман отвернулся и стал смотреть на темные пейзажи за иллюминатором. «Рыбак» что-то бормотал себе под нос. Прислушавшись, Герман с удивлением осознал, что тот, кажется, молится. Только молитва у него была какая-то своя, не православная. Слов было в точности не разобрать, но раза два он расслышал слово «Узорешитель»: пленник молил Узорешителя явиться в мир и освободить от оков земных всех страдающих невинно.
«Какова ирония!» — пронеслось в голове у Германа. «Парень молится Узорешителю, не зная, что тот давно уж явился в мир, да еще и находится от него на расстоянии вытянутой руки».
Невольно он погладил под курткой кобуру, в которой был револьвер. Ему даже показалось, что он ощутил исходящее от Узорешителя тепло.
Да, если вдуматься, он с этими ребятами хочет одного и того же. Изменить мир, освободить страдающих невинно. Интересно, хочет ли этого же князь Оболенский? Вероятно, хотя представления об этом освобождении у него, конечно, сильно отличаются от тех, что вертятся в головах у студентов-бомбистов. А ведь Герман еще совсем недавно и сам был таким студентом: почитывал время от времени запрещенные книжки, бывал на разных сходка — где, правда, больше пьянствовали, чем спорили о политике — и презирал жандармов, конечно же. «Голубой мундир» — это было самое позорное обзывательство, которым можно было наградить человека, уличенного в том, что доносит на товарищей. И за такую характеристику можно было получить в морду, особенно если она неосновательна.
И вот теперь он сам носит голубой мундир — точнее лазоревый. И не только не стыдится этого, но знает, что делает для будущего гораздо больше, чем те, кто до сих пор дерет горло в кабаках. Вот только прежние товарищи, конечно, в это никогда не поверят и не поймут. Почти никто из них, кроме Карасева, с ним нынче отношений не поддерживал.
Грустно. Впрочем, грустить некогда. Есть дело. Вот уже и пирс, от которого они отплыли несколько часов назад, еще засветло.
На пирсе должны были ждать люди Оболенского во главе с Таней. Но вместо них там стояли двое в черных мундирах. В первую секунду, как только Герман это увидел, он хотел скомандовать, чтобы повернули назад, но в следующий миг увидел еще одну фигуру: чуть позади черных стояла Таня, и ее волосы развевались на ветру. Она подняла руку и помахала им, так что Герман решил, что, видимо, лучше, все-таки причалить. Едва мотор катера остановился, а жандарм-шкипер перекинул трап, как двое тут же на этот трап взошли, и в одном из них Герман узнал того усатого полковника, с которым они столкнулись в кабинете Оболенского. Впрочем, неудивительно. Явилась, значит, Лиса Патрикеевна поживиться чужой добычей, украсть чужую победу.
— Какого… — проговорил, было, Герман.
— Поручик Брагинский? — спросил полковник.
— А то вы не знаете! — ответил Герман с вызовом.
— Именным указом вы отстраняетесь от операции и от руководства Зубцовским отделением до завершения внутреннего расследования, — проговорил черномундирный и протянул Герману бумагу. На бумаге в самом деле имелась подпись, то появлявшаяся, то исчезавшая, то вдруг поднимавшаяся с бумаги прямо в воздух и возвращавшаяся обратно. Хорошо знакомая каждому имперскому бюрократу подпись. Личный автограф Его Императорского Величества, который невозможно подделать, потому что он существует разом в нескольких временных слоях.
Пару мгновений Герман не знал, что сказать, переводя взгляд с бумаги на полковника и обратно.
Вот, значит, как. Пока они готовили операцию, враг тоже не сидел сложа руки. Они смогли каким-то образом срочно выбить именной указ — это дело непростое, и наверняка ходить за ним и уговаривать императора пришлось лично Апраксину или кому-то еще из высших сановников империи. Но уж если такой указ подписан…
